– Нет, – искренно признается парень.
– Послушай, милый. – Мы, наконец, добрались до гравия. В слабом свете виднеется задняя часть дома М.М. – Не знаю, кто ты и откуда. Но все эти годы я прекрасно справлялась одна. Я собираюсь убраться с этого острова и не жду от тебя помощи. Не разрушай мою веру. Это все, о чем я прошу.
– Твоя вера.
– Ага.
– …может убить тебя, – заканчивает он.
– Мне не привыкать, – отвечаю, не останавливаясь.
Мы молчим до конца прогулки.
На ужин одуванчики и восьмиконечные листья дерева – не лучшее блюдо для ознакомительной островной кухни. Мой гость, скривившись, крутит их на тарелке.
– Ты смогла выжить, питаясь этим?
– Нет.
– Тогда что ты обычно ешь?
– Печенье из таро.
– Где оно?
– Растворилось в море.
– Как?
Я кладу на стол вилку М.М. Беседа всегда так утомительна?
– Забрала все печенье, что вырастила, когда поплыла на поиски сестры. Но мы попали в шторм.
– Мы?
– Хьюберт и я.
– Хьюберт?
– Его больше нет.
Молчание.
Снова беру вилку, но не ем. Живот урчит. Без сомнения – несварение желудка. Жду, когда парень продолжит изрыгать вопросы. Жду его скептицизм и недоверие.
– Таро, – произносит он, – осталось что-нибудь?
Наконец-то. Вопрос, ответ на который растет на заднем дворе М.М. Встаю с места.
– Давай посмотрим.
Мы выходим на крыльцо. Такую ночь я люблю. Бесконечную. Спокойную. Луна белая, как солнце, а небо приобретает более насыщенный оттенок серого, чем днем. Дни тоже люблю. Но ночами, наблюдая за серебристым пляжем и водой, похожей на вулканическое стекло, я, неспособная различать цвета, чувствую себя менее обделенной.
Растираю руки: ночи на острове холодные. Мы спускаемся с крыльца и, обойдя дом, подходим к заднему дворику, где растет таро на небольшом участке грязи. Я сажусь на корточки. Судя по размеру листьев, еще рано собирать их крахмалистые клубни. Мой гость опускается рядом. Правой стороной ощущаю тепло, исходящее от его тела.
– Почва истощена, – замечает он.
Лунный свет вырисовывает на его лице черты, которые я раньше не замечала.
– Надо удобрять.
Прогоняю непрошеные мысли.
«Сосредоточься на таро!»
– Чем?
Вокруг нас не валяются мешки с азотными соединениями.
– А ты как думаешь?
– Ой! Фу! – меня передергивает. Джоули, нет!
– Фу?
– Да, фу. Просто отвратительно.
Он подозрительно покашливает.
– Что? – в свою очередь, интересуюсь я.
– Ничего.
– Что?
– У тебя наивные представления о выживании, – он невозмутимо потирает запястье. – Думал, ты не против собственного удобрения.
– Определенно против.
– Значит, без дерьма?
– Значит, без дерьма!
«Не смотри на него! Не смотри в глаза!»
Потому что я не выдерживаю, и мы взрываемся хохотом. Ты-я подъезжает посмотреть, что случилось. Если что и случилось, так это то, что я деградировала в способностях парировать шутки о дерьме. Смех раскатывается по телу волнами. Я почти задыхаюсь. По щекам бежит судорога. В груди жжение. Тело наполняется адреналином, который обычно я получаю после восхождения на хребет.
– Ты что-то помнишь? Что-нибудь из прошлого?
Парень замолкает, и мне уже не хватает звуков его смеха.
– А должен?
– Иногда я вспоминаю что-нибудь, когда заново открываю для себя то, что уже как будто знакомо.
Киваю на таро:
– Кажется, ты разбираешься в садоводстве.
– Не помню.
– Тогда откуда эти знания про удобрения?
Для меня почва серая, а он различает ее цвета, но ведет себя как ни в чем не бывало. Подавляю чувство зависти.
– Просто знаю, – отвечает, пожимая плечами.
Что-то в этом жесте не так, как будто на его плечах больше веса, чем они могут выдержать. Гость встает и уходит в дом. Хочу крикнуть «эй, подожди». Обычно парни бегут ко мне, а не от меня.
Без него прохладно. Моя правая сторона остывает. Потираю руки и тоже возвращаюсь в дом.
Сегодня должна перелезть через хребет. Никаких отговорок.
Поднимаюсь до восхода солнца и иду на кухню завтракать. Листья кажутся хуже на вкус, после того как парень отказался их есть. Жую один листик, но в конце концов выплевываю кусок растительного волокна в раковину.
Гость спит в кровати, как мертвый. Волосы раскиданы на подушке, глаза закрыты. Смотрю, как поднимается и опускается его грудная клетка – единственное движение тела. Ритм гипнотизирует меня.
Мягко прикрываю двери спальни. Тихо прохожу по кухне, попутно забираю кухонный нож. Хватаю поясную сумку М.М. На крыльце ждет Ты-я. Она знает рутину.
Можно ли доверять парню и оставить его без присмотра? Он не делал попыток убить меня вновь. Сложная задача, знаю. В горле до сих пор саднит. Прошлой ночью мы провели приятные минуты в саду у таро. Но эта сторона острова – моя территория. Мой дом.
Там, за хребтом, на сером лугу с маленькими склепами, даже я чувствую себя чужой и не хочу, чтобы кто-то крался за спиной.
– Оставайся здесь, – приказываю Ты-е. – Убедись, что он не выйдет из дома.
– Абсолютно не согласна.
– Тогда что предлагаешь сделать? Связать его снова?
Ты-я недовольно жужжит.
Перевожу вопрос в утверждение:
– Я должна связать его снова.
– Абсолютно согласна.
– Нет, не могу, – бормочу себе под нос.
Еще свежа в памяти паника в глазах, вытаращенных от страха. Он не животное, а человек. Человек вроде меня.
– Не могу, – повторяю на этот раз для Ты-и.
– Нейтральна.
– Я уже совершала восхождение без тебя.
– Согласна.
– Со мной все будет в порядке.
– Не согласна.
– Параноик.
– Параноик: неразумно тревожный, подозрительный, недоверчивый. Имя существительное.
Да, это не я.
– Пожалуйста, – говорю Ты-е, – останься здесь.
Засовываю кухонный нож в сумку и спрыгиваю со ступенек.
Я не лгала, когда говорила, что поднималась на хребет без Ты-и и чуть не погибла. Теперь, после двух лет практики, умею делать это без травм, лишь слегка повреждая кожу на ладонях. Я привязываю веревку к вершине. Спуск всегда легче. Прыгаю на землю, выхожу из самодельного аркана и оставляю канат на месте до своего возвращения. Быстро пробираюсь сквозь травы, мимо склепов к лесу. Среди густых сосен нахожу подходящее дерево с восьмиконечными листьями и приступаю к работе кухонным ножом.
Через два часа и дюжину волдырей на руках дерево падает. Одно есть. Я отрезаю ветки и начинаю рубить второе. Небо темнеет. Воздух становится холодным и влажным.
Вытираю пот со лба, смотрю на деревья впереди. Они стоят вплотную друг к другу, но сейчас их как будто нет. Судоверфь появляется перед глазами, зовет меня.
Си.
Си.
Си.
Понятно. Я все еще на острове. Все еще схожу с ума.
Пообедав листьями, принимаюсь за последнее дерево. Связываю шпагатом из сумки три ствола вместе. Раскладываю дырявую кофту М.М., наполняю ее гнилыми листьями и сосновыми иголками. Отличное удобрение. То-то мой гость удивится! Я улыбаюсь.
Возвращение назад через луг занимает больше времени, чем обычно. Наверное, потому что тащу три ствола, увенчанных свитером с мульчей. К тому времени, как переношу все вещи на вершину скалы и спускаю их на другую сторону, облака уплотняются, начинается мелкий дождь. Волоку свою ношу домой по каменистой дороге. Разгружаю стволы на крыльце, подтаскиваю мешок мульчи к двери и захожу внутрь.
И почти не узнаю кухни. Полы чистые, ни единой песчинки. Столешницы вымыты. В старом кувшине у раковины красуются одуванчики.
– Ух ты!
Ты-я либо сломалась, либо решила самовыразиться?
– Ух ты, – она выкатывается из гостиной. – Удивление или восхищение. Восклицание.
– О, Ты-я! Не надо было…
Останавливаюсь между кухней и гостиной. Створка двери ударяет меня по икрам.
– Так это ты?
Мой гость сидит на корточках с полотенцем в руках. Рядом с ним ведро с водой. Его щеки темнеют, когда он смотрит на меня. Ха. Полагаю, краснеет, но не могу понять почему.
Его взгляд выстреливает в сторону моих клогов.
– Ты наследила.
Его второй день на острове. В общем, парень держится лучше меня, если хватает сил на уборку.
– Как спалось? – кричу с крыльца, скидывая башмаки. – Как ты себя чувствуешь? – снова интересуюсь, возвращаясь в гостиную.
– Хорошо, – он немногословен.
– Я принесла немного мульчи для сада.
Слышу бормотание в ответ. Какой-то мрачный сегодня. Склонившись, замечаю опухшие глаза, темный нос. Он плакал? Сердце сжимается. Подавляю желание спросить, не вспомнил ли что-нибудь. Вопрос убил настроение прошлой ночью и создал ненужные трения. Это больная тема. Не иметь памяти для него то же, что не различать цвета для меня.
– Ты не должен, – говорю вместо вопроса.
Парень трет застаревшее пятно на деревянном полу.
– Здесь грязно.
– Здесь нормально.
Он продолжает мыть пол.
Вздыхаю, беру полотенце из ванной и присоединяюсь к нему. Наши локти ударяются, он отскакивает в сторону. Все еще не привык.
– Твои руки.
Я морщусь, окуная полотенце в ведро с соленой водой.
– Ничего страшного.
Пальцы парня накрывают мое запястье. Я позволяю ему осмотреть мои ладони. Тепло его прикосновений распространяется по коже. Вдруг осознаю, что дырявая кофта, ставшая почти прозрачной от дождя, едва прикрывает мою наготу. Для Ты-и это ничего не значит, но гость – не Ты-я. Он может увидеть. Уже увидел, судя по оттенку его щек. Теперь я тоже краснею. Просто нелепо. Мне совершенно комфортно в моей наготе, по крайней мере насколько я помню.
Что изменилось?
Во-первых, прошлая я была гораздо ухоженнее. Уговариваю себя, что мое смущение никак не связано с парнем, который торжественно выносит приговор:
– Может произойти заражение.