– Напротив, очень хорошо понимаем, девушка! – стукнул тросточкой об пол дедушка в шляпе. – И там, знаете, там ведь ещё такие кусты шиповника были рядом с качелями, вроде бы, знаете, небольшие такие, а зайдёшь в них – кажется, что это лабиринт бесконечный. Я в них тогда мяч положил, чтобы вернуться и забрать, но, знаете, семьдесят лет прошло…
– Мяч, – оживилась девушка с короткой стрижкой. – А не такой футбольный мяч, только у него несколько заплаток было из рыжей кожи?
– Именно, именно! – обрадовался дедушка. – Это из папиной куртки мы заплатки сделали. А что, скажите, неужели в ваше время он всё ещё был там?
– Был, конечно был, я училась им забивать пенальти! Такой прекрасный мяч!
– Да, мяч что надо, спасибо вам за него! Я тоже там с ним поиграл, своего-то не было…
– Там ещё такие бесконечные классики, если завернуть за кусты шиповника!.. Ещё там на турниках сушились ковры с такими странными рисунками, что кажется, можно было в эти рисунки войти и не выйти…
– Скажите, а мяч-то на месте? Я бы хотел, чтобы мой сын тоже его нашёл когда-нибудь…
Трамвай оживился. Все наперебой обсуждали дорогу к синим качелям на верёвочках. Кто-то смеялся, у кого-то в глазах блестели слёзы. Получалось, что все люди в трамвае бывали в этом месте. Единожды. И все искали потом этот двор, так и оставшийся с каждым на всю жизнь, – до конца не уверенные, как и Настя, что это место им не приснилось и туда правда можно найти дорогу. Но так же не может быть? Настя вопросительно смотрела на кондуктора в старомодных очках.
– Это что получается – они все… все там были?
– Остановка «Улица Тимирязева», – объявил вместо ответа кондуктор. – Следующая остановка «Дом Одного Окна». Уважаемые пассажиры, следующая остановка только для посадки, высадка пассажиров производиться не будет.
Этого, конечно, быть не могло – старый трамвай не мог не в ту сторону, да ещё и за пять минут проехать полгорода. Но двери звонко разъехались, и за размазанной акварелью отражавшихся в мокром стекле огней Настиному взору предстал умытый дождём Дом офицеров (сквозь свежую краску на его стенах уже проступали бегущие из-под крыши ржавые подтёки, похожие на слёзы по не вернувшимся с прошлого года птицам) и её собственный родной дом – рыжий, большеглазый, со старой рябиной под окном. В окне на кухне горела жёлтая лампочка: значит, родители дома. Надо спешить.
– О, а вот и ты, – поприветствовал Настю знакомый голос. Голос исходил из огромного синего в клеточку дождевика, из которого торчал только вполне птичий нос, по которому Настя без труда узнала вчерашнего абитуриента Медицинской академии. – Я на всякий случай принёс тебе малиновое варенье: всё-таки под дождём стоять не очень полезно.
Из глубин дождевика на свет появилась тонкая рука, и правда сжимавшая майонезную банку, на которой что-то было очень неразборчиво написано.
– Малиновое – моё любимое! И судя по почерку, у вас есть много шансов стать врачом, – улыбнулась Настя. Птичий нос явственно покраснел.
…Дождь явно был с Настей в сговоре на эти каникулы – потому что, проснувшись утром, шлёпая босыми ногами по холодному полу и по пути к окну пытаясь разделить в голове сон и явь, Настя больше всего боялась, что за окном будет сухо и солнечно. И значит, повода сделать мир сегодня лучше не будет… а точнее – повода ещё раз прокатиться на таинственном трамвае, где за вход платят историями.
Как ни удивительно, люди на остановке не просто были одни и те же – многие третий день подряд приходили на остановку под проливным дождём без зонтов и смотрели на небо с бескрайним удивлением. Зато все узнавали Настю, приветствовали и норовили покормить. Доедая очередную булочку (на этот раз с абрикосовым вареньем), Настя думала, что быть спасителем человечества, пусть даже всего лишь от дождя, довольно неплохо. За этот день она также узнала очень много нового – например, что в Википедии есть статья про аэропорт Бахаревка на персидском языке, что в Мотовилихе была улица под названием Потерянная, но теперь она почти совсем куда-то потерялась, что прототипы «Трёх сестёр» Чехова жили в этом городе в том доме, где сейчас медицинское училище, а ещё что если собака весь день сонная или ест траву, то это, несомненно, к дождю. Настя не была уверена в том, что это полезная информация, но стоять с зонтиком и спасать людей от дождя всё ещё было интереснее, чем учить очередной бесполезный (с её точки зрения) этюд от новой учительницы в музыкальной школе, а по программе Берты Исааковны они не занимались.
Но вообще, если быть совсем честными (а мы, как и всегда, будем), то с самого утра Настя ждала только одного – самого последнего трамвая, который следует в депо какими-то одному ему ведомыми маршрутами. И больше всего боялась, что дождь закончится раньше, чем движение трамваев, – потому что мысль о том, что трамвай может не появиться, конечно, даже не могла прийти Насте в голову.
И он действительно не мог не появиться. На этот раз Настя запрыгнула на подножку самой первой и с плохо скрываемой радостью побежала к кондуктору.
– До Тимирязева? – спросил юноша, задорно глядя на Настю сквозь старые очки – как если бы у героя чёрно-белого фильма внезапно оказались голубые глаза и он вдруг начал бы ими вопреки законам жанра подмигивать.
– Не знаю, – честно ответила Настя. – А куда вы после Тимирязева? А то вчера я вышла на самом интересном месте.
– Ну, значит, сегодня поедем подольше, – буднично ответил кондуктор. – Почему бы не порадовать хорошего человека? Тем более что после твоей вчерашней истории количество плохих снов в городе снизилось на пятнадцать процентов.
– Это как? – не поняла Настя.
– Ты напомнила многим о том, что у них было детство, – ответил за кондуктора кудрявый длинноволосый парень, сидевший рядом с ним. У кудрявого парня были весёлые зелёные глаза и грустные тёмные круги под ними. – Многие из них поделились тёплыми воспоминаниями с близкими, с друзьями, и все они увидели сны про это – а не про то, например, что у них кредит не выплачен или зарплату опять задержали. А те – со своими друзьями. Вот тебе десять процентов. А ещё, когда ты помнишь, что сам был ребёнком и играл в саду Дома Одного Окна, то ты и к чужому детству относишься с бо́льшим пониманием. И не поставишь, например, сына перед сном в угол. Вот тебе ещё пять процентов.
– Во дворе чего? – Настя интуитивно ухватилась за ключевое слово. – И если это место с качелями, то как туда снова попасть?
– Во дворе Дома Одного Окна – это городская легенда, которую все знают, но никто никому не рассказывает. – Кондуктор почесал переносицу и снял очки. Выглядело это в точности так, как если бы он вынырнул из чёрно-белого в цветное кино. Но Настю такие мелочи уже не очень интересовали.
– То есть если я выйду на остановке «Дом Одного Окна», я снова туда попаду?!
– На этой остановке нельзя выйти. – Кудрявый зеленоглазый парень как-то грустно покачал головой. – Ты не попадёшь в Дом Одного Окна до того дня, когда это будет нужно, и я надеюсь, что этот день наступит ещё не скоро. Но ход твоей мысли мне нравится.
Трамвай остановился, вздрогнул и открыл двери. Запахло дождём и липовым цветом; с остановки доносилась музыка – кто-то хрипло жаловался из динамиков на то, что с ним сделали химия и жизнь. По ступенькам поднялись двое – высокий худой мужчина непонятного возраста с длинными, совершенно серебряными волосами и пожилая невысокая цыганка с роскошной косой, которая если и знала, что такое седина, то разве что в теории и через третьи руки.
– Остановка «Сад Свердлова», – объявил кондуктор. – Трамвай следует в депо со всеми остановками. Оплата проезда сегодня…
– Городскими легендами, которые все знают, но никто никому не рассказывает! – выкрикнула Настя, пока он не успел договорить.
Наступила тишина. Зеленоглазый парень улыбнулся до ушей – казалось, что он сейчас улыбнётся ещё шире, как Чеширский Кот. Кондуктор пожал плечами, снова надел очки и спокойно повторил, повернувшись к вошедшим:
– Оплата проезда сегодня городскими легендами, которые все знают, но никто никому не рассказывает. Передавайте за проезд, пожалуйста.
Вошедшие выглядели так, как будто дождь на улице их совершенно не касался. В прямом смысле: может быть, конечно, они стояли под козырьком остановки, но их явно не коснулась ни одна капелька воды. Даже самая маленькая.
Они сели через проход от кондуктора и кудрявого зеленоглазого парня, пожав им руки, как старым знакомым.
– Здравствуйте, Игорь Иваныч. Вы куда путь держите? – поприветствовал седого кудрявый.
– Привет, Ян. Сколько лет, сколько зим. Да вот, решил навестить Пенелопу и учёного кота погулять сводить. Завтра будет опять концерт, будет не до того. Ты, кстати, придёшь?
– Я не знаю, дел много. Как с Асиными управлюсь, сразу надо за свои, так весь день и проходит. – Ян вздохнул и убрал за уши свесившиеся на лицо волосы. Настя с удивлением заметила, как много в них седины, и ей стало его немножко жалко.
– Если тебе чем-то надо помочь, Ян, ты же знаешь, я готов. А вы, Рада Аркадьевна, придёте?
– Приду: раз пропустишь, а потом тебе Берта всю неделю сниться будет, чего доброго! Заболтаешься с ней – так и работу проспать недолго.
– Ой, да неправда. – Ян раздражённо махнул рукой. – Она никогда так не делает. Берта Исааковна очень скромная и вообще не любит людям сниться, её постоянно приходится упрашивать. Она всё время боится кого-нибудь расстроить.
– Шучу я, шучу. Просто соскучилась по ней очень, – вздохнула пожилая цыганка.
Настя сидела, вжавшись в жёсткое сиденье, и старательно делала вид, что смотрит в окно, за которым величаво проплывали мотовилихинские заводы, мимо которых обычные трамваи, кажется, не ходили уже лет десять, – но на самом деле, конечно же, ловила каждое слово этих странных людей, не намокающих под дождём. Что за концерт? И может ли быть в этом городе два музыканта, которых зовут Берта Исааковна? Ведь нет же. Конечно, не может. Значит…