На другой были изображены трое подростков – высокий худой мальчик в очках, с неровно остриженными тёмными волосами; полная весёлая девочка со стрижкой каре в чёрном берете, а третьей, очевидно, была Лия, не очень сильно изменившаяся со времён своей юности. Только на этой фотографии она вся светилась от счастья, не в пример сегодняшнему дню. Значит, всё-таки у неё есть друзья – или, по крайней мере, когда-то были.
С третьей фотографии на Настю смотрела молодая Берта Исааковна, которая, казалось, сейчас прямо с этой фотографии куда-то унесётся в потоке своей неиссякаемой энергии. Интересно, как у неё на всё и на всех всегда хватало сил? Можно подумать, что у неё была машина времени…
Часы пробили два раза. Таксы сладко потянулись.
– Лия, а Берта Исааковна – волшебница? А Кондуктор, а Ян, а Рада Аркадьевна?
Лия повернулась к Насте. В свете лампы на окне тени на её лице обозначились чётче, и оно стало выглядеть почти как нарисованное. Да и вся Лия, в чёрном платье, с вороном на плече, с длинными пальцами и острыми коленями, казалась как будто не настоящей, а книжной иллюстрацией на странице, которую вот-вот перевернут. И надо успеть спросить, пока страницу не перевернули.
– Конечно. Волшебников вообще гораздо больше, чем ты думаешь.
– Смотря что понимать под словом «волшебник»!
– А это как раз неважно, – улыбнулась Лия.
Сил спорить не было. Уже засыпая, Настя подумала, что хотела спросить её о чём-то ещё, но это тоже было уже неважно. Настины сны пахли липовым цветом и малиновым вареньем.
Открыла глаза Настя уже дома, в своей постели. Она смутно припоминала, как кто-то брал её на руки и куда-то нёс, припоминала запах папиных сигарет, смешивающийся с медицинским запахом и тонким ароматом малинового варенья, но как именно она попала домой, не знала. Ну и ладно. Это, в конце концов, не самое необычное событие за последнюю неделю.
Дождь монотонно и настойчиво барабанил по карнизу. Настя вылезла из-под одеяла и, дрожа от холода, побежала одеваться. Наскоро позавтракав и намотав на себя всё тёплое, что у неё было, девочка выбежала из дома.
Её ведь ждут там люди без зонтов на серой неуютной остановке трамваев.
…Остановка напоминала цветочную клумбу. Вокруг маленького островка под крышей тут и там расцвели разноцветные зонтики – синие, жёлтые, малиновые, розовые. Под каждым из них стояло по несколько человек.
– А ты что здесь делаешь? Иди-ка домой, а то разболеешься, – окликнул Настю из-под розового зонтика кудрявый зеленоглазый Ян. Он явно знал обо всём, что случилось вчера вечером и сегодня ночью. Вместе с ним под зонтом стояли женщина с пятью авоськами, которой надо было ехать до Медицинской академии, и рыжий врач скорой помощи, похожий на кота.
– Слышишь, дорогая, тебе не сказали, что у тебя сегодня выходной? – проникновенно сообщила ей Рада Аркадьевна из-под голубого зонтика в горошек. – Знаешь такое слово? Вот и молодец. Умная девка!
– Варенье не забудь, – протянулась к Насте из-под клетчатого зонта знакомая рука в таком же клетчатом дождевике. Девочка подняла глаза: птиценосый парень стоял на остановке сразу с двумя зонтами, прикрывая от дождя как минимум группу детского сада.
– И это. У тебя есть телефон? – изрёк из-под красного зонта, который держал над мамой с двумя детьми такой же помидорчато-красный мальчик в футболке с надписью «НАТЕ!». – А то я не очень понял, где смотреть на грифонов, но, в общем, хотел бы с тобой на них посмотреть. Если ты не против.
…Подъехал, дребезжа, краснощёкий свежеумытый трамвай, и Настя, отсчитывая самому обычному на первый взгляд кондуктору шестнадцать рублей за проезд, подумала о том, что Лия, кажется, всё-таки была права – даже если все эти люди вышли на остановку с зонтиками не без её участия.
Особенно если это было так.
8. Сразу после поворота
Автобус остановился нехотя, со вздохом. В открытые двери повеяло железнодорожными рельсами, запахом сигарет и почему-то морем, хотя Камское море и было всего лишь водохранилищем.
– Проходим в салон, что ли, в салон, не задерживаем новых пассажиров, – посоветовал из динамика голос водителя.
Сжимая гладиолусы как гладиусы, прижимая к себе корзины с яблоками раздора («Женщина, почему вы опять свои яблоки поставили мне на ногу?!»), продираясь на заднюю площадку, где колыхались на каждом ухабе дороги разноцветные астры («А чё там следующая остановка, я за этой вашей травой не вижу ничего!»), пассажиры везли в город остатки лета – сколько влезло в автобус. Больше, кажется, не влезало.
Худой длинноволосый мальчик в очках с большим трудом открыл окно на задней площадке и высунул голову в наступающую осень. Ветер трепал его волосы – грязные и черные, как волны Камского водохранилища в ночи. Мальчик щурился, когда в лицо попадал, как брызги от дождя, свет фонаря. С его лица сползало высокомерно-презрительное выражение, но мальчик вовремя спохватывался и натягивал его обратно – как свитер, который не по росту и потому всё время сползает с плеча.
– Вы чего тут развалились, вот пожилому человеку сесть некуда, – закудахтали в недрах автобуса повисшие на жёрдочках тетеньки с корзинами.
– Не переживайте, дамы, мне вполне неплохо, – тут же отозвался, по-видимому, тот самый пожилой человек. У него был приятный, слегка хриплый голос, почему-то сразу напомнивший о сказках на советских детских пластинках.
Двигатель взревел, и автобус решительно подпрыгнул на горке.
– Вы, кажется, единственный, кому тут неплохо, – простонал кто-то, по-видимому, придавленный горой тел или сметённый яблочной лавиной. – Волшебник вы, что ли?
– Может, и волшебник, – неожиданно легко согласился сказочный голос.
Кто-то несмело засмеялся.
– Тогда сделайте, пожалуйста, так, чтоб в автобусе было наконец чем дышать, – попросил кто-то раздражённо.
Мальчик в очках тут же втянулся обратно в автобус – и увидел, как невысокого роста дед в застиранной клетчатой кепке поднимает вверх свою простенькую трость и одним движением открывает люк над своей головой. По автобусу прокатился смешок.
– Докатились, – заметил кто-то на передней площадке. – Уже люк открыть им волшебник нужен. Постыдились бы!
Обитатели задней площадки немедленно завелись, как пластмассовая курица, которая бьётся головой об стол и клюёт воображаемое зерно.
– Пожилого человека так эксплатируют! Ни стыда ни совести!
– Эксплуатируют!
– А я что сказала?!
– А вы не то сказали, я что, глухой?
Мальчик снова высунулся в окно. Ничего необычного.
Тем временем к деду в кепке с передней площадки пробрался, наступая всем на ноги и провоцируя новые лавины ругани, худой небритый мужчина с красными глазами. Он пытался бормотать какие-то извинения, но слова не хотели выходить наружу, только левый угол рта подёргивался – как-то очень грустно и почти противно.
– Вы п-правда волшебник? – прошептал мужчина, добравшись до деда. – Потому что, честно говоря, мне очень нужно чудо. У меня жена в больнице. А я не могу найти сиделку. Я не выдержу больше не спать, я с ума сойду. Я з-заикаться начал уже. У меня дети. Помогите мне.
Пока он говорил, гудящий автобус, конечно же, замолк и внимательно прислушивался – что-то будет?
– Успокойтесь – конечно, сейчас, – коротко кивнул дед и начал рыться в кармане. Даже те, кто делал вид, что читает или смотрит в окно, украдкой косились на него.
– Эй, слушайте, я сиделка, я, может, смогу вам помочь, – донеслось вдруг с дальней площадки. – Пропустите ко мне гражданина. Ну-ка, давайте.
Автобус взорвался разнообразными звуками. Все расступались, совали несчастному яблоки («Покормите жену, возьмите, это белый налив!»), гладиолусы («Детям в школу, что же, без цветов идти? Это свои, между прочим, сорт «малиновый звон»!»). Деду в клетчатой кепке кто-то опасливо уступил место – и его тут же окружил лес гладиолусов, сквозь который пробивались голоса и руки.
– Ой, а вот бы моя в этом году двоек-то не нахватала и в училище поступила!
– А можете сделать, чтоб у меня начальница в декрет ушла?
Мальчик в очках пристально смотрел на деда в кепке. Сидевшая рядом девочка в венке из последних полевых цветов наклонилась к нему:
– Что ты думаешь?
– Я думаю, что он врёт, – пожал плечами мальчик. – Дешёвые фокусы. И в реестре я всех знаю, кроме одной. Так что полная брехня. Сейчас ещё и деньги брать начнёт.
– Брехня? Я тоже так думаю, – усмехнулась девочка. И вдруг звонким оперным голосом завопила на весь автобус: – Эй, дедушка! Дедушка! А можете моё желание выполнить? Пожалуйста! Самое заветное! У меня есть друг, Винтер, и я хочу, чтобы он в этом году влюбился! Только, пожалуйста, не в меня! А то он мне ужасно надоел! Можно так сделать?
Кто-то засмеялся. Кто-то хмыкнул. Кто-то захлопал в ладоши. Дед в кепке обернулся и задорно подмигнул девочке в венке.
– Ты с ума сошла? – зашипел мальчик в очках, почему-то моментально побледневший. – Ты… Толмачёва, я убью тебя.
– Так это же всё брехня, – невинно пожала плечами девочка и поправила венок. – Ты же всех знаешь в реестре, чего тебе бояться?
«Винтер Максимилиан Генрихович. 14 лет, 8 класс.
В этом классе с 1 класса, периодически посещая уроки без видимой закономерности и результата.
Успеваемость неудовлетворительная, хотя способности к предметам естественно-научного цикла явно выражены (что Винтеру удаётся довольно успешно скрывать от учителей-предметников). В общественной работе замечен не был.
Неоднократно выступал инициатором разного рода хулиганств и беспорядков.
Харизматичен, обладает лидерскими качествами. Ни разу не был выдан одноклассниками – когда в кабинете географии выломали окно, преподавателям пришлось снимать с него отпечатки пальцев. Но ¾ проделок Максима сходят ему с рук за неимением доказательств.