Что же касается "тбилисского следа" Собчака – то это прежде всего такой простой, но так и не дошедший до сознания Лигачевых вывод: за лозунги, призывы и демонстрации против существующей власти нельзя ни применять насилие, ни тем более убивать.
Последний диалог с Лигачевым на тбилисскую тему состоялся у меня на XXVIII съезде КПСС при обсуждении его кандидатуры на должность заместителя Генерального секретаря.
Я спросил у Лигачева, когда же он говорил правду: давая объяснения нашей комиссии, в которых утверждалось, что никакого заседания Политбюро по Тбилиси не было, или позже на февральском (1990 г.) Пленуме ЦК, где он заявил прямо противоположное?
Стенограмма сохранила стиль и дух этого диалога:
" Лигачев: Анатолий Александрович, я тебе должен ответить на этот вопрос… Собчак: Обязательно!!!
Лигачев: Причем я задам вам вопрос, товарищ Собчак! У меня там в портфеле лежит ваше выступление. Я сейчас хотел бы вот о чем сказать: Лигачев говорил и там и здесь то же самое. В конце концов, я прошу и тех, которые здесь ближе, вместе со мной сказать хоть одно слово, что те решения, которые были приняты, принимались всеми членами Политбюро. Под руководством Михаила Сергеевича Горбачева. В конце концов, Михаил Сергеевич, я прошу… я могу просить как товарищ и коммунист… (Ш у м в з а л е.) И вы извините, я говорил правду, истинную правду… Тогда я говорил о том, что мы, комиссия в составе членов Политбюро, которых было минимум три четверти от общего состава, приняли решение… Единственное мудрое решение… Я до сих пор прав… Я очень сожалею и извиняюсь перед грузинскими товарищами, что у них произошла такая трагедия… Это я говорю по-человечески и глубоко переживаю… Это даже на всю жизнь останется, но мы, члены Политбюро… не причастны к этому чрезвычайно трагическому событию… Мы твердо договорились: решать вопросы политическими методами, мы сказали бывшему руководству Грузии об этом четко и ясно определенно… А вот почему я сказал о Политбюро… На каком же вы основании, Анатолий Александрович, после того, как на втором Съезде народных депутатов доложили более-менее объективно, о чем опубликовано в газете "Известия", разразились интервью?… Никогда, нигде я об этом не говорил, но давайте поговорим в присутствии тысяч людей… Разразились своим интервью через две недели в "Огоньке" и написали… знаете, что написали? Я процитирую, я прошу размножить это дело… что написал товарищ Собчак? Стоило товарищу Горбачеву уехать… Куда вы уезжали, в Англию, что ль, Михаил Сергеевич? (Ш у м и х о х о т в з а л е.) В Англию? Как товарищ Лигачев за плечами его и товарища Рыжкова, который здесь был, понимаете, начал… собрал комиссию (Читатель, очевидно, оценит и невольную проговорку Лигачева. – Прим. А. С.) и организовал вновь заговор… Типа этого… Вот против чего я возражал, вот вы ответьте, почему вы так: с одной стороны, вы одно говорите, с другой – другое! (Ш у м, к р и к и, о в а ц и я.)
Собчак: Я, Егор Кузьмич, не претендую…
Горбачев: Третий микрофон!
Собчак:…на пост заместителя Генерального секретаря.
Горбачев: Егор…
Собчак: Но утверждаю…
Горбачев: Третий микрофон! Третий микрофон!…
Собчак: Но я утверждаю, что…
Горбачев: Я еще раз прошу включить третий микрофон…
Голос за кадром: Выключи микрофон!…
Голос от третьего микрофона: Герасимов, Коми делегация…"
К сожалению, Горбачев прервал этот весьма драматический диалог. А жаль, потому что Лигачев начал развивать уже третью версию: оказывается, решение вводить войска в Грузию принималось не на "совещании в ЦК" и не на "заседании Политбюро", а на некоей "комиссии в составе членов Политбюро, которых было минимум три четверти от общего состава…"
Ответ на свой вопрос я получил не от Лигачева, а от делегатов этого, весьма консервативного по составу съезда: три четверти зала голосовали в тот день против его кандидатуры, тем самым "чертовски желающего поработать" Егора Лигачева сами же товарищи по партии наконец-то, ко всеобщему удовлетворению, отправили на пенсию.
Почему я уделяю так много внимания спору с Е. Лигачевым? Дело тут более чем серьезное, поскольку речь идет о высших руководителях партии и государства и о правдивости тех объяснений, которые они давали парламентской комиссии. Наше законодательство не предусматривает ответственности за дачу ложных объяснений кем-либо комиссии парламента.
Но если речь идет о членах Правительства, которые уличены в несправедливости перед парламентом или его комиссией, то должна наступать ответственность политическая в ее традиционной форме – отставке, уходе с политической арены.
Вопрос о том, было ли заседание Политбюро, посвященное ситуации в Тбилиси, или все ограничилось разговором в депутатской комнате аэропорта Внуково – сегодня уже не имеет принципиального значения. Ушли в прошлое и Политбюро, и сама КПСС, и большинство деятелей, принимавших участие в этих событиях. И если сегодня мы вновь обращаемся к ним, по деталям восстанавливая прошлое, то делаем это исключительно во имя будущего, во имя утверждения подлинной нравственности в нашей жизни.
ГЛАВА 7
Основы расшатались, и сейчас Все стало относительным для нас.
Джон Донн
Важную роль в тбилисских событиях и во всем, что последовало за ними, сыграли два человека, с именами которых связаны и сегодняшний день Грузии, и ее будущее: Эдуард Шеварднадзе и Звиад Гамсахурдиа.
Что бы ни случалось, они всегда оказывались по разные стороны баррикад.
Люди разной, а точнее, противоположной политической судьбы, непримиримые антагонисты во всем – они оказались неразрывно связаны друг с другом именно событиями 9 апреля.
…Шеварднадзе сразу обратил на себя внимание, когда стал первым секретарем ЦК Компартии Грузии, нестандартностью действий для руководителя такого ранга. В Тбилиси и сегодня помнят об истории, случившейся во время футбольного матча между тбилисским "Динамо" и ворошиловградской "Зарей", матча, который тбилисцы проиграли. В конце игры на поле стадиона выскочили сотни разъяренных болельщиков, и дело могло закончиться трагически, если бы не присутствовавший на игре Шеварднадзе. Он не побоялся выйти на поле стадиона, в это бушующее море людей, и нашел слова, остановившие кровопролитие. И подобных эпизодов, говорящих, в первую очередь, о личном мужестве и незаурядности, в жизни Эдуарда Шеварднадзе было немало.
Всем памятно, как на фоне старательно поддерживающейся видимости благополучия застойных времен началась борьба Шеварднадзе с так называемыми негативными явлениями в республике, а точнее говоря, с коррупцией, взяточничеством и преступностью. Этой своей кампанией борьбы с негативными явлениями – с подпольным предпринимательством, "черным" рынком, мафиозными структурами – Шеварднадзе нажил себе немало врагов не только в Грузии, но и в Москве.
Эта борьба в те годы не могла дать серьезных положительных результатов, потому что бессмысленно бороться с преступностью в условиях прогнившей и продажной системы. Но уже тот факт, что Шеварднадзе пытался противостоять этому общему течению жизни, делает ему честь.
По-разному интерпретируется и оценивается сторонниками и противниками Шеварднадзе его позиция, занятая им в 1978 году по вопросу о включении в новую Конституцию республики статьи о грузинском языке в качестве государственного языка республики. Но лучше всего всегда судить по результатам. А результатом противодействия Шеварднадзе дальнейшему процессу русификации в Грузии и его обращения в Политбюро ЦК КПСС было то, что Грузия в 1978 году стала первой и единственной республикой, в Конституции которой была записана норма о национальном государственном языке. И только потом аналогичные нормы были воспроизведены в конституциях Армении, Азербайджана и ряда других республик.
Для негативной характеристики Шеварднадзе его противники нередко вспоминают сегодня и его полную подобострастия и лести в адрес Брежнева речь на 26-м Съезде КПСС. Для меня здесь много чисто восточного славословия в адрес правителя, что очень принято в этих краях. Не следует забывать и атмосферу последних лет правления Брежнева, и – это главное – те существенные перемены, которые произошли с Шеварднадзе за годы его деятельности на посту министра иностранных дел СССР. Перемены, превратившие провинциального партийного функционера республиканского масштаба в дипломата, государственного деятеля с мировым именем. В разных странах мира многие люди знают о существовании Грузии только потому, что им известно имя Шеварднадзе.
Времена меняются, и мы меняемся в них – говорили древние греки и были правы.
Деятельность любого должностного лица, особенно такого высокого ранга, в годы застоя и глубочайшего кризиса всей системы власти не может оцениваться однозначно, не может не быть противоречивой, так как в такой деятельности иные качества человека всегда отходят на второй план. Но с наивысшей силой незаурядность и масштаб личности Шеварднадзе проявились как раз после назначения его министром иностранных дел, что было связано с началом эпохи перестройки.
Особенно сложным для Шеварднадзе оказались последние три года на посту министра иностранных дел и члена Политбюро, когда его реформистская деятельность на международной арене, повлекшая за собой такие глубокие изменения в мире, протекала на фоне глубочайшего кризиса и мощного национального движения в его собственной стране – Грузии. Это не могло не быть для него источником глубоких нравственных переживаний и сильно влияло на его политические позиции, на тот выбор, который ему приходилось делать постоянно при решении любых вопросов в Политбюро. Главный свой выбор он сделал в декабре 1990 года, когда принял решение об уходе в отставку, и на весь мир прозвучало его предостережение о возможности переворота и установления диктатуры самых реакционных прокоммунистических сил в Советском Союзе. Этот шаг дался ему нелегко. Как признавался сам Шеварднадзе и в разговорах со мной, и в интервью, опубликованном в газете "Московские новости", впервые мысль об отставке с поста министра иностранных дел и об уходе из политического руководства Коммунистической партии Советского Союза возникла у него после трагических событий 9 апреля 1989 года в Тбилиси. И особенно после обсуждения моего отчета по результатам работы парламентской комиссии и выступления главного военного прокурора А. Ф. Катусева на втором Съезде народных депутатов. Как писал сам Шеварднадзе: