— Дело вот в чем, — сказал Родионов и, вынув из карманов руки, потер, словно они у него озябли. — Я хочу попросить о небольшом одолжении. Не могли бы вы сказать, если вас об этом кто-то будет спрашивать, что три года назад, осенью, вы получали для меня кое-какие лекарства?
— Кто будет спрашивать? — поинтересовался Матвеев.
— Ну мало ли, — замялся Родионов.
— Я должен знать.
— У меня неприятности, — пробормотал Родионов, пряча глаза. — Кто-то написал анонимку, будто я похитил в больнице медикаменты. Сейчас здесь работает комиссия, копают это дело.
— Возместите сумму пропавших лекарств, и дело с концом.
— Они этого не допустят. — Родионов судорожно вздохнул. — У них цель — растоптать меня.
Матвеев поймал себя на мысли, что ему совсем не жаль Родионова.
— А при чем тут я? — спросил он.
— Одна из наших медсестер написала в объяснительной, что я передавал ей какие-то лекарства неучтенные. Но в складских документах никак не отражено их получение. Значит, они украдены оттуда.
— И вы хотите, чтобы вором назвался я?
— Нет-нет, — замотал головой Родионов. — Все можно представить иначе. Предположим, вы по моей просьбе ходили на склад и получали эти лекарства. Если вы заявите об этом, то получится, что никто их не воровал — просто кладовщица забыла сделать соответствующую запись в своих бумагах. А это уже не кража, это небрежность.
— Так вот вы и скажите, что вы действительно получали эти лекарства, но кладовщица забыла это отметить.
— Не получится, — вздохнул Родионов. — Если об этом заявлю я, мне никто не поверит. А вы, лицо незаинтересованное…
Матвеев снова вспомнил землистое лицо Баклагова. «А ведь я и сам хочу его смерти, — неожиданно подумал он. — И в этом я мог бы помочь Родионову. Но то, что он предлагает мне сейчас…»
— Нет, — сказал он, поморщившись. — Я не хочу быть замешанным в это дело.
— Послушайте, — пробормотал Родионов. Он выглядел совсем растерянным. — Помогите мне выпутаться из этой истории, прошу вас.
— Вам из нее уже не выпутаться.
— Почему? — Родионов взглянул на него испуганно.
— Мне так кажется, — пожал плечами Матвеев.
— Я могу…
Родионов хотел что-то сказать, но лишь кивнул в ответ. «Ему конец, — подумал, выходя из кабинета, Матвеев. — И, как ни странно, я не испытываю ни малейшего сожаления по этому поводу».
Баклагов все так же лежал на кровати, только руки он теперь сложил на груди.
— У Родионова дела совсем плохи, — сказал Матвеев, присаживаясь на стул. — Я хотел тебя еще кое о чем спросить.
Баклагов молча смотрел на него.
— Как ты думаешь, могут ли случайности выстраиваться в некоторые закономерности?
— Естественно, — пожал плечами Баклагов.
— Ты догадываешься, почему я тебя об этом спрашивал?
— Да.
— Мне не дают покоя эти странные случаи. Эти люди — неужели они так провинились перед тобой?
— Дело ведь не в их вине.
— А в чем?
— В том зле, которое они творили.
— Ты им мстил?
— Нет.
— Но они погибли — все.
— Разве я был рядом с ними в эти моменты?
— Нет, но…
— Просто к ним вернулось посеянное ими зло.
— Не понял.
— Они не задумывались, что, делая нечто нехорошее, они навлекают на себя беду. Так взрослый, обижая младенца, не ведает, чем взойдет творимая им несправедливость.
— Зло порождает зло?
— Нас миллиарды, — сказал Баклагов. — Нас целый океан. И каждый человек в этом океане рождает свои маленькие волны зла. Эти волны перекрываются, превращаясь в одно целое, и люди захлебываются в этом кошмаре, и уже не разобрать — где зло, сотворенное когда-то лично им, а где — незнакомым ему человеком. Зло вернулось. Но уже гораздо более страшное.
— Все это выглядит неубедительно.
— А разве я собирался тебя в чем-то убеждать? — удивился Баклагов. — Хотя, если хочешь, я могу привести один пример. Ты ведь, кажется, только что отказал в помощи Родионову? Не так ли?
Матвеев вздрогнул и вскинул брови.
— И я могу сказать, почему ты это сделал, — спокойно продолжал Баклагов. — Ты не захотел помочь ему после того, как понял, что он сейчас вытворяет. Его поступки уронили его в твоих глазах. И ты решил, что этому человеку помогать не стоит.
— И что же он сейчас вытворяет? — хрипло спросил Матвеев.
— Он меня лечит, — сказал Баклагов, сделав ударение на последнем слове. — И ты знаешь об этом.
— Ну и что, что он тебя лечит? — Матвеев прятал глаза.
— Ты прекрасно знаешь, о чем я говорю. Вот так Родионову все и аукнулось.
— А Вите — ей тоже аукнулось? А Пашке? А лейтенанту?
— Ишь как ты испугался, — усмехнулся Баклагов. Его лицо стало совсем темным.
— Так вот если бы зло возвращалось к людям сразу, они бы убоялись того, что творят! — неожиданно закричал он и вскочил на кровати. — Может быть, я и послан для того, чтобы вы поняли это!
Матвеев поднялся со стула.
— А-а, страшно?! — бесновался Баклагов. — Я возвращаю вам ваше зло! Ты уже понял это?! Сделай мне плохо — и тебе не придется ждать десять лет, пока сотворенное тобой возвратится к тебе! Ты получишь сразу и сполна!
Он упал на подушку. Похоже было, что силы его оставили. Матвеев осторожно присел на краешек стула.
— Мне жалко их всех, — глухо сказал Баклагов. — Я плачу по ним, но это плач палача.
Он приподнялся на локте. Матвеев сидел, боясь пошевелиться.
— Это плач палача! — выкрикнул Баклагов. — К палачу приводят жертву, а он даже не знает, чем провинился этот человек! И, может быть, ему жаль, он противится отнять жизнь! Но не от него это зависит, и не он вынес приговор!
— А кто? — спросил Матвеев. — Кто вынес приговор? Вите. Пашке.
— Они сами вынесли себе приговор, — сказал Баклагов. — И никто не в силах его отменить.
— И ты их убил.
— Не я. Они себя убили.
— А что же ты?
— Я — лишь объект творимого ими зла. Я — лакмусовая бумажка человеческих поступков.
— Но проступок и наказание несоизмеримы, — сказал Матвеев. — Рукоприкладство возвращается к человеку смертью.
— А знаем ли мы, чем отзовется творимое нами?
Матвеев вздохнул.
— Ты еще долго будешь наказывать людей? — сказал он.
— Нет, — Баклагов покачал головой. — Мне недолго осталось, я чувствую это.
— Чепуха, все обойдется, — сказал Матвеев, пряча взгляд. — Ты еще поправишься.
Баклагов не ответил.
— Доктор сказал, что у тебя еще могут быть приступы. Неплохо было бы надеть на тебя рубашку. Не возражаешь?
— Как я могу возражать? — Взгляд Баклагова был печален.
— Я сейчас. — Матвеев суетливо поднялся со стула.
Он вернулся через пару минут, держа в руках рубашку с длинными рукавами, свисающими до пола. Баклагов безропотно дал надеть на себя рубашку. Матвеев завязал у него на спине концы рукавов, проверил, надежно ли.
— Отдохни, — сказал он. — Тебе сейчас надо больше отдыхать.
— Хорошо, — тихо ответил Баклагов.
Матвеев вышел в коридор, запер дверь палаты на замок. «Вот и все, — подумал он. — Осталось совсем немного».
Он положил ключ в карман и отправился в дежурку.
Чайник был горячий. Матвеев налил кипятку в чашку, порылся в столе, разыскивая заварку, но не нашел. Тогда он вылил кипяток обратно в чайник и лег на кровать поверх одеяла. Когда по коридору кто-нибудь проходил, он приподнимал голову, прислушиваясь. Но никто не заглядывал к нему. «Уеду к Лидке в Демидовск, — думал Матвеев. — Не прогонит. Поживу у нее, пока здесь все уляжется, а там будет видно».
Он пролежал на кровати до вечера и, когда за окном стемнело, поднялся и вышел в коридор. Медсестра сидела за своим столом. Из-под двери кабинета Родионова пробивалась полоска света. Матвеев подошел к четырнадцатой палате и осторожно, стараясь не шуметь, отпер дверь. Баклагов неподвижно лежал на кровати, и теперь его лицо казалось совсем черным.
Матвеев закрыл дверь и, опустившись на колени, пошарил рукой под кроватью. Там обычно складывали лишние подушки. В какой-то момент Матвееву показалось, что Баклагов проснулся, и он замер, прислушиваясь, но вскоре понял, что ошибся. Вытянув подушку, Матвеев распрямился. Голова Баклагова темнела на белой наволочке. Кто-то прошел по коридору. Когда шаги стихли, Матвеев бросил подушку на лицо Баклагову и навалился сверху. Баклагов забился под ним, и Матвеев подумал, что неплохо придумал со смирительной рубашкой — так Баклагову не выкарабкаться. Он лежал, терпеливо ожидая развязки, и через какое-то время Баклагов затих. Матвеев поднялся, покачиваясь. Он не стал включать свет, потому что и так знал, что все кончено, бросил подушку под кровать и вышел в коридор. Медсестра по-прежнему сидела за своим столом.
Родионов был в кабинете один. Матвеев прикрыл за собой дверь и сказал:
— Баклагов умер.
Он следил за выражением лица доктора и увидел, как тот вскинул брови:
— Умер?
— Да, — кивнул Матвеев. — Скоропостижно скончался.
Родионов привстал из-за стола.
— Будет лучше, если обойдется без вскрытия, — сказал Матвеев.
Родионов посмотрел на него вопросительно.
— Последнее время ему вводили слишком много лекарств, — спокойно пояснил Матвеев, сделав ударение на слове «слишком». — Зачем об этом знать кому-либо?
Он поднялся и пошел к двери. Родионов молча смотрел ему вслед.
— У него ведь совсем не было родственников, — сказал, обернувшись, Матвеев. — Так что никто и не вспомнит о нем.
В железнодорожной кассе Матвеев купил билет до Демидовска.
Людей в вагоне почти не было. Молодая мамаша с ребенком, Матвеев да ватага парней — судя по всему, школьников.
Матвеев заперся в своем купе, перечитал купленные на вокзале газеты. Парни за стенкой смеялись и громко звенели стаканами. «Совсем пацаны, — подумал с неприязнью Матвеев. — А к бутылке тянутся как взрослые». Постучал проводник, предложил чай.
— Нет, не надо, — покачал головой Матвеев. — Я скоро буду дома.
— Вы до Демидовска едете? — уточнил проводник.