— Да ну, когда это у нас что случалось?! — воскликнула Туся, дрожа от ярости. — У нас все так хорошо, что не нарадуемся: дочь твоя — помнишь такую? — так вот, муж ее только что в себя пришел, в аварии пострадал… А твоего мужа скоро в тюрьму упрятать могут. Ну как, не постарела?
— Какая еще тюрьма? Ты о чем?
— Хватит придуриваться! — взорвалась Туся, — Тебе уж точно известно, что за тюрьма и кому за то спасибо сказать! Вот что, кукушка: ты бы лучше омолаживалась и дальше… со своим косметологом. А заявишься сюда — я тебя метлой поганой вместе с мусором вымету, ведьма! — Она в сердцах швырнула трубку на рычаг и тяжело опустилась в кресло.
Вадим Горин, проводив Галю после встречи в своем кабинете с соучредителем фонда помощи детским домам, пребывал в задумчивости. Надо же, удивлялся он, какая она все-таки неординарная натура! И ведь сколько лет знакомы, а он, Вадим, так долго воспринимал Галю Рыбкину как некое недоразумение, не больше. Некрасивая, недалекая, вечно в каких-то нелепых фантазиях, имеющих весьма смутное отношение к действительности… А ведь у нее золотое сердце. Такой человек никогда не предаст и не подставит. Вот теперь у Гали появилась новая цель в жизни. Встретила случайно на улице грязную девчонку — бродяжку, попрошайку, и только о ней и думает. О ней — и тысячах других таких же несчастных бездомных детях, которым несть числа по всей России. Даже предложила организовать мобильные группы в рамках деятельности фонда по выявлению этих никем не учтенных жертв нынешней «демократии». Вот в чем дело: пока остальные только языком горазды трепать, Галя предлагает вполне реальные решения, она готова действовать. Только, может, все-таки зря она так уж зациклилась именно на этой конкретной бродяжке, как там ее, Саша, что ли?…
Ладно, бездомные дети — это, конечно, печально, однако есть и другие вопросы, требующие решения. Горин вошел в Танин кабинет, глядя в папку:
— Таня, посмотри, пожалуйста…
И только тут, подняв глаза, увидел на месте Разбежкиной Игоря.
— Я за нее, — улыбнулся Гонсалес. — Таня все еще не оправилась после аварии — нервничает, и головные боли мучают. Какие-то проблемы?
— А что же мне ничего не сказала? М-да, хорошенькая дисциплина: приходят — уходят, когда хотят… — проворчал Вадим, — Секретари меняются — привыкнуть не успеешь. Так от нашей фирмы камня на камне не останется.
— Хочешь, чтобы она тебе каждый день о своих заботах напоминала? Сам понимаешь, и авария — стресс, а тут еще свадьба на носу. А женщины к таким формальностям относятся куда серьезней, чем мы, — заметил Игорь.
— Не говори об этом инвалиду семейного фронта, — делано простонал Вадим.
— Если честно, — серьезно продолжал Гонсалес, — я бы хотел и после свадьбы Танюшку не очень загружать, некоторое время. Всю ее нагрузку возьму на себя.
— А не крякнешь? — усомнился Горин. — Ну, сами решайте. Значит, Тани сегодня не будет?
— Да я ее еле-еле уговорил поехать домой.
— Ну и правильно сделал, хороших сотрудников надо беречь, — одобрил Вадим. — Мне она, правда, позарез нужна…
— А в чем вопрос? Может, я помогу? — немедленно вызвался Игорь.
— Ладно, не к спеху, — отмахнулся Горин и убрался восвояси.
А Гонсалес, вновь повернувшись к монитору и внимательно читая весьма конфиденциальные документы, хранящиеся на Танином компьютере, задумчиво проговорил:
— Не откладывай на завтра то, что можно сделать уже сегодня.
Разумеется, Нина и Таня были кругом правы, полагая, что основной подозреваемой по делу об убийстве Геннадия Перепелкина станет его бывшая жена. И теперь Нина сидела в кабинете следователя Костенко, сама не своя от страха.
— Давайте подробнее про вашу судимость. Слушаю вас.
— А что рассказывать? Вы и сами все знаете, — сказала Нина, опуская глаза.
— Знаю, — кивнул Костенко. — Из-за него же и сидели. Покалечили бедолагу… А вот признайтесь без протокола: небось хотелось его «совсем»?
— Ничего не хотелось, — Нина просто не знала, что тут еще можно сказать. — Вы все… передергиваете.
— Это в чем же? Вот недавно вы встречались с Геннадием в кафе — тоже неправда?
— Не встречались, а случайно встретились. И что? Я и не отрицаю, но это совсем не имеет отношения…
— Теперь все ко всему имеет отношение, — жестко перебил следователь. — Вы не будете отрицать, что во время той встречи между вами произошел конфликт?
— Да ну, уж сразу и конфликт! Просто… Генка вдруг с чего-то приревновал меня к моему… так, есть там один, знакомый, — окончательно смешалась Нина.
— Приревновал? — неизвестно чему обрадовался следователь. — А разве ваши супружеские отношения продолжались?
— В разводе мы — сразу после суда и развелись, — отозвалась Перепелкина. — Так ему это по барабану было. Увидел с другим… со знакомым — и все…
— А чего это вы своего нового кавалера называете «знакомым»? — улыбнулся Костенко.
— Да какой он мне кавалер? Я его настолько старше… И в кафе никакого конфликта не было.
— А вот друг Геннадия, который был с ним тогда, совсем в другом свете вашу встречу описывает. Как вы думаете, кому я поверю? — задал Костенко риторический вопрос.
— Да уж не мне, конечно, хоть я тут соловьем заливайся, — горько вздохнула Перепелкина.
— Не надо соловьем. Вы мне правду скажите, и все. Это вы убили своего бывшего мужа? Где вы были семнадцатого числа с двадцати одного до двадцати четырех часов?
- Іде была? — Нине хотелось представить наиболее убедительное алиби. — Сначала в аэропорту, потом в такси ехала. Таксист еще такой тормоз попался — думала, не доедем никогда. Он меня психованной назвал. Короче, ругались с ним всю дорогу.
— Из-за чего ругались? — зацепился за эти слова Костенко.
— Да это к делу не имеет… странно, как такой малахольный может в Москве таксистом работать? Как его еще не пристукнули?! — не удержалась Нина.
— Да, повезло ему, — съязвил следователь, — на вас не попадал. А то вы бы его живенько оформили, опыт имеется.
— Вот контора: если у человека судимость, значит, можно на него что угодно повесить? — возмутилась Нина. — За здорово живешь?
— Ладно, — посерьезнел Костенко, — Нина Степановна, вы не волнуйтесь, никто на вас лишнего вешать не собирается. Вообще, — доверительно сообщил он, — судя по отзывам соседей, покойник был редкий засранец.
— А это не вам судить, — обиделась Нина. — Он, между прочим, муж мой… хотя и бывший.
— Ну, какой бы он ни был, а убийцу все равно искать надо. Таксиста вашего мы проверим. А Гена… Может, знаете, с кем у него были трения? Кому он мог помешать?
Нина в ответ только плечами пожала.
— Видели там одного парнишку, — продолжал Костенко, внимательно следя за ее реакцией, — Бабка-соседка в глазок разглядела. Щупловатый такой, шевелюра интересная. Никого не напоминает?
— Хороши приметы, — Нине чудом удавалось держать себя в руках, — Таких — пол-Москвы. И что же вы меня тогда маринуете? Если мужик…
— Как зашел он к вашему Геннадию, она не видела, а как вышел… Говорит, глаза бешеные, испуганные. Понимаете?
— Что я должна понимать?
— А то, что этот парень, скорее всего, — не наш клиент, разве что свидетель. Кто-то до него уже управился. Или в первый раз на мокрое дело пошел. А с чего это вдруг он мог пойти на такое? — рассуждал следователь вслух, — Как сказал мудрец, ищите женщину. Вот, допустим, эта неизвестная женщина звонит ему и говорит: милый, дорогой, спаси меня. И этот верный рыцарь летит, как говорится, на крыльях любви — и делает своему сопернику дырку в голове… Нина Степановна, что с вами?
— Что? А, да так… Янку вспомнила, — объяснила Перепелкина причину ручьями полившихся у нее по щекам слез.
Собственно, Ника ожидала самого худшего и не очень рассчитывала на то, что после допроса ее отпустят, а не арестуют прямо в кабинете следователя. Но ей повезло: взяв с Перепел-киной подписку о невыезде, Костенко позволил ей уйти, и Нина немедленно отправилась к Тане — единственному человеку, с которым можно было посоветоваться о том, что делать дальше.
Что же касается Тани, она полдня занималась оформлением липового свидетельства о рождении дочери. Вариант, предложенный Игорем, показался ей оптимальным. А как иначе избавиться от притязаний Сергея на отцовство? Как уберечь Надю от подобных жизненных перипетий?
Подходя к дому, она увидела сидевшую на скамейке Нину.
— Таня, а я тебя тут жду не дождусь! — бросилась к ней Перепелкина.
— Нин, ты что? — испугалась Таня. — На тебе лица нет!
— Да чего уж там лица, скоро вообще без башки могу остаться. Тань, мне так страшно, как никогда еще не было. Даже на зоне… Прямо не знаю, как рассказать… — сбивчиво заговорила Перепелкина.
— Как дурацких дел наворочать — ты первая, а как объяснить — дар речи потеряла? — жестко спросила Таня. — Ладно, пойдем в дом, там и поговорим.
— Нет, — отказалась Нина, — мы должны поговорить наедине. И чтоб нас совсем никто не видел, а то и тебя к этому приплетут…
— Конспиратор. Дошло, наконец? — вздохнула Разбежкина, — Не прошло и года…
— Тань, мне страшно, — повторила Перепелкина, опускаясь на скамейку и закрывая лицо руками, — Следователь сначала намекал, а потом прямо сказал — первый раз не удалось мужа на тот свет отправить, так теперь…
— Что ему еще известно? — перебила Таня, усаживаясь рядом и обнимая подругу за плечи.
— Ну, говорил про тот скандал, когда Генка с каким-то алкашом на Димку наехали… Им этот приятель Генкин показания дал… Ну, типа она с хахалем Генку и замочила… то есть мы с Димкой. Я ему рассказала, что в аэропорту была, и про таксиста, который меня вез. Он говорит — найдем, проверим…
— Ну и хорошо, у тебя алиби будет, — заметила Таня.
— Ага, алиби! Таксист меня прямо к Генкиному подъезду привез. Он и Димку наверняка видел. И не только он. Соседка кого-то углядела в глазок. По описанию — точно Дима. Так что оба мы теперь в ловушке.
— Черт меня дернул рассказать тебе про эту кассету, — с досадой проговорила Разбежкина, — Если всплывет информация о ней…