Гнев закипает в груди при мысли: то, кем мы являемся, определяет то, как другие намерены использовать нас.
Несправедливо.
Особенно когда Герой с ужасом в голосе говорит:
– Я спрашивал себя все время. Если бы не твой вопрос, я бы даже не понял, что у меня нет имени. Иногда… Не могу вспомнить, как раньше вел себя и разговаривал.
Нет воспоминаний… Нет личности. Я помню, как Герой в день нашей первой встречи менялся: нервный – скептически настроенный – мрачный.
Его внимательность – постоянная черта. Но все остальное, как я теперь вижу, не было стабильным.
Парень сильнее раскачивается на стуле.
– Прости, – выдает он.
– Что вдруг?
Его извинения злят. Мы не виноваты. Мы созданы с недостатками.
– Иногда… – продолжает он, – я думаю обо всем этом с твоей точки зрения. Три года на острове. В одиночестве. Ты, должно быть, была так счастлива в тот день, когда я появился на берегу, – парень печально улыбается. – А оказалось, мне нечего предложить. Ни целей, ни прошлого.
– Герой…
– Трудно жить для себя, если себя не знаешь. Но я знаю тебя. Ты была рядом в тот момент, когда я проснулся. С целью и сильная. Ты заставила меня хотеть жить для тебя. И для тебя я хочу…
Он отводит глаза в сторону, как будто мой взгляд причиняет ему боль.
– …хотел бы быть всем, на что ты надеялась, и даже больше.
Мой гнев леденеет.
«Я не сильная. Ты думаешь, что у меня есть собственные цели? Собственное прошлое? Ну, извини, что вынуждена снять с тебя розовые очки. Только все вранье. Я лгала тебе. О чем сожалею».
Лед тает. И мне становится… жаль. Меня. Нас. Мы заслуживаем радость. Мы заслуживаем жить без чувства вины за то, что подвели кого-то. Да, жить без чувства вины. И точка!
Я встаю, проскальзываю мимо стола, опускаюсь к нему на колени. Его стул резко встает на все четыре ножки. Обхватываю шею парня руками, так что он теперь смотрит только на меня, и шепчу:
– Я никогда ни на кого не надеялась. Ни разу за эти три года. Джоули! Я даже не понимала, насколько была одинока, пока не появился ты, – прижимаюсь к его лбу. Может, между нами и существует ложь, но сейчас здесь лишь обжигающая правда. – Я хочу только тебя, а «не все и даже больше».
Снаружи раздаются раскаты грома. Жду его реакции. Непослушные локоны закрывают мне глаза. Герой медленно поднимает руку и убирает их. Касание его ладони к моей щеке рождает воспоминания о других парнях, убирающих волосы с моего лица.
Но я не Силия, а Герой – не другой юноша.
Его пальцы осторожны и уверенны. Они пробегают вниз по моей спине и останавливаются на талии. Герой притягивает меня к себе, обнимает. Наши губы сливаются в поцелуе. Я тихонько двигаюсь, намеренно дразня. Его затылок под моей ладонью нагревается, но он не прерывает наш поцелуй. Зацепив ногу за спинку стула для устойчивости, придвигаюсь ближе. Расстояние между нами уменьшается, когда мы оба избавляемся от свитеров и обнажаем истинные формы.
– Подожди.
Он отклоняется, нарушая наше единство.
– Чего ждать?
Мои пальцы развязывают его штаны-карго. Он останавливает меня.
– Танец под звездами.
Убираю его руку.
– Клише.
– Полуночная прогулка по побережью.
– Слащаво.
Он ловит мое запястье.
– Мое имя слащавое.
– Ты уверен?
Нашептываю ему на ухо слова, которые приходят на ум. «Слащавый» среди них нет.
Довольная, откидываюсь назад и вижу его ярко-розовые щеки и взгляд, сверкающий от возбуждения.
Он встает, с легкостью подхватывает меня на руки. Уже в спальне вспоминаем, что матраса нет. Зато есть одеяло, когда-то служившее ковром, и дверь для уединения.
Герой закрывает ее и опускает меня на пол.
За окном начинается дождь. Капли стекают по стеклу. Мы неуклюже обнимаемся. Руки на одежде, руки на коже.
Воспоминания пробегают сквозь меня гусиной кожей: ладони Героя, ладони других парней. Не мои воспоминания. Они принадлежат Силии.
Сегодняшние будут моими первыми. Нашими первыми.
И даже если у Героя нет собственных, он все же интересуется, все ли хорошо, нужна ли нам защита. Все главные вопросы, которые задают нормальные ответственные люди.
Его невинность разрывает мне сердце. Я успокаиваю ее прежде, чем она перерастает в чувство вины. Мы тонем. Несемся на волнах. Напряжение в мышцах и сухожилиях нарастает, а потом замедляется с каждым вздохом.
После лежим на ковре. Редкий дождь совпадает с ритмом наших сердец. Испарина на моих плечах остывает. Я дрожу. Герой притягивает меня к себе. Кладу голову ему на грудь и плачу. Кончики его волос щекочут мое лицо, слезы текут по щекам.
Не слезы печали и не слезы радости. Просто… слезы. Настоящие, как боль между моих ног. Теплые, как моя кожа.
На мгновенье я забываю. Обо всем. Я – просто тело в объятиях другого тела. Мы – ничто, в отличие от вечных звезд на небе. Две песчинки, которых скоро смоет прилив. Мы здесь, а через мгновенье – нас уже нет.
Мы – люди.
42
У НИХ НА ПЯТЬДЕСЯТ ПРОЦЕНТОВ одинаковая ДНК. Одинаковый фенотип: мочки ушей, плоскостопие, короткие ногтевые пластины. Одинаковые черты характера: неумение общаться и отсутствие такта. Но, увидев отца, Кейси захотела, чтобы ничего общего с ним у нее не было.
В экогороде стояло утро. Вторник с запланированным по расписанию дождем.
Дэвид Мизухара сидел в своей комнате возле их с Дженевой кровати, занимавшей немного больше полезного пространства, чем нужно. Кругом мебель. Кейси знала – отец мог бы обойтись малым.
Девушка приблизилась, ожидая увидеть на отце свою тень. Но вспомнила, что в режиме голограммы, а значит, без тени и следов в этом мире. В любом случае он ее вряд ли заметит.
– Ты знал.
Словно очнувшись от грез, Дэвид взглянул на дочь.
– Кейси?
Она открыла засекреченный файл К2П и отправила ему.
– Ты знал, что их трубы протекали.
– Откуда это у тебя?
Сейчас она задает вопросы.
– Столько трудов, чтобы скрыть. И все ради них?
Дэвид нахмурился. Ей показалось, что он начнет оправдываться. Мужчина устало вздохнул с видом человека, много раз защищавшего свою позицию.
– Они были среди тех, кто принимал участие в инаугурации обновленной версии ДОМа. Утечка была доведена до нашего внимания постфактум. Учитывая внимание заинтересованных сторон, мы думали, что так лучше…
– Ты думал, что так лучше.
– …чтобы сдержать распространение, – закончил он.
Казалось, его не задела язвительность Кейси.
ДОМ. ДОМ.
Кейси хотелось что-нибудь разбить.
Все ради ДОМа Дженевы.
«Ты знал?»
Она проигрывала слова в голове.
«Мы спускались в Стратум-0. Плавали в море. Токсиметры показали, что море чистое.
Ты знал? Ты не знал. Откуда тебе было знать? Я убила ее, потому что была в безопасности. Ты убил ее, чтобы все остальные остались в безопасности».
И все же, заглянув в свои эмоции, чтобы подогреть возмущение, она обнаружила лишь пустоту, отраженную в глазах Дэвида.
– Что, если их утечка привела к чьей-то смерти? – требовала ответа девушка.
– Что?
– Что, если?
Мужчина снял очки.
– Больше людей умирает из-за отсутствия подходящего ранга для убежища.
Интрафейс Кейси проинформировал, что согласно расписанию дождь закончился и небо очистилось. Она не могла проверить информацию, сидя с отцом, словно в клетке, в этом боксе без окон.
Только этот мужчина больше не был ее отцом. Тем, кого она знала в детстве. Апатичным к политике и людям. Архитектором, который работал из дома и занимался чертежами. В то время как мама, продвигавшая ДОМ, кружилась между гала-ужинами и выступлениями в экогородах и территориях, следуя за своим призванием, как Дэвид следовал за своим.
Что их изменило?
Один день. Всего-то и нужно было, чтобы отец, независимо от того, знали дочери об опасности или нет, увидел, как они тайком ходят к морю. Чтобы остановить их и сделать что-то еще, кроме простого предупреждения держаться вдали от Стратума-0. Чтобы присутствовать в жизни девочек. Заботиться о них.
Что изменилось? После смерти Дженевы Дэвид полностью посвятил себя работе жены. Представлял ее интересы, хранил ее мечты живыми, постепенно растрачивал себя как личность. У Кейси даже не получалось ненавидеть его, хотя она пыталась.
Напоследок девушка хотела сказать мужчине что-нибудь колкое, но сдалась и вышла из системы.
Пришла в себя в коптерботе. Дыхание участилось. Внутренний Глаз был забит сигналами биомонитора. Сердечный ритм достиг критической отметки, которая через две минуты сравнялась бы с нулем. Глупый поступок. Кейси могла умереть.
Умереть.
Как умер ее отец.
И Актиниум. Мальчик, погибший в аварии. Вся жизнь которого отныне посвящена отказу от идеалов, приведших к смерти его родителей. Ярость юноши горела. Только огонь полыхал в темноте его самодельного гроба.
Глаза Кейси затуманились от подступивших слез. Она плакала не из-за сестры, потому что бесполезно плакать из-за того, что нельзя изменить.
Она плакала по людям, которые биологически, физически были еще живы, но уже глубоко потеряны для мира. Потому что позволяли мертвым призракам жить внутри них, решать за них. Они были ботами, пусть живыми, из плоти и крови, но с убеждениями и мыслями, переписанными в них заново, как коды.
А что Кейси? Ярость – не ее чувство. Ей не нужна месть, чтобы подогреть эмоции. Ей не нужно топливо. Может, она ущербная? В мире полно полноценных людей, испытывающих отчаяние и восторг, любовь и злость. Планета – хаотичное место, где на всех хватит удовольствия и боли. Кейси не должна вносить свой вклад в это безумие. Она может выбирать сама.
Выбирать холодное и ясное ощущение на щеках, высохших от слез.
Выбирать свой путь.