Наконец нужная улица, и на ней дом, возле которого шофер сам, без моих объяснений, останавливает машину. Подымаюсь по лестнице, звоню. Дверь отворяет человек, уже знакомый мне. Это месье Антуан Лежандр, хранитель ленинского музея. Приняв привезенную мной библиотеку — подарок московских писателей парижскому музею Ильича, Лежандр душевно благодарит. Долго листает каждую книгу, рассматривает автограф за автографом и, когда встречает написанные по-французски слова, растроганно прижимает руку к груди.
— Мерси боку, мерси боку! — восклицает Лежандр и приглашает осмотреть музей.
— О, здесь многое изменилось с тех пор, как вы тогда приезжали. Очень многое! Кое-кто пытался нам помешать, это правда. Но смотрите, как мы благодаря заботам ЦК Французской компартии восстановили все! Мы даже прикупили еще одно помещение, чтобы разместить экспонаты, которых становится все больше и больше.
Не все еще удалось собрать, что хотелось бы. Трудно отыскать, скажем, книги, изданные не позднее 1912 года, например «Войну и мир», — Ленин читал ее здесь по-русски. Не удалось разыскать книгу генерала Клюзэрэ. Лежандр слышал, что один экземпляр этой книги есть в Женеве, в библиотеке «Общества любителей чтения». Я подтверждаю — есть, я видел там в прошлом году это издание. Оно хранится библиотекарем, с которым я имел удовольствие познакомиться. Его зовут господин Пико. Лежандр говорит, что завидует библиотеке, у которой такие бесценные сокровища. Он с гордостью показывает мне один из самых дорогих и новейших экспонатов музея — скульптурный портрет Владимира Ильича, выполненный Томским.
Многие люди из разных стран стремятся оказать свою помощь музею. Лежандр рассказывает, что ему удалось под вмонтированным в стену зеркалом обнаружить прекрасно сохранившийся кусок обоев, которыми комната была оклеена при Ленине, в 1912 году. Попробовали сделать по этом образцу обои в Париже. Обратились в один синдикат, нашли хороших рисовальщиков, но дело застопорилось — предприниматель заломил огромные деньги: «Иначе не могу. В серию такие обои теперь не запустишь».
— Решили написать письмо в Москву, в Центральный музей В. И. Ленина, — говорит Лежандр. — Ответа не было месяца два или три. Мы подумали, что задали русским товарищам невыполнимую задачу. Но в один прекрасный день пришла посылка. Когда распаковали ящик, обнаружили в нем рулоны обоев — точь-в-точь таких, какие нам были нужны! Теперь ими оклеена комната Владимира Ильича. Вот полюбуйтесь.
Лежандр долго трясет мою руку, словно я самолично рисовал эти алые цветы, делал макеты, стоял за печатным станком.
Спрашиваю Лежандра, как часто приходят сюда люди.
— У нас сегодня какое число? Двадцатое? — Лежандр раскрывает книгу посетителей. — Вот вам строки, написанные всего час назад, а день еще только начинается.
Под словами на непонятном мне языке, под убористыми колонками подписей нахожу дату: «20 марта 1983 года».
Вот еще записи. Их сотни, тысячи. Нескончаем поток людей, устремляющихся сюда, в эти крохотные комнатки, со всех концов земли.
Вижу Монблан!
И швейцарец, с которым я разговорился на аэродроме в Женеве, сказал:
— Вам повезло. Смотрите, какая погода!
Что это? Обычные, ничего не значащие слова, какими обмениваются при встрече незнакомые друг другу люди? Оказывается, нет. Здесь, на берегу Женевского озера, слова эти имеют особый смысл. Собеседник мой смотрит на серебристо-белую вершину, громоздящуюся за облаками, и говорит:
— Монблан видите? Хорошая примета! Не больше тридцати дней в году бывает такое зрелище.
Всматриваюсь, стараюсь получше разглядеть исполина, вознесшегося над горизонтом. Вспоминаю, как в Северной Осетии любовался Казбеком, и как мой друг осетин Азамат, живущий в Орджоникидзе, говорил, что мне посчастливилось — «привез такую погоду!» — и как потом раза два будил меня на рассвете: «Вставай, дорогой, Казбек опять появился!»
Рассказываю об этом швейцарцу.
— Наверно, у каждого человека свой Монблан, свой Казбек! — смеется незнакомец.
Впрочем, какой же он незнакомец? Он первый мой знакомый на швейцарской земле. Его зовут Анри, он шофер тяжелого грузовика. Живет недалеко от Женевы, в горах. Узнав, кто я, откуда и зачем приехал, приглашает в гости, крепко жмет руку. Уверяет, что мне будет сопутствовать удача. Благодарю его от всей души, не понимаю только почему «будет»? Удача уже шагает со мной в ногу — от самого трапа самолета.
Женева… Сколько о ней прочитано, сколько слышано! Где, где, а уж тут действительно «каждый камень Ленина знает». По этим улицам он ходил, по этим мостовым пересекал город на велосипеде. Под этими платанами встречался с друзьями. Здесь выступал перед революционерами-соотечественниками, эмигрировавшими в Швейцарию. Тут, на станках рабочей типографии, печатал газету и листовки, отсюда переправлял их в Россию… Он впервые приехал сюда в 1895 году, чтобы встретиться с Плехановым. В 1900 году, после трехлетней ссылки в Сибири, Владимир Ильич снова прибыл в Женеву, чтобы наладить выпуск «Искры». В 1903-м вместе с Надеждой Константиновной и ее матерью Елизаветой Васильевной поселился в Женеве и прожил тут более двух лет, вплоть до революции 1905 года. Потом приезжал еще и еще.
Швейцарский литератор Морис Пианзола написал книгу «Ленин в Швейцарии». Она начинается с вопроса: «„Почему эта книга не была написана уже давно?“ С мая 1895 года по апрель 1917 года титан современного мира Ленин прожил в нашей стране, порою с большими перерывами, в общей сложности около семи лет». Издание это вышло в Швейцарии, ГДР, Советском Союзе. Есть и другие хорошие книги о швейцарском периоде жизни Ленина — путеводители, очерки, фотоальбомы. Высокой оценки заслуживают работы А. Кудрявцева, Л. Муравьевой, И. Сиволап-Кафтановой. Будут и новые книги. В одной из женевских библиотек я познакомился с журналистом, который тоже думает написать о том, как жил и работал в Женеве и Берне, в Базеле и Цюрихе, в Кинтале и Циммервальде В. И. Ленин.
Как написать? В каком жанре? Это пока секрет автора. Он попросил до поры не называть его имени. Но факт остается фактом — человек изучает материал.
— У нас все нанесено на карты, зафиксировано в справочниках. Нужно ли ехать по всем адресам? — спрашивает меня женевец, вызвавшийся быть моим провожатым.
— Нужно. По всем, — отвечаю без колебаний.
— Но некоторых домов, где жил Ленин, к сожалению, не сохранилось. Иные наши маршруты будут носить чисто символический характер.
— По всем адресам! — настаиваю я.
— Все русские одинаковы! — смеется мой гид. — Поверьте, не было еще приезжего из СССР, который ответил бы иначе.
— Мы все любим увидеть своими глазами. Да и просто хочется подышать воздухом этих мест.
— Я же говорю, вы все похожи друг на друга! Только учтите, воздух тоже уже совсем не тот.
Спутник мой прекрасно понимает, о каком «воздухе» я говорю, но не может, пользуясь удобным случаем, не выругать цивилизацию, которая давит красавицу Женеву со всех сторон, отравляет ее бензином самых прославленных марок.
Мы в районе бывшего предместья Женевы — Сешерон. Здесь рядом с парком на берегу Женевского озера Ленин с июня 1903 года по июнь 1904 года жил в небольшом домике на улице Фуайе, 10.
Провожатый мой рассказывает:
— В те времена тут были сплошные велосипеды. Теперь — сплошные машины.
Машин действительно так много, что даже нашему крошечному «фольксвагену» негде остановиться хоть на минуту.
— И все-таки остановимся, — прошу я.
Несколько раз проезжаем по одной и той же улице, прежде чем удается найти просвет в сплошном ряду машин, прилепившихся к тротуару.
— Ну и местечко! Голова кру́гом. Но я думаю, что, если бы Ленину пришлось сегодня выбирать себе квартиру в Женеве, он опять облюбовал бы эти места.
— Почему вы так считаете?
— Недорого! И рабочий класс рядом. Дом номер десять не дожил до наших дней. В 1963 году старые дома улицы Фуайе были снесены, на их месте возникли новые. Сейчас трудно даже приблизительно определить, где именно стояла эта «десятка», но у нас в Женеве многие знают, что это был за дом. Здесь, в Сешероне, Ленин написал книгу «Шаг вперед, два шага назад». Отсюда она была переправлена в Россию, где получила широкое распространение среди рабочих. На титульном листе первого издания указано: «Женева. 1904 год».
«Фольксваген» везет нас с окраины в центр, на площадь Пленпале.
— Ленин прожил тут совсем недолго, — говорит мой спутник, — но и этот адрес хорошо известен в Женеве, хотя место это никак не отмечено.
Дело, конечно, не в том, «отмечен» или «не отмечен» официально тот или иной ленинский адрес. Дело в людской памяти, а она бережно сохраняет эти места. От квартала к кварталу, от дома к дому катится «фольксваген». Авеню дю Май, улица Коллин, улица Каруж, улица Марэше… На каждой непременно останавливаемся. На каждой с блокнотом в руках выхожу из машины. Запрокинув голову, всматриваюсь в указанные мне окна. По лицам прохожих, бросающих в мою сторону понимающие взгляды, вижу: знают, зачем я здесь. Улыбаются. Не осуждают за любопытство. Готовы чем-нибудь помочь, если надо. Мы не разговариваем, и все же у нас происходит хоть и безмолвный, но полный значения разговор.
А вот и официально отмеченный адрес Ленина в Женеве: на фасаде старого пятиэтажного здания на улице Давида Дюфура — мемориальная доска. Она была сооружена в 1967 году, к 50-летию Советской власти. На доске написано: «Владимир Ильич Ульянов-Ленин — основатель Советского Союза — жил в этом доме в 1904–1905 годах». Отсюда он в ноябре 1905-го уехал в Россию, чтобы действовать и выступать, как он выразился, не из «женевского далека», а перед тысячными собраниями рабочих на улицах Москвы и Петербурга, перед свободными сходками русских крестьян.
Спутник мой рассказывает, что он присутствовал на церемонии открытия доски на доме № 3.
— Вернее, не присутствовал, а участвовал, — сам себя поправляет он. — Волнующее было событие. Незабываемое! Со всех концов города пришли люди на улицу Давида Дюфура. Состоялся митинг. Один за другим поднимались на трибуну ораторы. После митинга грянул «Интернационал». Его под оркестр пела вся улица, а мне казалось: вся рабочая Женева поет!..