На месте наших скул головы те пошевеливали какими-то тонкими, жаберными решётками. Может, они дышали через них, а может, слушали друг дружку таким способом, поскольку ни носа человеческого, ни ушей на тех головах не было. Вот рот, хотя и полностью безгубый, находился на своём месте. И глаза тоже находились во лбу. Прорезью своей такие же точно, как наши, они не имели ни ресниц, ни бровей. А изнутри были заполнены тем же самым дьявольским огнём, который только что полыхал за прозрачными заставками в очах Явлены.
Всё это живое скопление огненноглазых оборотней судило о чем-то явно спорном. Оно размахивало длиннопалыми, белёсыми руками, разевало наперебой безгубые рты. Жабры ходили ходуном… Один неспокойный больше остальных носился через контору, почти перед каждым лысым останавливался особо, распахивал рот широкой трубой, пылал глазами и опять схватывался носиться по настилу.
Но скоро он, знать, выбился из сил доказывать свою линию, прошёл до края площадки и чёрт его определил как раз в том проёме, куда заглядывала Санька. Повёрнутый к недовольной девчонке спиною, оборотень как бы привалился к невидимой стене, восходящей, знать, от самой кромки настила.
Саньке захотелось убедиться, на самом ли деле круговая площадка огорожена каким-то пределом? Она осторожно потянулась из-за куста. Но рука её не ощутила никакой огородки, случайно пальцы её прошли сквозь ногу спорщика, точно сквозь сгусток неощупного пара.
Перед нею действительно была одна только видимость. Однако спорщика будто бы кто ужалил за ногу. Он быстро обернулся и зелёными, огневыми глазами уставился прямёхонько на тот куст, за который успела отпрянуть Санька.
Похоже, что оборотень не поверил увиденному. Он ровно так же, как делает в таком случае человек, попытался протереть глаза. Но и на этот раз не доверил им. Потому он ловким движением пальцев нажал на прозрачные заставки.
Санька даже откинулась назад, боясь возможного огня. Но страшного не случилось. Прозрачные скорлупки величиною с пятак выгнулись наружу и выпали из-под век. Они тонкими лепестками легли спорщику на подставленные ладони, а на Саньку глянули как есть земные, только глубокие и жёлтые зрачки. Они тут же наполнились неописуемым удивлением и даже испугом. Руки дрогнули так сильно, что гибкие скорлупки на ладонях подскочили, блеснули в свете лун и порхнули за предел настила, прямо на землю… Рот оборотня разошелся трубою, но в этот момент всё видимое растворилось, и на помосте вновь образовалась Явлена да с нею Шайтан. Дьяволица опять взялась толковать, теперь о только что виденном.
– Спорят, – объяснила она и без неё понятное. – Никак не могут определить, где я укрылась от них. Если они и додумаются до этого, то без моей помощи сумеют добраться до Земли не очень-то скоро. Ну а ты – прямо молодец! Ты даже, по-моему, дышать перестал. Страшно было? Ничего, ничего. Это мне понятно. А опасность и на самом деле была велика. Видишь ли, – тронула она рукой своё ожерелье, – это моё недавнее и совсем новое измышление. Оно не совсем мною испытано. С ним я надеюсь натворить много дел. Сама-то я в нём ничем не рискую, а вот того, кто рядом со мною находится, могут ждать большие неприятности. Я ещё не знаю, можно ли со стороны видеть его действие – другой раз попробуем. А пока… прости, что я рисковала тобой. Мне так хотелось похвастаться своим умением… А теперь – я устала. Пойдём вниз. Я отпущу тебя к твоему Никитку. Парнишка ни в какую не хочет признать меня своей матерью, а действовать на него силой я не хочу – больно мал ещё. Андрона ж, понятно, в теперешнем её виде не настроена показываться сыну. А Володей – увы! Не знаю даже, что мне с ним делать? Оставить таким – самой мало приятного. Отпустить его на болото – тебя жалко. Утонет. А вдруг мне придётся покинуть землю? Андрона-то сможет принять свой прежний вид, a ты навек останешься с Володеевым разумом. Это будет невыносимо! Лучше уж ничего трогать не надо. Пусть пока Володей живёт, а потом видно будет, Андрона всё знает, она за ним досмотрит. А ты ступай к Никитку – вторые сутки парень один…
Ещё договаривая, дьяволица уставилась своим огневым взором в самую середину белого настила. Скоро под её ногами что-то загудело тихо-тихо, и вся белая площадка пошла разъезжаться на сторону ровными клиньями.
Под настилом-перекрытием отворился такой же круговой простор. Он уходил в глубину ступенчатым уклоном, который был рассечён несколькими проходами. Каждый проход упирался торцом в тупиковый срез, в коем виден был овальный проём, задвинутый наглухо ровной загородкою. Все обустройство нутряное сияло белой чистотой и само по себе светилось неброским светом…
Пока Санька тянула из-за куста шею да хлопала успевшими устать от удивления глазами, Шайтан с Явленою сошли с перекрытия на ступеньки. Потолочные клинья разъёмного настила, по мере их опускания, взялись опять сходиться, и вот уж они примкнули один к одному. Снова перед Санькою под лохматыми, неземными лунами забелела гладкая пролысина лобного места.
Теперь прятальщица, в грязной одёвке своей, с ободранными коленками вольна была выбраться из укрытия. Она маленько размяла затёкшие руки-ноги, потом присела на краешек настила, принялась мозговать…
О возврате в деревню да за людской бы помощью не могло в ней образоваться даже самой малой думки. Смешно было надеяться, что селяне так вот просто поймут и доверятся её рассказу. Скорее всего деревня взбулгачится и на этот раз, наверняка, признает Саньку полной сатаной. И тогда уж ничем ей не суметь помочь Куманям…
Нет, конечно. На люди ей теперь и показаться не моги. Только как же ей одной, хотя и задиристой, и неустрашимой, однако такой махонькой, такой безыскусной, совладать со всесильной дьяволицей?
Поднырнуть под белый настил она сразу не додумалась. Может, внутри ведьминого логовища она бы, по ходу дел, до чего-нибудь и додумалась бы. Но страшно попасть Явлене на глаза…
«Глаза, глаза! – спохватилась девчоночка. – Они, должно, у дьяволицы точно такие, как у оборотней – вставные? Интересно, куда беспокойный спорщик-то уронил скорлупки свои? Вроде бы они в траву порхнули. Надо поискать…»
Санька опустилась на колени и приступила осторожно раздвигать стебли высокой травы. Она ряд за рядом отглаживала их на сторону, основательно проглядывала пробор, сама себе думала: «Ишь, чего захотела! Так вот он тебе прямо и подкинул свои колдовские гляделки. Подставляй подол!»
Подтрунивала так сама над собою искуха, но траву разводить не бросала. И на один, и на другой, и на третий раз перечёсывала она её на все бока. Делать-то Саньке все одно было нечего.
А ведь как вы думаете – и нашла! Ей-бо, нашла! Да вот же они, вот! Рядышком засветились в три луны, будто возликовали, что не придётся им пропадать на болоте впустую.
Санька приняла те лепестки прозрачные себе на ладонь, почуяла – тёплые! Вроде живые. Струсила сразу приладить их до своих глаз – вдруг да прирастут! Куда она потом с ними? Но скоро поняла, что и без них она – никуда. И вдруг ей стукнуло в голову: не случайно всё-таки оказались эти чёртовы снасти за пределом настила – подкинуты! Безо всякого смеха – подкинуты. С добром подкинуты. Потому как за что бы Явлениным супротивникам желать Саньке беды? Выходит, что бояться этих скорлупок особенно не стоит…
Интересно: мог бы кто из других ребятишек до такого додуматься? А Санька додумалась. Она даже сумела себе обрисовать в уме, как спорщик желтоглазый нарочно выпустил скорлупки из ладоней.
Ну, девка! Ну, Выдерга!
Чтобы не успеть ничего передумать, Санька заторопилась. Она быстро подвела край одного лепестка под верхнее веко, а уж под нижнее он и сам привычно лег. Очень даже ловко устроился шельмец! Со вторым приладом Выдерга справилась и того ловчее…
Никакой видимой перемены, при новых глазах, Санька на болоте не обнаружила: луны остались лунами, настил настилом, а заросли зарослями. Перемена оказалась в другом. Гляделка услышала заливистый голосок укрытой чащею птахи. Услыхала она голосок и подумала: «Откуда такая певунья? Не водится на наших болотах столь славных щебетух».
– Эй, эй, – тут же разобрало её озорство, – лети ко мне. Дай на себя глянуть.
И вот на это, на шутливое её приглашение, взяла да выпорхнула из ветвей та самая, золотая пичуга, которую девчаточка заприметила ещё на подходе сюда. Стоило только Саньке протянуть ладонь, как щебетуха с полным доверием определилась на ней и прям-таки зашлась трелью…
«Угодничает, – поняла безо всякого удовольствия Санька. – Фу, как противно! Все тут, видать, невольники Явлениной чертопляски!»
– Лети! Ну тебя! – сказала она певунье и стряхнула угодницу с ладошки. – Некогда мне с тобою…
Пичуга упорхнула, и Санька поняла, что новые глаза кроме лишнего слуха дали ей ещё и умение командовать, как Явлена, чужой волей.
Однако же покуда касалось её умение только мелкого живья. А вот послушается ли её приказа перекрытие сатанинского логова – это вопрос.
Слава Богу, за такою проверкою не надо было далеко идти. Без долгих колебаний Санька вбежала босыми ногами на белый настил, по тонким лучикам сомкнутых граней нашла его середину, уставилась в неё и… всею волею души своей приказала:
– Отворяйся!
Перекрытие послушно загудело и пошло… Пошло разъезжаться на стороны знакомыми клиньями…
Хотя и надежно дьявольское гнездовище было отрешено от людского внимания провальной топью да непроглядным туманом Куманькова болота, однако же творить свои сатанинские затеи Явлена решалась пока лишь только потёмками…
Теперь, по Санькиным прикидкам, самое время выбегать над деревнею шустрому да крепенькому, с востока горячему июльскому солнцу, пора звенеть под размашистыми нырками литовок росным на лугавинах травам, в ржаных полях время перепелам просить «пить-подать»… А тут, во вражьем этом, подболотном уюте даже от белых стен бесконечно голого, бесконечно вихляющего длиннотой своею прохода тянуло мягким, глубоким сном. Ту же самую дрёму таил в себе и чёрт знает откуда исходящий, еле живой свет.