Почему бы не сделать это и сейчас? Этюдника, конечно, нет, но и вид у неё сейчас будет посолиднее. Или нет? Аня с сомнением оглядела потёртые, хотя и дорогие, джинсы и клетчатую рубашку. Сделав серьёзное лицо, она всё-таки нажала знакомые с детства кнопки на кодовом замке, отворила тяжёлую дверь и вступила в торжественно-затхлый холод старинного подъезда. По стене разноцветными школьными ранцами тянулись почтовые ящики, пахло подгоревшей кашей, сигаретами и чем-то ещё, что Аня мысленно классифицировала как запах детства. Она осторожно поднялась по давно не крашенным ступенькам на чердак, вздохнула и со злостью толкнула чёрный люк с затейливым замком… Удивительно. Столько лет прошло, а ничего не изменилось. По-прежнему открыто, зачем тогда замок?
…Ян Малинин, собственноручно укравший ключ от этого люка у местного старшего по дому для романтических целей, сидел в этот момент на гребне крыши и с весьма сумрачным видом лузгал семечки. Сумрачный вид Яна был, разумеется, никому не виден, чего нельзя было сказать о шкурках, отлетавших от его длинных пальцев и сразу обратно обретавших свою шахматную окраску. Именно это фантастическое зрелище и застала Аня, когда вылезла на крышу и одновременно с этим по чистой случайности из ватной повязки туч вырвалось всё-таки солнце.
…Ян наблюдателя не заметил. Он вообще-то следил с этой крыши за Аней, но сейчас попросту грустил – и было от чего. С тех пор, как Энгаус слегла совсем, всё стало невыносимо. Нет, дело не в том, что он теперь делал её работу (Ася переносила его во времени прямо в своей больничной палате, а дальше он уже летел разбираться с чужими роковыми случайностями присущими ему, Яну, оригинальными методами), – это не трудно. Дело в том, что Макс, как всегда, ничего не говорил ни о прогнозах, ни о методах лечения, ни о чём. Это изводило Яна. Он не любил неизвестность и в целом был готов ради Аси на всё. Таких громких лозунгов он, конечно, не думал – а вот о том, что по ту сторону пермского Стикса он уже дважды был и оба раза вернулся, начал задумываться. А что, если можно и оттуда человека вытащить, пока Харон не видит? Что вообще такое жизнь и смерть для таких, как они?
….Символизирующие, очевидно, единство смерти и жизни, чёрно-белые скорлупки продолжали падать на ржавую крышу, прямо к модным джинсам Ани. Но она смотрела не на них – туда, где искрилась, как дождик на ёлке в Рождество, река за деревьями, а по реке плыл маленький, словно игрушечный пароход. Аня невольно представляла себе, что у его штурвала стоит такой же маленький, будто муравей, Андрей, и улыбалась так, как улыбаются люди, ещё не подозревающие о том, что счастливы.
Часы на гостинице возле универмага пробили пять раз. Звук далеко разнёсся по реке и, достигнув сразу четырёх ушей на старой крыше, моментально вернул к действительности их обладателей.
– Что я здесь делаю? Пять часов, что ли? – одновременно вопросили пространство Ян и Аня.
«Какой знакомый голос», – подумали они оба, прежде чем оглянуться. А затем оглянулись.
Новая порция чёрно-белых шкурок приземлилась на уже слегка нагретую, но всё ещё мокрую крышу. Аня медленно перевела глаза на пустое место, являвшееся их источником. Источник семечек твёрдо решил оставаться невидимым и дальше – сейчас эта, как её, Анна решит, что ей напекло голову, пойдёт домой и всё забудет, и всё будет хорошо.
«Мне, наверное, голову напекло, – и вправду решила Аня. – Пора бы домой, я обещала Андрею встретиться, надо бы полежать, в себя прийти». Она бросила последний взгляд на сверкающую под солнцем магнитофонную ленту реки, повернулась – и, конечно, поскользнулась на щедро насыпанной неотразимым невидимым филологом подсолнечной шелухе. Уже падая, Аня запоздало подумала, что с таким везением, как у неё, даже по городу надо ходить в трекинговых ботинках. С кошками. То есть надо было. Её пальцы, тщетно ловившие край крыши, сомкнулись в холодном воздухе.
Как глупо.
– Давай руку. – Ян материализовался в воздухе рядом с Аней – со всеми своими кудряшками, клетчатой рубашкой (точно как у неё!) и крайним испугом на лице. Прежде чем девушка поняла, что происходит, она уже снова стояла на крыше, а рядом с ней никого не было. Только семечки хранили отпечаток подошвы тяжёлого ботинка.
– Она опять ничего не заметила, да? – язвительно поинтересовалась Ася, откидывая от лица отросшие за время болезни волосы. Впрочем, Малинин выглядел таким несчастным, что доброе сердце Аси готово было в виде исключения остановиться не от врождённых пороков, а от жалости. Она ободряюще улыбнулась и щёлкнула пальцами.
«Мне, наверное, голову напекло, – и вправду решила Аня. – Пора бы домой, я обещала Андрею встретиться, надо бы полежать, в себя прийти». Она бросила последний взгляд на сверкающую под солнцем магнитофонную ленту реки, повернулась и пошла обратно к чердачному окошку. Аккуратно держась за оконную раму, девушка попыталась нащупать ногой импровизированную лестницу, на которую опиралась, вылезая, но что-то пошло не так.
Затаившийся на крыше поглотитель семечек Ян Малинин услышал с чердака хруст, грохот, звук падения человеческого тела и витиеватые ругательства, которые по понятным причинам не стал пересказывать даме, когда просил Асю отправить его в прошлое ещё раз.
Магнитофонная лента реки снова сияла на солнце. Снова скрылся за деревьями игрушечный пароходик. Часы в очередной для Яна и снова в первый для Ани раз пробили пять.
«…Обещала Андрею встретиться…»
Аня благополучно прошла первый уровень в виде крыши, очищенной от семечек, перешла на второй – чердак, куда предусмотрительный Ян уже притащил достаточно досок и даже старый стул, чтобы по ним мог спуститься кто угодно. Вылезла из люка, который просто чудом не прихлопнул ей пальцы (внимательный читатель уже, конечно, догадался, что вовсе не чудом). Спустилась по лестнице, по чистой случайности не наступив на едва различимого в темноте чёрного кота, которого как будто напугало что-то невидимое (ха-ха!) и который с шипением ускакал вверх. Снова миновала череду разноцветных почтовых ящиков на первом этаже, около которой удивительным образом замешкался местный участковый дядя Петя, у которого очень некстати почесался нос и который не заметил незнакомую девушку, которую только что видел на подведомственной ему крыше и вообще-то шёл отловить.
Открыла дверь подъезда. В лицо ей хлынул дневной свет. Ян, только что прошедший сложнейший квест, с облегчением вытер со лба пот, взлетел на козырёк подъезда и потянулся к телефону, чтобы написать Асе письмо с описанием своих подвигов.
От сочинения этого, без сомнения, достойного текста его оторвали громкие вопли за углом, решавшие, что же им делать – немедля идти убивать коммунальщиков или сначала всё-таки вызвать скорую помощь. Или аварийную? Или сразу батюшку? Или муллу, мечеть-то ближе… Или ещё кого-нибудь? Как сейчас вообще с мобильного-то звонят в 03?
…Аня с выражением боли и глубочайшего презрения ко всему живому на лице лежала по уши в луже на дне радостно выкопанной коммунальщиками ямы с трубами, и поза её не оставляла сомнений в том, что сама она оттуда не вылезет. И от травматолога ещё долго не вылезет. Невидимые уши Яна ощутимо покраснели. Он поднял было ногу для взлёта…
– Мне сдаётся, ты главного не понимаешь, Ян.
Невидимый Ян обернулся. Чуть в отдалении от шумной, но быстро редевшей толпы, прислонившись к стене, стоял Сашко и курил, жонглируя целым десятком блестевших на солнце монет. За ухом у него торчали три карты. Красивое, как у цыган в советских фильмах, лицо выражало энтомологический интерес, близкий к брезгливости.
– Ты можешь хоть десять раз время поменять – и с ней десять раз что-нибудь случится.
– А на одиннадцатый? – Ян завис в воздухе и невидимо ухмыльнулся. Впрочем, Сашко, судя по всему, видел его. Как?.. Это же невозможно.
– И на одиннадцатый, – меланхолично ответил Сашко. – Нет у неё в этом городе удачи. Зато неудачи хватает. Я сотню раскладов сделал на сегодня. Каждый следующий – хуже предыдущего, так что ты бы лучше остановился на этом и прекратил дразнить удачу… то есть неудачу.
– Так что мне делать? – Ян приземлился обратно на козырёк. Его несуществующие крылья поникли.
– Вызвать скорую помощь, например. – Сашко смачно сплюнул и белозубо улыбнулся. – А ещё лучше вытащить её, пока не пришли мужики, за которыми уже побежали, и отнести в больницу к брательнику своему. Боюсь, если наркоз ей даст не он, то ей не повезёт опять. Да не закатывай ты глаза, а позвони ему, чтоб ждал.
– Как, как ты меня видишь? – взорвался наконец Ян, готовый крушить всё на свете: признавать поражения он не любил, пусть даже поражения от мироздания. Особенно на чужих глазах. Особенно на глазах вечно презрительного шулера Сашко.
– Я не вижу, я просто блефую. – Сашко закурил ещё одну сигарету, почесал картой нос и, развернувшись на каблуках, исчез за углом дома.
Ян ласточкой нырнул на первый круг коммунального ада, подхватил Аню под мышки и взмыл в небо.
– Ничего не бойся, – заявил он, как супергерой в фильме, и остался крайне доволен собственной интонацией, потому что Аня не изъявила никакого желания сопротивляться или бояться.
«Вот бы Сашко поглядел», – подумал Ян, проносясь над крышами.
Сашко, задумчиво глядевший в снова облачное небо, подумал, что ждать реакции обморочного тела довольно опрометчиво, и позвонил Максу, правильно предвидя, что Ян забудет.
Приехавший через полчаса на скорой фельдшер Валера, привычно бурча под нос, оформил ложный вызов, но разглядел в грязи знакомые отпечатки ботинок и успокоился.
– Нет, не по скорой, её так привезли. Да, положить придётся, у неё перелом со смещением. Ну если у вас есть лишний травматолог, то позовите, если нет – я сам посмотрю. Что? Да, я ж работал в травме.
Сначала Аня услышала смутно знакомый голос, а уж потом уже за этим голосом потихоньку начала выныривать из темноты, смутно подозревая, что ничего хорошего там её не ждёт. Привычный больничный запах. Ещё и сигаретами пахнет. А чем должно, извините? Сиренью? Веки девушки дрогнули.