– Как помочь?
– Вы учили меня справляться с похмельем, бороться со скукой, очаровывать мужчин, убивать людей… Теперь научите прощать. Скажите что-нибудь такое, что поможет мне простить вас.
– Ваше величество, ну…
– Мира.
– Мира, пойми… Я ж не хотел тебе зла. Я просто служил, мне приказали – я сделал. Сама же помнишь: я к тебе со всей душою. Но приказ есть приказ, не отвертишься…
– Скучно, – ответила она. – Эй, палач, мне скучно!
Мужик в фартуке кивнул Крохе. Вместо крика она шепотом спросила:
– Ты – палач?
– Ага. Вопи давай!
Она коротко визгнула и вернулась к вопросам:
– Ты казнишь людей?
– Пытаю, казню.
– Часто?
– Раз в полгода, а то и реже. Здесь тихо, это ж не Фаунтерра.
– А как казнишь? Топором?
Он пожал плечами:
– Как суд решит. Топором, петлей, колесом… Кричи еще.
– Ааааа!..
Она что-то пропустила – когда утихла, снова говорила злюка:
– Не пытайтесь разжалобить, сударь. Не люблю жалких людей, да и вам не к лицу.
– Детка, я ж не о жалости, а о жизни. Мы не выбираем, как жить, какими быть. Сама сказала: нас такими делают. Кругом жестокость, равнодушие, жадность, подлость – вот и мы становимся…
– Что за словечко – «мы»? Вы видали меня подлой, равнодушной, жадной?
– Видел жестокой. Сейчас вижу. Пытаешь ребенка.
– Не волнуйтесь, Инжи: скоро займемся и вами. Скажите, наконец: как мне вас простить? Вы верите, что можно быть подлецом, что жестокий приказ или жестокая жизнь оправдывают злодеяния. Выйдя отсюда, вернетесь на ту же дорожку.
– Клянусь, что…
Палач кивнул Крохе, она покричала.
– Простите, не расслышала, – буркнула злюка.
– Я больше не…
Палач снова кивнул, крик оборвал слова Инжи.
– Снова не уловила, шумно здесь.
– Я изменился, стал другим!
Палач кивнул, Кроха шепнула:
– Подожди, дай послушать!
– Велено кричать.
– Тебе же тоже любопытно. Ну хоть минутку!
Он смирился и навострил уши.
Злюка говорила:
– Сударь, скажите еще, что изменились благодаря мне. Соврите что-нибудь о том, как горько раскаялись, как извелись упреками совести, все осознали, все переосмыслили. Молили богов дать вам второй шанс – и тут явилась Крошка Джи. Почти как я, только мельче и трогательней. Не это ли доказательство вашей перемены?
– Верь или нет, но так все и было. Чем хочешь поклянусь…
– Клянитесь, чем хотите. Я не поверю. Вы были хитрецом, им и остались. Кроха для вас – щит или маскировочный плащ. Кстати, палач, почему не слышу криков?!
Палач не успел ответить – снова что-то случилось. На сей раз шагов почти не было, только один, тяжелый – как прыжок. Тут же удар, еще удар, стон, удар, лязг железа. Глухой звук тела об пол.
– А он быстрый, – сказал солдат императрицы.
– Дядя Инжи! – закричала Кроха и метнулась мимо палача, но снова была поймана. Тяжелая ладонь зажала ей рот.
– Это становится опасно, – сказал солдат. – Ваше величество, позвольте его обезвредить.
– Он нужен мне живым.
– Подсечь сухожилия – жить будет, но не встанет.
– Как думаете, Инжи, хороший совет? Нужны вам еще сухожилия ног?
Раздался кашель, кряхтение, хруст суставов. Не без труда дядя Инжи поднялся на ноги.
– Ладно, детка. Раз так сильно просишь, то слушай. Только не злись потом, сама ж напросилась. Ты вот носишься со своей обидой, строишь из себя невесть какую мученицу… Дело такое. Я исполнил трех человек, а потом устроился в гильдию. Там меня доучили и дали несколько заданий. Исполнил еще пятерых, лишь тогда попался. На суде из восьми доказали только одного – потому я получил не петлю, а цепь, весло и миску похлебки. Но на галере Инжи Парочке не понравилось. Может, кто и рожден для гребли, но не я. Сбежал твой Парочка с галеры, а надзиратели были против – пришлось еще двоих уделать: одного цепью, второго за борт. Потом я странствовал и не особенно много исполнял, но иногда приходилось. А потом занесло Парочку в Уэймар, где и нанялся к доброму графу Шейланду. Как думаешь, детка, ты была первая, кого мы выкрали по заказу графа? Пожалуй, и не вторая… Словом, я к чему веду. Ты осталась жива и здорова, хлебнула только страху, да поболело чуток. Не кривись, так все и было. Может, ты права, и я законченный подлец, но не тебе о том судить. А может, есть во мне что-то такое, за что и простить можно – но снова же, не тебе решать. Ты, может, простишь мне свои страдания – а за остальное кто простит? Только Праматери взглядом сверху могут все увидеть и оценить по справедливости. Хочешь простить меня или не простить – вылези из своего тельца, представь себя Праматерью, посмотри ее глазами.
Воцарилась тишина.
Палач уважительно покачал головой: во твой Инжи завернул! Крошка гордо подняла нос: да, он может.
А в коридоре тем временем раздались шаги. Еще один воин в синем – даже выше и красивее первого – прошагал мимо камеры Крошки и вошел к Парочке.
– Ваше величество, имею срочное сообщение.
– Благодарю, капитан. Дайте мне несколько минут.
– Кхм… Ваше величество, лучше прочтите эти письма сейчас. Они имеют прямое касательство к нашей беседе… ну той, о прощении.
Раздался шорох бумаги. Долго висела тишина, потом – снова шорох. Тишина стала такой мучительной, что Крошка спросила:
– Покричать?..
Палач шепнул:
– Не, сейчас не надо.
Шорох – и снова тишина. Потом легкие, звонкие шаги – владычица расхаживала по каменному полу.
Наконец, раздался ее голос – он, как будто, стал теплее:
– Благодарю вас, капитан. Действительно, очень важно.
– Рад служить.
– Вы взяли их у Бэкфилда?
– Так точно.
– Он собирался продать их мне или кому-то другому?
– Сложно судить, ваше величество. Я встретил его прямо на выходе из голубятни. По меньшей мере, он не хотел отдавать их мне.
– Бэкфилд жив?
– Конечно. Во Дворце Тишины хороший лекарь.
Крошка услышал какой-то кашляющий звук и не без труда поняла: это владычица усмехнулась.
– Вы – моя опора, капитан. Я очень вам обязана.
– Рад служить вашему величеству!
– Скажите… тот шприц с жидкостью – еще у вас?
– Так точно.
Ее каблуки клацнули еще несколько раз, она остановилась в новом месте – наверное, возле Инжи.
– Что ж, сударь, ваш совет звучит очень дельно, как и все ваши советы. Я принимаю его.
– Ты шутишь!..
– Ничуть. Скажите, тот судья, что послал вас на галеру, был справедлив?
– Самый честный изо всех, кого я видел.
– А Праматери Ульяне вы доверяете? Считаете ее справедливой?
– Странно мне было бы не верить ей. После всего, что для нее сделал, я ее любимый слуга.
– Тогда предлагаю вам два варианта на выбор. Первый таков: вы просто вернетесь на галеру. Мы доверимся честному судье и выполним то, что он предписал. Крошка Джи, конечно, выйдет на свободу.
– Сегодня выйдет?
– Как только мы с вами договоримся.
– За это благодарствую… Но галера Парочке не очень-то по вкусу. Что там за второй вариант?
– Второй таков… – владычица помедлила, и Крошке почудилось, что кусочек души все-таки сохранился в ней. Чувство развеялось сразу, как только злюка заговорила: – В вашу вену введут жидкость: смесь крови, трупного яда и колдовского зелья. С равным успехом вы можете умереть или выжить, или выжить и обрести особую силу. Я буду считать это судом Ульяны Печальной. Если умрете – значит, Праматерь взяла вас. Если выживете – значит, она вас простила, тогда прощу и я. В этом случае я забуду все ваши проступки и верну вам свою дружбу, и дам хорошую работу, если пожелаете. Одно условие: вы больше не станете убивать. По крайней мере, без моего приказа.
– Гм… Детка, сколько мне дано на решение?
– Минуты две.
– Дашь увидеть Крошку Джи?
– Конечно.
Май 1775 г. от Сошествия
Спустя шесть дней
Фаунтерра, дворец Пера и Меча
Гвардеец, несший вахту слева от двери, наполнил рюмку вином из кувшина и опрокинул в рот.
– Достойный напиток.
– Достойный ее величества, – кивнул Рональд Вигам.
– Она давно не пила, – отметил гвардеец.
– Знаю. Шесть дней.
Воин протер бокал платком. Конечно, он не видел в Рональде отравителя, но служба есть служба. В ответ на стук в дверь раздалось: «Войдите», – и Вигам вошел.
Ее величество сидела у стола, заваленного бумагами и томами. Страницы пестрели рисунками – кажется, то были реестры Священных Предметов.
– Ваше величество, простите мне непрошенное вторжение. Я решил порадовать вас восхитительным вином: оркадским куадо семилетней выдержки.
– Верю, что ваш выбор, как всегда, прекрасен. Поставьте здесь, мне будет чем запить шоколад.
Он опустил кувшин и бокал в крохотный просвет между бумаг, возле вазы с конфетами.
– Ваше величество… позвольте, я осмелюсь дать вам совет. Не стоит закусывать вино шоколадом: это убивает вкус вина.
– Правда?..
– Да, ваше величество. Шоколад очень вязок, он обволакивает рот и мешает вину соприкоснуться с органами вкуса.
– Благодарю вас… Сударь, вы подаете мне вино уже почти полгода. Каждый второй раз я пью его с конфетами. Почему только теперь вы раскрыли тайну?
Вигам помедлил. Правдивый ответ был долог, а может ли чашник злоупотреблять временем господина?
Правда состояла в том, что северянка не пила уже шесть дней подряд. Прежде такое случалось лишь раз – не по желанию Минервы, а по воле ее исповедницы. Теперь же северянка сама решила воздержаться, и шесть сухих дней вызвали в душе Вигама перемену. Впервые чашник задумался: а ведь он может потерять ее! Минерва не знала сортов и марок, смешила весь двор грубостью вкусов – но она пила. Каждый вечер Вигам приносил ей что-нибудь – и был нужен. Не просто нужен – он дарил ей отраду, врачевал душевные раны, пускай и грубым снадобьем. Чашник при пьющей владычице – первый среди дворцовых слуг!
Но он только и делал, что жаловался на судьбу – и обидел богов своею неблагодарностью. Они отплатили Вигаму: северянка бросила пить. Всего шесть дней прошло, но чашнику хватило, чтобы сполна ощутить пустоту. Чего теперь стоит его родовая привилегия – наполнять кубок владычицы – если владычица не просит кубка?.. Даже лорд-канцлер со своим лидским орджем мало радовал Вигама: настроение герцога не зависело от орджа, чашник не спасал его от душевной боли, а только наполнял кубок.