саму Настю и совершенно неожиданно улыбнулась.
– Это наша с тобой программа до седьмого класса. Тебе нравится?
– Да!.. А вот это вот, седьмое по счёту, что было?
– Узнаешь в пятом классе, в первой четверти, – снова улыбнулась Берта Исааковна. – На завтра, так и быть, я задания тебе не дам. Можешь идти рассказывать своим невидимым зверям о важности оттенков в музыке, но на урок не опаздывай, пожалуйста. И не уходи больше от нас.
…Берта Исааковна умерла во второй четверти Настиного пятого класса. С новой учительницей Настя сразу не поладила – её не то что тайные письмена на заборе или грифоны на гаражах, её и оттенки в музыке не очень-то интересовали. Однако когда Настя уже собиралась второй раз отчислиться из музыкалки, к ней снова неожиданно явилась ночная гостья.
Гостью звали Ася, она была такая же рыжая, как Берта Исааковна, и у неё были такие же глаза и нос – правда, распухшие от слёз. Ася вручила Насте увесистую папку с нотами, размером почти с саму Настю, и протяжно всхлипнула.
– Это бабушка просила передать. Тут твоя оставшаяся программа до седьмого класса и ещё ноты, которые она отобрала для тебя.
Настя кивнула одними ресницами. Слёзы висели на их кончиках, как капли дождя на ёлке, под которой жили Настины невидимые котята.
Поэтому не было ничего удивительного в том, что в промежутках между ловлей грифонов на гаражах и наблюдением за невидимыми формами жизни Настя продолжала играть на скрипке, а соседи сверху и кукла-чайница тайно, но с большой любовью её слушали. Что стало с плюшевым медведем с клетчатым ухом, Настя не знала: когда ей было восемь, она подарила медведя на Новый год Берте Исааковне. Всё-таки раз у него музыкальный слух, лучше жить у настоящего скрипача – и Берта Исааковна с этими доводами согласилась с обычной для неё серьёзностью. Но летом в музыкальной школе тоже были каникулы. Поэтому следующим утром Настя вышла из дому, держа в руке не смычок, а зонтик.
Дождь и не думал кончаться – но вздумай он кончиться сегодня, Настя бы, пожалуй, расстроилась, потому что шагала по лужам с самым большим из найденных в доме зонтов вовсе не просто так. Она твёрдо намеревалась принести обществу пользу.
Что ещё делать, когда невидимые котята уже не подстерегают тебя в кустах, гномы с остановки навсегда уехали куда-то в свою гномью страну, Пашка с родителями – в Москву, а остальным приятелям и приятельницам стало куда интереснее играть в компьютерные игры или обсуждать противоположный пол, чем лазить по гаражам и деревьям? Поэтому Настя шлёпала желтыми резиновыми сапогами по глубоким лужам и представляла, что лужи от соприкосновения с сапогами становятся жёлтыми насовсем, а не на мгновение.
Вот и остановка – как всегда, полна народу, не вмещающегося под козырёк. Настя встала чуть в стороне и раскрыла папин огромный зонт. Это был, конечно, зонт с историей, но Настя её не знала – вроде бы достался он папе ещё от его папы, а где его взял дедушка, вообще неизвестно. Надо бы разузнать… Ну, или придумать, если не получится разузнать.
– Вставайте кто-нибудь ко мне, места хватит, – предложила Настя нахохлившейся остановке. Остановка воззрилась на неё с единодушным недоумением.
Впрочем, несколько усилившийся дождь послужил гораздо лучшей рекламой Настиного начинания, чем любые слова, и очень скоро девочка стояла в плотном кольце незнакомых ей и друг другу людей, напряжённо вглядывавшихся в размытую даль в надежде на трамвай. Сначала люди стояли молча, но потом, очевидно смущённые неожиданной территориальной близостью, начали тихонько переговариваться.
– А я до ЦУМа тут доеду? – интересовался молодой парень с почти птичьим длинным носом у пожилой женщины с тремя авоськами, которые она всё пыталась тоже разместить под зонтом.
– А давно восьмого трамвая не было? – вопрошала птиценосого парня девушка, прятавшая под плащом кота, крайне недовольного окружающей атмосферной влажностью и окружающей атмосферой в целом.
– Да когда же эта погода кончится-то? – Женщина с авоськами вопрошала, очевидно, окружающий мир в целом.
Мальчик в кепке и футболке с надписью «НАТЕ!» не то ненавидел окружающий мир, не то молча цитировал Маяковского.
Дождь был. Трамвая не было.
Но когда он через пятнадцать минут подошёл, то вся компания из-под зонтика направилась к дверям уже совместно.
– Его зовут Станиславский, – объясняла девушка мальчику, который сосредоточенно чесал кота, укрыв его от дождя кепкой. – Это потому, что он никому не верит. У него была тяжёлая жизнь.
– На лечфак сдавать биологию, но там нетрудно, – кивала женщина птиценосому парню, который нёс в трамвай её авоськи. – Если вы придёте к нам на кафедру, мы вам программу дадим, и вы спокойно подготовитесь. А что ЕГЭ – ну подумаешь. Надо просто пережить, тем более что вы же училище закончили.
Настя смотрела им вслед и гадала, кто же соберётся под зонтиком в следующий раз и сколько времени уйдёт на знакомство у них.
…День прошёл неожиданно быстро. Люди менялись под зонтом то быстро, то медленно; вечером пошли обратно уже знакомые утренние, кто-то даже принёс Насте булочку с корицей в благодарность за помощь – булочка была очень кстати, потому что перерыв на обед Настя сделать забыла.
К тому моменту, когда к остановке, звеня, резво подкатил, очевидно, последний трамвай с надписью «Следует в депо», на остановке осталось четыре человека – двое из них уже побывали под Настиным зонтом сегодня утром, поэтому встретились как старые знакомые и уже обсуждали, какой футбольный комментатор лучше.
– А до Разгуляя идёте? – поинтересовались они хором у кондуктора. Вчерашний парень в старомодных очках кивнул.
– Молодой человек, а на Висим? – робко спросил очень грустный дедушка с двумя таксами, которые стояли в луже почти по уши, и их поэтому было очень жалко.
– И на Висим, конечно, – заверил его кондуктор.
– Тогда, может, и на Тимирязева? – ухмыльнулась Настя, стряхивая с зонта капли воды.
– Идём. Залезай. – Парень сделал приглашающий жест рукой. Выгоревшие на солнце за май Настины брови поползли вверх: остановка «Улица Тимирязева» была не только не по маршруту, но и вообще в другой стороне.
Впрочем, стрелка на часах уже ползла к часу ночи, и, хотя родители, конечно, оба наверняка на дежурстве, должны же они когда-нибудь вернуться. Настя сложила зонт, забралась в трамвай и, только устроившись очень уютно на самом заднем сиденье и наблюдая, как смазывается картинка в заоконном мокром калейдоскопе, поняла, что у неё нет денег на проезд.
– Ты же собиралась на Тимирязева ехать? – подозрительно спросил кондуктор, когда на следующей остановке Настя поднялась и пошла к выходу.
– У меня денег нет, извините, – вздохнула Настя. – Но это ничего. Я пешком.
– За проезд оплата не деньгами, – махнул рукой кондуктор, – а историями. Но правдивыми.
– Историями про что?
Как вы понимаете, после многолетнего взаимодействия с невидимыми зверями и прочими грифонами такие мелочи, как оплата проезда в городском наземном транспорте чем-то столь эфемерным, не могли удивить Настю.
– Разными, – пожал плечами кондуктор. – Сегодня у нас будет день историй про… про волшебные места. Только, чур, правдивые.
Правдивые? Конечно, она сейчас что-нибудь расскажет, и все начнут опять смеяться. Впрочем, от того, что Настя выросла, её детские истории не стали менее реальными. И менее жизнеутверждающими, между прочим. Но волшебные места… Это и правда трудная задача.
– На самом деле почти любое место – волшебное, – начала Настя, прокашлявшись. – Просто надо присмотреться, чтобы понять, чем именно. Например, на гаражах на улице Тимирязева, за старым спортзалом, раньше жили грифоны. Никто не знает, откуда они появились там, просто в один прекрасный день прилетели, и всё. А потом так же внезапно улетели, только перья их влипли в гудрон – не маховые, конечно, а так, покровные. Но их и сейчас можно там найти. Или вот на улице Сибирской, на крыше дома номер один живёт мальчик, который в ветреные ночи играет на флейте, я сама слышала. А просто зайдёшь во двор – так кажется, что он обычный.
Было тихо – Настя с удивлением поняла, что в трамвае-то полно народу и люди вокруг, кажется, слушают её. Какая-то светловолосая девушка с короткой стрижкой рисовала на запотевшем окне грифона (довольно похоже); пожилой дедушка в большой шляпе, с таксами и с тросточкой улыбался и грустно, но очень понимающе кивал головой. Кондуктор поправил свои старомодные очки и выжидающе смотрел на Настю – и ей вдруг захотелось поделиться с этим вечерним усталым трамваем историей про по-настоящему волшебное место. Без дураков и детских фантазий.
– …Но эти места как были, так и остались в городе – можно сказать, что мальчиков с флейтами или грифонов не бывает, и я вырасту, а эти дворы и гаражи так и станут стоять, если только их не снесут или не перестроят. А было одно место, которое было и пропало. И никак его больше не найти.
– Это что за место такое? – поинтересовался с задней площадки рыжий мужчина в костюме врача скорой помощи. У него были усталые, какие-то тоже рыжие глаза, и вообще он весь был как-то похож на взъерошенного кота, и после третьего часа беготни готового храбро броситься на бумажку или крышечку.
– Когда я была маленькая… – Настя вздохнула. Она уже, честно говоря, пожалела о том, что начала об этом говорить: всё по-настоящему важное, будучи высказанным, почему-то начинает выглядеть глупым и незначительным, как сдувшийся воздушный шарик. – Так вот, однажды мы с мамой ходили гулять, и я случайно зашла во двор, в котором были качели. Синие качели на верёвочках. Они так музыкально скрипели… Я не знаю, что в них такого было, но когда на них качаешься, то кажется, что можно потрогать небо, и радугу, и… ну… И кажется, что все твои фантазии на самом деле правда. И тогда становится… не страшно взрослеть, что ли. В общем, я всю жизнь потом хотела найти это место и не нашла. Я в мельчайших подробностях помню дорогу туда, но её нигде нет. Вы, наверное, не понимаете…