Но в мешке оказалась не бомба. И вообще его содержимое могло нанести лишь моральную травму. В это большое плотное кожаное вместилище всадник на драконе или тот, кто его послал, сложил двадцать одну отрезанную голову. Женские, детские, мужские, с искаженными ужасом лицами и следами пыток. На лбах и щеках были выжжены какие-то знаки, у многих отсутствовали то ноздри, то глаза, то зубы… или все сразу. Все они принадлежали людям, уведенным из сдавшейся на милость победителя Платовки. Другие мешки всадник успел спустить до того, как его крылатый скакун вдруг разорался. Было бы сложно подать более ясный намек на то, какая судьба ожидает жителей Бродов в случае победы чужаков.
— Запугивают, твари, — сквозь зубы процедил Клюев. Он со всей похоронной командой спешно вернулся с кладбища, оставив братскую могилу не до конца закопанной. — Эх, если бы не вышел из строя мой автомат…
— Те, кто послал нам такое, похоже, рассчитывают не только на психологический эффект. — Бронштейн, на время забыв о своей вине, изучал с помощью лупы страшные останки. — Я, конечно, не специалист… Да и вообще, способность манипулировать тонкими энергиями открыл в себе лишь недавно…
Судя по всему, египтолог пока не намеревался посвящать других в историю своих колдовских изысканий.
— Они кричат! — Как на площади появился Леша Захаров, было непонятно. Однако он уже сидел на корточках возле разложенных на асфальте голов. — Им больно. Их заставили страдать, и теперь они хотят отплатить живым за то, что те сделали с ними.
— Так, уведите кто-нибудь пацана домой! — скомандовал полицейский. — У него шок.
— У него дар, — возразил историк. — Обратите внимание, у всех голов разрушен определенный участок лба. Тот, где, по некоторым древним воззрениям, находится так называемый третий глаз. И, если я не ошибаюсь, здесь имело место и хирургическое вмешательство. Причем его следы замаскированы. А ну-ка…
— Что вы делаете? — опешил Клюев, когда старик осторожно ударил наконечником трости по изучаемой им голове и собрался проделать это еще раз. — Прекратите немедленно! Это неуважение к мертвым!
— Скорее неудавшаяся диверсия, — Ковальский остановил шагнувшего к египтологу Евгения. — Видишь, какую интересную штуку он оттуда достал?
— Теперь его голос умолк, — кивнул на разбитый лоб отрезанной головы Леша. — Ему, может, и не лучше, но теперь вряд ли случится что-нибудь плохое.
— Вот ты где, паршивец! — Мать молодого призывателя, видимо, успевшая более-менее протрезветь, схватила сына за ухо. — Чем ты тут занимаешься? А ну домой!
— Ирина Владимировна, — больше Бронштейн ничего не сказал. Только очень остро глянул на женщину и отпустил рукоятку своей щегольской трости, на кончике которой висела некая штуковина, похожая на небольшое дикарское ожерелье. Но от этих двух слов женщина захлопнула рот, оставила ухо сына в покое и как бы растворилась в окружающих ее людях, при этом не двигаясь с места. А может, ее настолько впечатлила горизонтально повисшая в воздухе трость.
— Это было внутри? — Леша наклонился к «ожерелью». Даже приставил к уху ладонь, будто стараясь услышать слабые звуки. — Да, это оно. От него исходит звон, противный, словно зубная боль. Его хорошо слышат души мертвых. Ярость, обида, жажда мести, бешенство, ненависть — вот что оно заставляет чувствовать тех, кто уже не должен ничего чувствовать. Оно держит их здесь, не дает уйти и обрести покой. Пытает и побуждает к действиям. Такие штуки надо уничтожать. Везде и всюду. И тех, кто их сделал, тоже.
— Лев Николаевич, паренек не преувеличивает? — осторожно осведомился полицейский. — Я допускаю, что нам послали какие-то аналоги мин, спрятав их в этих головах. Но то, что он говорит, совсем уж ни в какие ворота не лезет…
— Вы не слышите их голосов и потому не верите? — задумчиво поднял глаза на Клюева Леша. — Хорошо. Сейчас вы увидите. Тем более, они так просят, чтобы им дали возможность прийти и показать, на что они способны. Кого бы выбрать из этого хора безумия?..
— Эй, остановись! Злым духам нельзя потакать! — дернулся к нему Бронштейн, но опоздал.
С воем, от которого кровь стыла в жилах, над одной из отрубленных голов сгустилась тень. В ней можно было узнать недавно умершую девушку. Будто нарисованная разными оттенками серого и черного, девушка, облаченная в рванье, походила на трехмерный набросок самой себя. При том художник явно не поленился над деталями, придающими картине ужасающее правдоподобие. И даже некую извращенную эстетическую законченность. Покойница была в обрывках джинсов, заляпанных темной кровью. Клочки лифчика зацепились за четко видимые гвозди, вбитые в кровавое месиво, в которое превратилась грудь. На шее угольно-черными даже на общем фоне прожилками переливались линии, по которым отделялась голова. Причем, судя по извилистости, ее не отрезали, а отрывали. Но страшнее всего было лицо. Несмотря на то, что с момента смерти прошло не так уж и много времени, призрачную фигуру венчал основательно прогнивший шматок изъеденного червями мяса. А с него смотрели живые и яркие, как будто подсвеченные изнутри глаза. Абсолютно неуместные среди мертвой плоти. И это нагоняло жути чуть ли не больше, чем все остальное вместе взятое.
— За что? Зачем? Почему вы делали мне больно? — тихий, еле внятный шепот достиг ушей всех присутствующих. Темная фигура качнулась вперед, поднимая руки. От нее расходились волны непонятной магии, как бы заставляющей свет потускнеть, а мысли замереть. — Не прощу! Отомщу! Задушу!
Ковальский заставил огонь, сорвавшийся с его рук, отгородить покойницу от толпы. Но та вновь качнулась вперед и просто прошла сквозь пламя. Ее силуэт утратил четкость, расплывшись облачком черного дыма, но тут же восстановился.
— Стоять! — Трость Бронштейна, выставленная вперед как шпага, заставила нежить отскочить обратно. Покойница злобно зашипела, разжав рот, и там блеснули снежно-белые игольчатые зубы. Непонятно почему, но она боялась висевшей в воздухе тонкой деревяшки. Причем намного сильнее, чем огня Андрея. — Клюев! Кхопешем ее!
— Не надо. — Очки Леши Захарова блеснули странным светом, словно глаза вызванной им твари. — Уходи. Мы упокоим тебя. Ты уснешь и больше не будешь чувствовать боли и голода…
— Нет! — Вопль нежити сопровождался волной магии, вышедшей из нее. Темный вихрь, отделившийся от силуэта призрака, буквально врезался в юношу. Того откинуло назад и потащило по асфальту. Лицо Леши стремительно покрывалось выступившей прямо из пор кровью. — Месть! Смерть! Не прощу!
Вспыхнувший белым светом серповидный клинок вонзился в спину твари. Участковый определенно был не намерен соблюдать в схватке с подобной дамой хоть какие-то правила приличия. Да и новое штатное оружие, похоже, освоил на «отлично». С тоскливым воем нежить начала распадаться черным туманом, который впитывался в асфальт. Одновременно с этим одна из голов, вероятно, принадлежавшая именно этой несчастной, за несколько секунд рассыпалась прахом. Не оставив после себя даже костей черепа.
— Ой, да что же это! Люди! Помогите! — опомнившаяся энергетическая вампирша бросилась к сыну.
— Держи ее! — рявкнул Бронштейн Андрею, понимая, что сам уже на перехват не успевает. — Высосет ведь! На одних инстинктах высосет!
— Это в каждой башке по такой твари сидит? — всполошился кто-то в толпе. — Сжечь их!
— Нет! — Юноша, внешне с каждой секундой все больше и больше напоминавший освежеванный труп, увернулся от объятий родительницы. И колобком перекатился под ноги тому, кто уже собирался притащить на площадь хворост. — Не жечь! Только не жечь! Они не умолкнут, лишь потеряют последние нити, хоть как-то привязывающие их к реальности!
— Согласен, — кивнул Бронштейн, взял трость за рукоять и отгородил ею юношу от матери. — Пока у неупокоенных мертвецов есть якорь в нашем мире, их можно сравнительно безопасно отпустить. А вот если его не будет, то придется развоплощать!
— Сыночка! Кровиночка! — надвигалась на подростка родительница, широко расставив руки, как вратарь. — Уйди с дороги, зажигалка!
…Когда сердобольные сельчане подняли пытавшегося остановить ее Андрея с асфальта и немного отряхнули от пыли, вид у него был задумчивый. Мыслей, правда, в голове не было. Вообще. Только ощущение, будто он лежит в стоматологической поликлинике под общим наркозом после удаления всех зубов разом. А еще твердая уверенность, что данная особа загубила свою жизнь. В молодости ей определенно стоило начать спортивную карьеру. На ниве бокса ей бы равных не нашлось. Даже если подбирать соперников без учета массы, пола и возраста. Одна-единственная пощечина, отвешенная мимоходом, отправила далеко не самого хлипкого автомеханика в глубокий нокаут.
— Андрей! Ковальский! Да очнись ты! — его нещадно трясли, словно грушу.
— А? Что? — автомеханик, наконец-то более-менее придя в себя, начал крутить головой. Он был все там же, на площади, перед кучей отрубленных голов. Вот только народа здесь значительно поубавилось. Да и те люди, которые все-таки были, стремительно расходились. — Куда это они?
— Готовимся к обороне, — пояснил Клюев. — В своих домах не отсидеться. И надеяться нам не на кого. Сейчас это уже окончательно до всех дошло. Попробуем сделать из здания сельсовета крепость, куда так просто ни драконы, ни нежить, ни чужаки не проберутся. Там с еще советских времен бомбоубежище осталось, места должно хватить.
— Разбегутся же люди, — пробормотал все еще слегка заплетающимся языком Ковальский. — Мы же не военная часть, а обычная деревня!
— Может быть, — кивнул полицейский. — Те, кто уйдет, будут в своем праве. Задерживать их нельзя. Но большинство останется, куда им идти-то? Да и хозяйство свое бросить не так уж просто.
Андрей потрогал вновь пострадавшую челюсть:
— А Лев Николаевич где?
— Пошел за солью, — полицейский покосился на страшные останки. — Говорит, самое верное средство против агрессивных призраков. А они, по его словам, полезут из черепушек с наступлением ночи. Обезвредить эту пакость магическую можно. Но он и проявившийся у нас специалист по духам не уверены, как именно. И решили, что пока просто нужно отвезти ее подальше, выгрузить и вокруг насыпать соль.