Татьяна посмотрела на часы. Пора включать телевизор. Сейчас Дылда будет выступать.
Подруга Ольга вела на частном канале еженедельную передачу, посвященную народным приметам и обычаям. Наряжалась в сарафан, на голове кокошник, декорации в студии — под лубочную крестьянскую избу. Говорила Ольга приторно-сладким голосом — как бабушка рассказывает сказку умственно отсталым внукам. Кого-то этот тон, безусловно, раздражал. Но если поддаться Ольгиным завываниям и пришепетываниям, то невольно укачиваешься, гипнотизируешься чушью, которую она несет. Может, и не чушью, — вспоминать, о чем шла речь, не получается.
«Вот, дорогие мои, и дожили мы до середины января. А помните, что я вам про январь говорила?
Он зимы государь. Тулуп до пят надевает, хитрые узоры на окнах расписывает. Если в январе частые снегопады и метели, то в июле будут дождики. А если много длинных сосулек — урожай будет хороший. Ну-ка, посмотрим за окошко, есть у нас там сосульки?»
— Нет у нас там сосулек, — сказала Таня вслух. — Говори, что сажать надо.
Словно услышав ее слова, Ольга запела: «Если на Новый год, а теперь мы говорим старый Новый год, ночь будет безлунная и беззвездная, то горох и чечевица не уродятся. Вы их тогда, мои дорогие, и не сейте вовсе. А если ударит сильный мороз да пойдет слабый снежок — рожь будет хороша!»
— Рожь, горох, — буркнула Таня, — ты говори про помидоры и огурцы.
Про овощи Ольга не знала. Зато советовала, как определить, какой месяц будет дождливым. Взять двенадцать луковиц, очистить от верхних чешуек, насыпать на каждую по кучке соли и положить на ночь на печь. Смотря по тому, на какой луковице соль за ночь намокнет, такой месяц по счету и будет дождливым.
— Меня интересует только четыре месяца, — сказала Таня, — можно ограничиться четырьмя луковицами в целях экономии продуктов?
Но Ольга уже «страшным» шепотом запугивала зрителей на другую тему:
«В ночь под Новый год бесчисленные сонмы бесов выходят из преисподней и свободно расхаживают по земле, пугая весь крещеный мир вплоть до Богоявления. В эти страшные вечера, говорит народная легенда, Бог на радостях, что у него родился сын, отомкнул все двери и выпустил чертей погулять. И вот черти, соскучившись в аду, как голодные набросились на грешные игрища. И легкомысленная молодежь до сих пор им поддается».
— Я, конечно, не молодежь, — кивнула Таня, — но тоже поддалась. Теперь хоть причину знаю — бес попутал.
Ольга рассказывала о любимом святочном развлечении — гаданиях. Почти все способы гадания имеют одну цель — узнать, скоро ли, куда и за кого выйдут замуж, как сложится жизнь в чужой семье. По понятным причинам эти вопросы более всего волновали девушек. Эфирное время, очевидно, поджимало, и Ольга телеграфно, сбиваясь со своего сладкоречия, дала инструкции по гаданиям на олове, воске, с петухом, с бросанием лаптя через забор.
«А парни! — Ольга вернулась к протяжному вою. — Ох, шутники! Любят над девушками посмеяться. Пойдут девушки ночью к овину, станут задом к окошечку, тому, что для проветривания, сарафан поднимут и говорят дрожащим от страха голосом: „Суженый-ряженый, погладь меня“. Если затем девушке покажется, что ее погладили мохнатой рукой, то муж у нее будет богатый, если голой — бедняк. Вот парни в овин заберутся и непотребные шутки с девушками учиняют».
— Ну, если они такие дуры, — пожала плечами Таня, — что голый зад в дырку вставляют…
«А что же в это время делают люди семейные, детные? — спросила Ольга. — Это я вам расскажу через минуточку».
Рекламная пауза. Памперсы, прокладки, шампуни, пересадка волос из донорских зон… Бедный русский язык! Орут чудища с экрана: «Сникерсни!», «Не дай себе засохнуть!», «Бери от жизни все!».
— А взрослые, — ласково вещала Ольга, — они детишек соберут и давай им загадки загадывать. Ну-ка, отгадайте, мои дорогие! «Кину — крошка, а вырастет — с лукошко».
— Арбуз, — сказала Татьяна. «Тыква! Чем корова сначала ходит?»
— И сначала и потом большим количеством навоза.
«Теленком! Она же сначала маленькая. И последнее. Что у Бориса спереди, а у Глеба позади?»
— То, что у Бориса спереди, поверь мне, подружка, ни у какого Глеба не может быть сзади.
«Буква „Б“. А вы что подумали?»
Ольга прощалась со зрителями и напоминала им, чьи именины грядут на неделе, просила не забыть поздравить.
Таня выключила телевизор. Набрала номер Ольги.
— Здравствуй, Дылдочка! Смотрела тебя сейчас. Молодец, очень хорошо.
— А ты почувствовала легкий флер эротики, который я теперь привношу в текст?
— Почувствовала. Очень легкий. Скажи, а есть гадания для зрелых женщин и на конкретного мужчину?
— О чем ты? Про что была передача? Я сейчас не смотрела, а записывали ее два месяца назад.
Глупости, забудь. Дылда, приезжайте ко мне. Давно не виделись, с прошлого года. Я вам подарки приготовила, — уговаривала Таня. — В Ступине возьмете такси, больше чем за сотню не соглашайтесь. Сумеешь Киргизуху сорвать?
— Сумею. Отличная идея. Жди нас на выходные, Лахудра.
Это Танина бабушка их так звала. Ольгу, которая в семь лет была выше самой бабушки, — Дылдой. Лену за раскосость глаз — Киргизухой. Таню требовалось три раза в день причесывать — иначе лахудра лахудрой. Бабушкины грубые слова звучали ласково. И сами девочки привыкли воспринимать прозвища как ласковые. Но поскольку других они шокировали, то употребляли их только между собой.
Им было лет по четырнадцать, когда после каникул, проведенных впервые отдельно, встретились в вестибюле метро и радостно выкрикивали: Лахудра! Дылда! Киргизуха! Стоящая рядом женщина возмутилась:
— Вы же девочки! Как не стыдно! Что за выражения! Какое будущее вас ждет, если вы сейчас такие вульгарные!
Будущее действительно оказалось неожиданным. Стартовые позиции у Татьяны, рабоче-крестьянской дочери, были самыми слабыми. У Дылды отец заместитель министра. Киргизуха из семьи потомственных большевиков-ленинцев. Но Татьяна после замужества счастливо покатила в гору, а подружки копошились у подножия. Киргизуха, были периоды, питалась с сыном исключительно макаронами, а у Тани во все времена года на столе ваза с фруктами и шоколадные конфеты. Дылда, разводясь с двумя мужьями, прятала барахлишко по соседям, дралась за наволочки и пилила в гневе телевизор ножовкой на две части.
Ольга-Дылда выросла до одного метра восьмидесяти трех сантиметров. Плюс каблуки пять сантиметров (что я, ущербная, в тапочках шастать) плюс два сантиметра на прическу (не налысо же бриться). Итого — в суженые годились только те, кто вытянулся более чем на метр девяносто. Коротышек Ольга в кандидаты не рассматривала. Как-то Татьяна обратила ее внимание:
— Посмотри, талантливые актеры — Том Круз, Дастин Хофман — едва достают своим женам до плеча. И при этом никто не смотрится ущербно. Напротив, есть шарм.
Но Ольга была непреклонна:
— Я ему в глаза хочу заглянуть, а не плешь на макушке рассматривать.
Первым ее мужем был член сборной России по баскетболу. Она родила от него дочь и развелась по причине «несхожести характеров». Эти два жирафа ругались и дрались как петухи. Второй муж (метр девяносто семь) соответственно росту имел громадные органы пищеварения и заливал их спиртным под завязку. Теперь у нее был третий (с кепкой два метра), гражданский, без регистрации. Но похоже, дело опять не клеилось.
Дылда закончила исторический факультет и пятнадцать лет работала учителем в школе. Дети ее боялись: рука у нее была тяжелой, а оплеухи она отпускала легко. На уроках стояла железная дисциплина, успеваемость была отличная, но зарплата — нищенекая. Ольга с радостью бросила школу и ушла с головой в телевидение (кто-то из родителей учеников ее рекомендовал на конкурсный просмотр ведущих). Теперь из нее только и сыпалось: у нас в программе, режиссерское решение, рейтинг передачи, образ ведущей, установка света позволяет, хронометраж не позволяет…
Дед Лены-Киргизухи, британский коммунист, познакомился с ее бабкой, китайской коммунисткой, в Харбине. Стойкий ленинец, отец Киргизухи уже в Москве женился на внучке латышского стрелка. Лена, по паспорту, естественно, русская,, от своих предков взяла однонаправленные качества: восточную созерцательность, английский сплин, прибалтийскую флегматичность и усилила все это «паспортной» русской ленью.
Энергии и активности ей хватило только на недолгий период юности и девичьего цветения. Потом она выдохлась и как колобок перекатывалась изо дня в день, равнодушная к проискам, страстям, честолюбиям и устремлениям окружающих. После биофака университета Лена пришла на работу в биохимическую лабораторию научно-исследовательского института. И работала там по сей день. Считала под микроскопом эритроциты. Изо дня в день, из года в год — одни и те же эритроциты, только количество разное.
Ольга говорила, что Ленкин пофигизм (все ей по фигу) и довел до развода с мужем. Не плохой, в сущности, парень. Приехал из провинции, активный, надо было зацепиться в Москве. Зацепился, глупый, за Киргизуху. А это все равно что за облако цепляться. Конечно, Ленка при разводе поплакала. Минут пять. Самое большое — полдня расстраивалась. Потом вздохнула и покатила дальше. Я от бабушки ушел, я от дедушки ушел — все равно ведь жизнь идет, хоть ты пыжься, хоть не пыжься. Проще — не пыжиться.
Лежит Киргизуха на диване, смотрит сериал по телевизору.
— Лен, что там? Хосе объяснился в любви Лауре?
— Ой, не знаю.
— Ты же смотрела!
— А я не запомнила.
— Киргизуха, почему ты не поехала в парикмахерскую, мы тебя к мастеру записали?
— Я забыла.
— Не ври! Тебе позвонили, напомнили.
— Ну-у, две пересадки на метро, и дождь шел. Лена была добрейшим человеком. Зло, гнев напряжения нервного требуют. Как и все остальные острые эмоциональные состояния. А у нее всегда было одно — меланхолично-спокойное, с небольшими вкраплениями чувств. Она словно о чем-то постоянно размышляла, где-то витала. Подруги знали совершенно точно — ни о чем она не размышляет и в высоких эмпиреях не пребывает. Как ребенок размазывает манную кашу по тарелке, а в итоге есть не станет, так Киргизуха мусолит-мусолит какую-нибудь мысль, а потом забудет какую.