– И что она ответила?
Дождь разошёлся не на шутку, и вот по трамвайным рельсам уже неслись бурные потоки, унося по старинной брусчатке фантики от конфет, разноцветные крышки от газировки, палочки от мороженого и прочие свидетельства конечности всего прекрасного в человеческой жизни.
– Она очень довольно ответила, что от живых, на её взгляд, одни проблемы и что зачем она вообще со мной связалась. Так в специальном трамвайном парке стало два маршрута, а я стал кондуктором. И вот теперь мы ездим каждую ночь, чтобы отвезти всех, кому нужно, домой и записать все истории, которые могли бы так и не быть рассказаны. Скажи мне, я надеюсь, ты не подумала сейчас, что смерти нет?
– Смерть есть, – ответила Настя, глядя на пляшущие в лужах круги. – Просто в любви она, кажется, ничего не меняет.
Человек стоял под дождём, как-то странно привалившись к стене, и не шевелился. У его ног на земле явно что-то происходило: не то бурлила вода, не то готовилась разверзнуться земля. Насте стало очень страшно, и она почти перешла на другую сторону улицы – всё-таки поездки на потусторонних трамваях способствуют развитию воображения. Мало ли что привидится.
Или не привидится. Что бы там ни происходило, оно могло происходить на самом деле. Ты же теперь знаешь, что на самом деле может происходить в этом городе – всё что угодно. Поэтому Настя сжала зубы и направилась к человеку у стены.
…Она его даже знала. Точнее, видела. В трамвае. Потому что это был дедушка с тросточкой, а у его ног, наполовину в воде, крутились перепуганные таксы. Правда, сейчас дедушка был пергаментного цвета, тросточки при нём не наблюдалось, и теперь его слова о том, что во дворе с качелями он играл с мячом семьдесят лет назад, вспоминались как какое-то мрачное пророчество.
– Вам плохо? – спросила Настя, хотя ответ был очевиден. – Я сейчас. Давайте я кого-нибудь позову. Давайте я скорую вызову.
Дедушка с явным трудом открыл глаза и кивнул ей.
Настя подняла голову, чтобы запомнить номер дома и улицу, и со всей очевидностью поняла, что скорую вызвать ей не с чего – телефон Настя утром забыла дома; всё равно от него никакой пользы.
– У меня телефона нет. Но я сейчас. Вы только никуда не уходите, – попросила его Настя, готовая разреветься от досады и страха. Дедушка попытался улыбнуться ей и снова кивнул.
…В том, чтобы в тринадцать лет иметь рост сто тридцать сантиметров и голос первое сопрано, есть, несомненно, много плюсов. Например, ты можешь пролезть в любую щель, протиснуться в любую дырку в заборе, забраться на любой чердак, взять все ноты в «Улетай на крыльях ветра» и, например, кататься в парке аттракционов по детскому билету.
Среди минусов Настя обычно называла то, что ей нельзя ездить на переднем сиденье автомобиля, её не пускают на американские горки, над ней смеются в школе и ноги за пианино не достают до пола. И если честно, не только за пианино.
Сейчас же, бегая под дождём от одной закрытой двери подъезда к другой и трезвоня во все попавшиеся домофоны, Настя понимала, что главный минус – в том, что ей никто не верит. Наверное, ещё утром она и сама решила бы, что это малышня балуется, позвони ей кто-нибудь в дверь и скажи, что нужно вызвать скорую помощь для дедушки с двумя таксами (с таксами всё в порядке), и, наверное, винить жителей дома было не за что, но Настя винила. И паниковала.
Когда последняя дверь подъезда тоже никак не отозвалась, Настя от страха даже перестала плакать. Ей было холодно и одиноко, и она не знала, как она сейчас вернётся к больному человеку и скажет, что не может ему помочь.
Ну ладно, может быть, он сам что-нибудь придумает. Может быть, у него самого есть телефон. Может быть…
Настя набрала в грудь воздуха и побежала сквозь дождь обратно на улицу.
На повороте из двора её слегка занесло, и, падая в лужу, на лету Настя увидела его.
Качались на ветру и тихо скрипели голубые качели на верёвках; пригибались под дождём к земле кусты шиповника, под которыми в луже, среди пляшущих дождевых кругов, спал старый футбольный мяч с рыжими кожаными заплатками. Мокли под дождём старинные узорчатые ковры на турниках в зарослях болиголова, растекались по асфальту цветными лужами бесконечные классики. Старый кирпичный дом, почти по самую крышу утонувший в плюще, возвышался над двором, как стена леса, и в середине этой стены ярко горело одно окно на втором этаже.
Явно скрипучая деревянная дверь с затейливой ручкой и ржавым почтовым ящиком была приоткрыта; над дверью тускло светилась табличка:
Общество с неограниченной ответственностью
«Дом Одного Окна»
Настя вскочила и, не разбирая, где лужи, а где асфальт, бросилась к двери. Она влетела в неё, как пушечное ядро, снося всё на своём пути: скамейку для обуви, старинную деревянную вешалку, какие-то верёвки, на которых сушились травы, и даже огромное мутное зеркало в старинной раме.
Навстречу ей примерно с такой же скоростью, но беззвучно сбежала по лестнице невысокая худая женщина с чёрными волосами до плеч в каком-то странном тёмном платье.
– Позовите Лию! Мне нужна помощь! – закричала Настя, тормозя о перила. – Надо вызвать скорую, угол Газеты «Звезда» и Тимирязева, там пожилому человеку очень плохо. Ему примерно восемьдесят лет, и у него две таксы с собой. У него шляпа и тросточка.
Женщина в мгновение ока переместилась на лестничную площадку, где висел большой белый, как в старинных фильмах, телефон.
– Алло, скорая? Это Дом Одного Окна. Пожалуйста, примите вызов: угол Газеты «Звезда» и Тимирязева, пожилому человеку плохо… Да, конечно, это достоверная информация. Мужчина, примерно восемьдесят лет. Да, он один там. У него две собаки, но я сама с ними разберусь. Да-да, конечно, можно оставить там. Спасибо! Как всегда, к Винтеру? Спасибо. Я предупрежу.
Она слегка картавила; у неё был тихий, очень спокойный голос – как будто она ни минуты не сомневалась в благополучном исходе дела и совершенно не нервничала. Женщина встала на цыпочки, чтобы повесить огромную трубку своего доисторического телефона, и так же беззвучно подошла к Насте.
– Всё будет нормально. По моим вызовам они всегда приезжают быстро; собаки сейчас придут ко мне, и мы их с тобой вместе покормим. Как только твоего пациента привезут в больницу, нам перезвонят. Ты действительно большая молодец, что не растерялась.
Разбитые коленки болели, Настя замёрзла и так перепугалась, что сейчас, когда всё уже почти закончилось, она наконец расплакалась. Она так и села на пол, среди поверженных вещей, убаюкивающего запаха каких-то лекарственных трав и почему-то малинового варенья. Таинственная женщина села рядом с ней.
– А где Лия? – спросила Настя сквозь слёзы.
– Лия – это я, – улыбнулась хранительница Дома Одного Окна. – Приятно познакомиться.
Настя воззрилась на неё, как на какого-нибудь камышового котика в зоопарке. У Лии были большие тёмные глаза, от которых паутинками расходились маленькие морщинки, впечатляюще длинный нос и какой-то очень грустный рот, хотя вроде бы она улыбалась. И сидела сгорбившись – Берта Исааковна просто убила бы за такую осанку! В её облике не было совершенно ничего волшебного. Нисколечко.
– Да, я не очень похожа на волшебницу, – понимающе кивнула хранительница Дома. Кажется, её тоже немного расстраивал этот факт, но не очень сильно. Телефон на лестничной площадке дребезжаще зазвонил, и Лия без каких-либо магических трюков снова побежала вверх по лестнице.
– Дом Одного Окна. Уже привезли? Как быстро! Спасибо. И что прогноз? Благоприятный? Ну и замечательно. Ребята, вы волшебники. Я? Ну нет, сами такие.
Спустя полчаса Настя сидела в кресле-качалке, завернувшись в десять одеял, и пила чай с малиновым вареньем. Слёзы на её щеках давно высохли – да и у кого угодно высохли бы, потому что одеяла были мягкими, кресло убаюкивающе скрипело, чай был вкусный и с какими-то садовыми травками, а варенье вообще, наверное, могло вернуть веру в человечество даже самому отчаявшемуся человеку. Одним словом, варенье было просто волшебное.
У Настиных ног дремали две таксы, Ося и Яся. Как их зовут, выяснила Лия, которая уже оповестила родственников заболевшего дедушки, оказавшегося Николаем Сергеевичем, о том, что с ним случилось и в какую больницу его забрали; проверила, есть ли в больнице нужное лекарство, и когда выяснилось, что нет, сгоняла некоего Яна (возможно, кудрявого парня из трамвая? Не может быть, мир не настолько тесен) за ним в аптеку. В довершение всего она позвонила Настиным родителям, с которыми поговорила как старая знакомая, объяснила им, что случилось, и пообещала, что к утру Настя будет дома. Теперь Лия сидела на подоконнике, рядом с большой керосиновой лампой, и смотрела куда-то туда, где за стеклом и дождём кто-то нуждался в свете этой лампы. На плече у Лии молча сидел пафосный чёрный ворон, одинаково грозно глядевший и на Настю, и на такс, и на чашку с чаем.
– А откуда вы знаете мою маму? – поинтересовалась Настя из глубин одеял.
– Твоя мама ведь работает в милиции. Мы с ними очень много вместе делаем; довольно часто люди приходят сюда, от кого-то спасаясь, или когда они стали свидетелями чего-то страшного. Поэтому про нас хорошо знают и в скорой помощи, и в милиции.
– Про нас? – насторожилась Настя.
– Про меня, – развела руками Лия. – Мы вдвоём с Вороном тут живём, но он не очень разговорчивый и очень вредный, как и положено волшебному ворону.
– А он волшебный?
– На самом деле – не очень, – призналась Лия.
У неё были очень милые ямочки на щеках, когда она улыбалась. «Интересно, сколько ей лет, – думала Настя. – И сколько было, когда она стала хранителем Дома?»
– А вы всегда одна?
– Вот, например, ты пришла. Так что, конечно, нет.
– А к вам можно просто прийти в гости? У вас есть друзья? – спросила Настя, подумав.
Лия как будто не заметила её вопроса, глядя куда-то в стену, увешанную фотографиями. На одной из них Настя узнала Раду Аркадьевну из трамвая; Рада Аркадьевна вместе с какими-то другими людьми стояла на крыльце здания с вывеской «Пермский Гидрометцентр». «Заслуженные члены профсоюза предсказателей», – гласила подпись в углу.