Рейш научил своих попутчиков играть в лото, и они с энтузиазмом предались новой забаве. Пало Барба, отец девушек, оказался учителем фехтования, и они с Дордолио тренировались каждый день по часу. Рыцарь раздевался до пояса, подвязывал волосы черной лентой и фехтовал, приплясывая, притопывая ногой и издавая громкие отрывистые возгласы. Пало Барба был не так эффектен, но строго придерживался традиционных правил и позиций. Рейш от случая к случаю наблюдал за их поединками, а однажды даже принял предложение Пало сразиться с ним. Рапиры показались Рейшу слишком длинными и гибкими, но он не посрамил себя. Однако заметил, что Дордолио отпускал критические замечания по его адресу, обращаясь к Илин-Илан. Позже Траз, который подслушал их разговор, сообщил, что Дордолио назвал его манеру фехтовать наивной и необычной. Рейш улыбнулся и пожал плечами. Он почему-то не мог относиться к Дордолио серьезно.
Дважды вдали мелькал парус. А как-то раз длинное зловещее судно изменило курс и направилось в их сторону.
Рейш направил сканскоп на приближающийся корабль. Дюжина высоких желтокожих мужчин в черных тюрбанах стояли на палубе, глядя на «Варгаз». Рейш сообщил об этом капитану, но тот небрежно махнул рукой.
— Пираты. Они нас не тронут — слишком велик риск.
Корабль следовал за ними около мили, потом повернул и растаял в туманной дымке где-то на юго-западе.
Через два дня впереди показался остров — гористый кусок суши. На берегу густо росли деревья.
— Гозед, — сказал капитан в ответ на вопросительный взгляд Рейша. — Мы остановимся здесь на пару часов. Никогда не бывали в Гозеде?
— Никогда.
— Вы будете удивлены. А может быть, и нет. — Капитан внимательно оглядел собеседника. — Не могу сказать, поскольку обычаи вашей страны мне незнакомы. Может быть, они стали незнакомы и вам? Я слышал, вы потеряли память.
Рейш сделал презрительную гримасу.
— Я никогда не интересуюсь, что думают обо мне другие.
— Да, здесь странные обычаи, — заявил капитан. — Но я, как ни стараюсь, не могу понять, откуда вы родом. Вы какой-то... необычный.
— Я странник, — ответил Рейш. — Кочевник, если хотите.
— Для странника вы иногда слишком уж невежественны. Ну ладно — перед нами лежит Гозед.
Они приближались к острову, который, казалось, становился все выше, вырисовываясь четким силуэтом на фоне ярко-синего неба. Глядя в сканскоп, Рейш различил полосу, идущую вдоль берега, где у деревьев были срезаны листья и обструганы стволы, так, что они казались кривыми. На каждом располагались одна, две или несколько круглых хижин. Под деревьями простиралась полоса серого песка, безукоризненно чистого и разровненного. Анахо осмотрел селение через сканскоп.
— Все почти так, как я ожидал.
— Тебе что-нибудь известно об этом острове? По словам капитана, здесь кроется какая-то тайна.
— Никаких тайн. Жители острова — очень набожные люди, они поклоняются морским скорпионам, обитающим в прибрежных водах. Это твари ростом с человека или даже больше — по крайней мере мне так говорили.
— Почему тогда эти хижины расположены так высоко?
— Ночью скорпионы выходят из моря, чтобы размножаться; они откладывают свои яйца в какое-нибудь живое существо, чаще всего в женщину, которую специально для этого оставляют на берегу. Из яиц вылупляются личинки и заживо пожирают женщину, которую называют «мать богов». На последней стадии, когда боль и религиозный экстаз доводят ее до исступления, она бежит по берегу и бросается в море.
— Не очень-то приятная религия.
Дирдирмен кивнул.
— Но кажется, она нравится жителям Гозеда. Они ведь могли бы сменить ее в любое время. Полулюди очень склонны к подобного рода извращениям.
Рейш не мог сдержать улыбки, и Анахо с удивлением посмотрел на него.
— Могу я узнать, чему ты радуешься?
— Мне пришло в голову, что дирдирмены относятся к Дирдирам так же, как жители этого острова к своим скорпионам.
— Не вижу никакого сходства, — сухо ответил Анахо.
— Все очень просто: и эти островитяне, и вы стали жертвами существ, которые используют людей в своих целях.
— Вот еще! — пробормотал Анахо. — Во многих отношениях ты самый большой путаник из всех, с кем мне приходилось иметь дело. — Он быстро отошел от Рейша и встал на носу корабля, глядя вдаль.
«Постоянный нажим действует на дирдирмена, внушает ему неясное беспокойство», — подумал Рейш.
«Варгаз» осторожно двигался к берегу, прошел вдоль полосы заросших водорослями скал и бросил якорь. Капитан сел в шлюпку и отправился на берег; пассажиры наблюдали, как он говорил с группой мрачных мужчин, совершенно нагих и бледнокожих. На них были только сандалии и головные повязки на иссиня-черных волосах.
Договорившись с островитянами, капитан вернулся на борт. Через полчаса к кораблю подошли две большие лодки; лебедками на борт подняли несколько тюков волокна и связки канатов, на лодки спустили тюки и ящики с товарами. Спустя два часа после прибытия в Гозед «Варгаз» поднял якорь, поставил паруса и вышел в открытое море.
После ужина пассажиры уселись на палубе под фонарем, мерно раскачивающимся на высокой рее, и начали беседу о жителях острова Гозед и их странной вере. Вал Дал Барба, супруга Пало Барбы и мать Хейзари и Эдве, заявила, что их ритуал несправедлив.
— Почему бывают только «матери богов»? Почему эти здоровенные мужчины с каменными физиономиями сами не остаются на берегу, чтобы стать «отцами богов»?
Капитан ухмыльнулся.
— Очевидно, эта честь может принадлежать только дамам.
— Такое никогда не могло бы случиться у нас в Мургене, — возмущенно заявил торговец. — Мы платим приличную сумму нашим жрецам, и они полностью отвечают за то, чтобы умилостивить бога Висму. Так что мы можем ни о чем не беспокоиться.
— Весьма разумная система, — одобрил Пало Барба. — А мы в этом году записались в приверженцы Пансогматического гносиса — очень приличная и достойная почитания религия.
— Она мне нравится гораздо больше, чем Тутеланик, — заметила мать семейства. — Один раз помолишься — и свободен целый день.
— Тутеланик — ужасная скука, — поддержала ее Хейзари. — Столько зубрежки! А помнишь это ужасное «вызывание душ», когда жрецы вели себя так нагло? Пансогматический гносис нравится мне намного больше!
Дордолио снисходительно рассмеялся.
— Вы предпочитаете не уделять слишком много времени религии. Я с вами вполне согласен. Конечно, учение яо до некоторой степени синкретично, вернее, в течение цикла все стороны Невыразимого получают возможность проявить себя, так что время от времени мы переживаем критическое отношение к разным религиям.
Анахо, все еще обиженный сравнением Рейша, посмотрел на него.
— Ну хорошо, а что нам скажет наш несравненный эрудит Адам Рейш? Какие теософские знания может он разделить с нами?
— Никакие, — ответил Рейш. — Или очень немногие. Мне кажется, что человек и его вера составляют единое целое. Существует нечто неизвестное. Каждый человек проецирует его на свое собственное мировоззрение и наделяет свое творение собственными желаниями и качествами. Человек, объясняющий свою религию, в принципе объясняет самого себя. Когда фанатику противоречат, он чувствует угрозу своему существованию и отвечает насилием.
— Интересно! — заметил торговец. — А как же атеист?
— Он не проецирует на мироздание никакого образа и принимает тайны космоса такими, как они есть, не испытывая потребности надевать на них человекоподобную личину. Иначе ему придется воспринимать все созданное им для удобства понимания как нечто непреложное, и он перестанет быть атеистом.
Капитан поднял выше свой бокал, любуясь алым вином, прозрачным под лучом фонаря, и опустошил его одним глотком.
— Возможно, вы правы, но вряд ли кто-нибудь изменит свои убеждения, приняв в расчет то, что вы сказали. Я знал много людей. Проходил возле башен Дирдиров, гулял в садах Синих Часчей и видел замки Ванкхов. Я знаю, каковы на самом деле эти существа и ублюдки — подвластные им люди. Я путешествовал по всем континентам Тчаи, у меня была тысяча друзей и тысяча женщин, я убил тысячу врагов. Мне знакомы обычаи яо, бинтов, валалуки, шемолеи, степных кочевников, жителей болот, островитян, людоедов Раха и Кислована. Я вижу разницу между ними, но вижу и сходство. Все хотят приобрести как можно больше — и в конце концов все умирают. Все без исключения. Мой бог? Старый добрый «Варгаз»! Ну конечно! Как утверждает Адам Рейш, он — это я. Когда «Варгаз» стонет, взбираясь на штормовые волны, я вздрагиваю и стискиваю зубы. Когда он скользит по темной воде под розовой и голубой лунами, я играю на флейте, повязываю себе лоб красной лентой и пью вино. Мы с «Варгазом» служим друг другу, и в тот день, когда корабль погрузится в пучину, я отправлюсь туда же за ним.
— Браво! — крикнул Пало Барба, учитель фехтования, который выпил не меньше, чем капитан. — Знайте все — это и мой девиз! — Он выхватил из ножен рапиру и высоко поднял ее, так что свет фонаря заиграл на блестящей стали. — Она для меня то же, что «Варгаз» для нашего капитана!
— Отец! — крикнула рыжеволосая Эдве. — А мы-то думали, что ты разумный и сдержанный пансогматик!
— Пожалуйста, вложи свою рапиру в ножны, — приказала мужу Вал Дал Барба, — а то еще разволнуешься и кому-нибудь отрежешь ухо!
— Что? Лучший на Тчаи знаток фехтования? Как ты можешь даже вообразить такое? Ну ладно, раз ты велишь... Я меняю свою рапиру на бокал доброго вина.
Беседа продолжалась. Дордолио подобрался поближе к Рейшу, встал рядом и сказал, словно снисходя до разговора с низшим существом:
— Удивительно видеть кочевника, способного вести беседу на отвлеченные темы и умеющего отметить столь тонкие различия между явлениями.
Рейш улыбнулся Тразу.
— «Кочевник» — это вовсе не значит «шут гороховый».
— Не знаю, что о вас и подумать, — заявил Дордолио. — Из каких степей вы родом? Как называется ваше племя?
— Мои степи очень далеко отсюда, мое племя разбросано по всей Вселенной.