И летами, и зимами, и в солнцепёк, и в сузморозь ходил Акентий с непокрытой головой. А кто видал его на охоте, тот докладал:
– Так вот и полощет сединою по сквозному ветру.
Акентий не вот перед расейскими поселенцами пожаловал жить на Синее озеро. Должно, веками стаивали на белом камне прадеды его и пращуры. Веками гляделось им с высоты за тёмные леса, куда в снеготаянье тянулись на летование стаи терпеливых крылунов.
Походило на то, что с Акентием обрывалась его родовая жила, и теперь один-одинешенек высматривал он вдалеке последние свои дни.
Скорым летом стал Акентий ходить каждодневно по улицам новой деревни: идёт вдоль домов; туда-сюда поглядывает. Глазами тянется за ограды, ощупывает встречных немым вниманием. А людей, понятно, знобит от его глядения. Кланяться-то они старику кланяются, но у каждого в груди жилочка поганая трепещется – чур меня! Иди-ка ты, нечистая сила, мимо. Тот, о ком ты соскучился, не в нашем дворе живёт.
И ведь не напрасно тревожились поселяне – не зря ходил Акентий по деревне. Выбрал старик изо всех людей самого что ни на есть бесталанного парня – Кондратия Мешкова.
Хоть в больших дураках Кондратий никогда не состоял, но ездили на нём люди, веселясь, поскольку была в нем та самая простота, которая хуже воровства. Жил он между людей беднее обобранного, как верстовой столб на дороге: и не обласкан, и не прикаян, и в тулупе наг, и в пиру тверёз. Люди только диву давались:
– На тебя, паря, и смеху не хватает, и жалости недостаёт.
Когда старик поманил Кондрата на Синее озеро, тот и спрашивать не стал – зачем? Распахнул глаза, лишь бы не споткнуться, и пошагал за колдуном.
Следом побежали ребятишки деревенские глянуть, что же Акентий с парнем делать собирается?
А те оба-два поднялись на белый камень, остановились рядом. Тут-то, обнявши парня за молодые крепкие плечи, Акентий вдруг заговорил простым, ласковым голосом:
– Это место, брат-Кондрат, хорошего человека любит. Кроме тебя, некого тут оставить. Так что будь моему дому хозяином и никому белого камня не уступай.
Впоследствии ребятишки, переживая заново страх да удивление, много раз повторяли – не отдавай-де белого камня!
Тогда и Кондратий от неожиданности тоже было попятился, отказаться от Акентьева подарка хотел, да не успел. И не один он, а и ребята видели, как метнулся колдун с высокого белого камня и пропал в озёрной глубине.
С потерей Акентия деревню будто вытряхнули из тёплого мешка прямо в непогодь, будто в летнем саду взял кто-то злой и сломил самый лучший цветок. Людям стало ясно, что проглядели они прекрасного человека. А теперь хоть кукушкой взлетай на ветку да изливай земле сиротскую тоску.
Однако жить надо. Куковать-то кукуй, а про гнездо маракуй.
Стали жить дальше.
Большого счастья Кондрату белый камень не принес, но Акентьево подворье сгодилось парню – народ стал серьёзнее на него смотреть – хозяин! А когда и невесту себе Кондрат в деревне присмотрел, вовсе признали. За добрым словом стали к нему ходить.
Но не успел Кондрат прожить человеком зарю да зорьку – вот она беда! Приехала кривая на косой. Поглянулось Синее озеро толстосуму – Савелию Брюхову.
Савелий богатый дом в уезде на самой широкой улице держал. А на белом камне захотелось ему соорудить охотничью заимку. Не столь, поди-ка, для охоты, сколь для барского выгула. И в Сибири тогда хватало всякого такого добра. Финтифлюшки, прищебетники, лизунчики – помогали баровьям чужое проживать.
– Этого нам в деревне только и не хватало! – сокрушались больше остальных матери невест. – На распутство нами только ещё не глядено… Не уступай, Кондрат, белого камня!
– Не уступай, – вторили и остальные селяне. – Ежели что, мы за тебя всею деревней пойдём.
А Савелий не отстает от Кондрата:
– Я тебе столько денег дам – два дома поставишь!
– Нет! – упёрся парень. – Сам я тут живу на птичьих правах. Что как Акентий возьмёт да и воротится?
– Какой Акентий?! – беленился Савелий. – Ты чо, сдурел? Ты слыхал когда, чтобы с того свету людей отпускали земные споры судить?
– А ты? Нешто видел Акентия на том свете-то?
– Так ить все говорят, что колдун в озеро канул!
– Озеро – не тот свет, из него и выплыть можно.
Савелия Брюхова такой разговор только заквасил: обидою барин запыхтел, досадою через край полез. И топал-то он, и деньги совал, и криком краснел… Кондратий же тихой водою капает своё:
– Нет, нет и нет!
Не вытерпел Савелий Кондратова упорства – хлестанул несговора ременным кнутом от уха до плеча. Кровь брызнула. Уж настолько Кондратий Мешков был некипятной парень, а и он огнём вспыхнул – схватил вилы, подогнал хлесталыцика к самому краю белого камня, и ничего не оставалось Савелию, как только сигануть в озеро.
Кондратий думал, что напугал барина, да ить клещ рогов не боится. У того ещё и одёжка путём не просохла после купания-то, а уж он явился на Кондратьево подворье со двумя стоялыми холуями. Втроем-то они прижали Кондратия к стене: либо уступай место на белом камне, либо мы тебе чёрный на шею повесим!
Вынудили-таки Кондратия сорвать со стены охотничье ружьё…
Сами трое только за деревней опомнились!
Однако барская правда на деньгах пасётся. А на том выпасе мурава сытная. Завсегда правда такая пересилит бедняцкую.
Скоро казённые сизари прилетели и на глазах у всей деревни забрали Кондратия с собой. Хмурых же мужиков еще и по носам постукали: не вскидываться у нас!
Упекли Кондратия Мешкова скорым судом на дальние рудники, рубить кайлом неистощимую породу. Савелий же очистил от Кондратьева скарба озёрный камень, все можное спалил, скотинешку никакую роздал своим угодникам и… уже работники-плотники пилят, рубят, строгают, мазальщики глину месят, тесаря камень белый долбят, стараются. А баринов приказчик бегает по деревне – скупить мужиков норовит, Савелию подмогнуть.
Но ни один простак даже не подумал ухом повести в сторону зазывалы – хоть кучу денег сули, хоть две. И бабенки как сговорились: все повязались чёрными платками, будто глубокой печалью легла на них Савельева радость.
Понял Савелий, что под ним его же навоз загорелся: ежели так продолжать, то и волдырями недолго покрыться.
Стал он перед деревней улыбаться бегать. Но мужикам-то видно, что из-под Савельевых улыбок всякий раз готовы клыки прорезаться. А там, гляди, и щетина поднимется на загривке. Ой, во-олк!
И все-таки построился Савелий на белом камне. С богатого своего подворья выдолбил он в камне лесенку прямо к озёрной воде, от нижней ступени отвёл к берегу откидные мосточки, чтобы можно было их убирать перед незваным гостем. Прежний пологий скат обрубил от камня долбёжкою, и стала Брюховская заимка неприступной крепостью.
– Думали, что без вашей подмоги мне не построиться? – как-то спросил на улице Савелий мужиков. – О! Глядите! Скоро новоселье, а вы, дураки, приработок такой упустили.
– Ну что ж, – ответил Савелию из толпы бойкий человек. – Не спели на радостях, подтянем на веселье…
Не пустое молвил Савелию бойкий говорун. Его обещание вспомнилось в укромном местечке удалыми ребятами:
– Посветить бы надо Савелию нонешней ночью. Пущай к новоселью готовится.
– Как ему посветишь? В дом он нас с тобою не приглашал и не собирается. А ежели ему снаружи светить, так уж больно долгая свеча нужна.
– Хо! Есть такая свеча! – порадовал шептунов тот же бойкий мужичок, что с Савелием на улице перекинулся. – У белого камня лиственку долгую помните?
– Ну?!
– Ежели умело её подпилить, она вершиною в аккурат на Савельеву крышу ляжет.
– И-и-и! – подивились оговорщики такой простоте. – Умно! Смола! Она, лиственка, будто в керосине варена. Хорошо гори-ит!
– Жалко! – сказал кто-то с обидою в голосе. – Помрёт хорошее дерево.
– Ничо не поделаешь, – ответили ему со вздохом. – Другого выбора нету. Как мы ещё-то Савелия доймём?
На том уговоре и согласились удалые.
Сошлись они к ночи, кто прихватил пилу, кто кресало, а кто и керосину для верности. И отправились к белому камню безо всякого шума.
На подходе видят мужички: стоит кто-то в тени лиственницы! Стоит и смотрит на савельевские окна. Вот нечистая сила!
– Брюхан караульного выставил, – ляпнул кто-то.
– Ну да! – не согласились с ним. – Кабы он о чем сдогадался, скорее бы дерево спилил.
– Твоя правда, – поддакнул третий. – Не одни, видно, мы заботимся о Савелии.
Стали они присматриваться.
– О! О! – поразились удалые, когда сторож повернулся к ним бородой. – Акентий!
– Господи, помилуй!
– Живой!
– А-та-та-та-та… Допрыгался Савелий Брюхов!
– Не зря его Кондратий колдуном упреждал.
– Не зря…
– Теперича и нам тут делать неча.
– Как это неча? Поглядим, что дальше будет.
Остались удалые глядеть.
Скоро на савельевском подворье затихла всякая канитель. И приозёрный лес вроде стал похрапывать под ясной луною, и смотрельщики запозёвывали, крестясь, – хоть ложись да руки под голову клади. Но когда Акентий отлип от лиственницы и неслышно стал огибать белый камень, чтобы подойти поближе к воде, глядельщики не то про зевоту, про осторожность забыли.
Однако Акентий даже не оглянулся на ясный шорох позади себя.
– Он чо, спиною видит? – подивился один смотрелыцик.
– Понимает, видно, пошто мы тут оказались, – надоумил другой.
– Тихо вы, дьяволы! – шумнул третий.
Остановился Акентий у самой воды. Постоял, послушал ночной покой и потянулся руками вперёд, будто, наскучавшись по милой сердцу вотчине, хотел обнять озеро по всему окоёму. И засветилась навстречу ему озёрная вода, и начала полниться под его ладонями радостным светом…
Чудилось удалым, будто бы кто-то живой сидит в чёрной глубине и одну за другой зажигает цветные свечи. Вот уж полыхнуло из воды и рассыпалось до звёзд несказанное сияние. Колдун же, не отрывая глаз от сквозной глубины, подгребнул перед собою руками пустой воздух и подбросил его, будто вызывал из озера неведомые силы. И вот побежала от Акентьевых ног по тихой воде мелконькая зябь, восходящей волной докатилась до середины и стала подниматься горбом!