– Раньше Хранителем этого дома был мой папа. – Макс постарался придать голосу нейтральную интонацию, но прозвучало всё равно очень хвастливо. – Хорошие были времена! Они тут устраивали концерты по пятницам для всех волшебников города, а по субботам в карты играли, и я один раз у Рады Аркадьевны выиграл предсказание про свою судьбу, хотя она вообще-то их никогда не делает! Жалко, что теперь этого нет, – говорят, новый Хранитель для этого слишком занудная.
– А ещё что говорят? – спросила Лия. Балансируя на шаткой табуретке, она тянулась к верхней полке шкафа – видимо, за обещанным вареньем. Когда она стояла на табуретке, то была выше Макса, и ему стало гораздо труднее избегать Лииного взгляда.
– Да я не особо слушал – говорят, она самый сильный волшебник в истории города, но, по-моему, она и правда страшно занудная, – махнул рукой Макс. – Она пытается спасти всех, даже тех, кто и в Доме-то не побывал. Мол, времена тяжёлые, мы должны сами идти к людям и помогать. Животных всяких кормить! Работу людям искать! Все дела. Всякий такой возвышенный бред. А ты что думаешь об этом?
– Ужасно возвышенный бред. – Лия ухмыльнулась. – Вот твой чай.
Где-то в глубине коридоров зазвонил телефон. Телефон?! Да он же никогда не звонил. Кто сюда может звонить, чёрт побери? Лия бесшумно спрыгнула с табуретки и скрылась на тёмной лестнице. Макс огляделся ещё раз и, на ходу попивая чай, пошёл за девочкой. Не хватало ещё встретить тут Лиину маму и объяснять ей, что же он тут делает. Авось она и ему работу найдёт – или того и гляди начнёт лечить его душевные раны. Ну нет.
Телефон, огромный, грязно-белый и древний, как скелет мамонта в краеведческом музее, висел теперь на лестничной площадке. Около телефона стояла очередная табуретка, а на табуретке стояла Лия.
– Нет, это не дежурная аптека, но я вас слушаю, – спокойно говорила она в трубку. – Что, вы говорите, нужно? Срочно, да? Ой! Не волнуйтесь, успокойтесь, пожалуйста, я вам продиктую телефон, вот, слушайте – 44-35-09. Только вы, пожалуйста, не плачьте – если у них нет лекарства, вы снова позвоните мне, и мы как-нибудь разберёмся. Кого спросить? Лию, спросите Лию. Спасибо, удачи вам!
Макс чуть не поперхнулся чаем. А ведь действительно – ему не приходило в голову, что раз человек, которому некуда пойти, но нужна помощь, автоматически попадает в Дом Одного Окна, то же самое может происходить и с телефонным номером. Такая экстренная справочная получается. Хм, а у этой унылой девочки довольно сообразительная мама!
– Это довольно неплохо, – признал он вслух. – Твоя мать сама придумала?
– Моя мать? – удивилась Лия.
– Ну, или кто там тебе эта новая Хранительница – это она сама придумала?
Лия неожиданно засмеялась.
– А! Сама, да – я ведь довольно сообразительная зануда! А когда на табуретке, то и ужасно возвышенная. Новая Хранительница – это я.
Макс всё-таки поперхнулся чаем – и даже, кажется, покраснел, но очень быстро сообразил, что к чему.
– Ой, Лия, тогда, может, ты спасёшь и меня? Мне нужно завтра сдать всю домашку по русскому за четверть, а у меня нет даже учебника!
За четверть по русскому языку Макс получил четвёрку – потому что Мария Ивановна отказалась ставить пятёрку с нулевой посещаемостью.
– Не могу же я поставить тебе «отлично» за харизму в графе «Русский язык»? – саркастично заметила учительница. – А тот, у кого ты списал, наверняка и так имеет пятёрку.
Макс не стал возражать – он не знал, чего ему более не хотелось: чтобы учительница догадалась, что к делу причастна Лия Кац, или чтобы она догадалась, как именно она к нему причастна. Его репутации повредило бы и то и другое.
Слухи не врали: Лия действительно не жалела времени на помощь ближним, не искала лёгких путей и была впечатляющей занудой. Поэтому минувшую ночь Макс Винтер провёл в Доме Одного Окна за старинным дубовым столом, где при свете волшебной керосиновой лампы делал в тетради упражнение за упражнением. Как только он начинал засыпать, непонятно откуда появлялся этот треклятый отцовский ворон и методично клевал Макса в плечо. Зануда. Кажется, они нашли друг друга.
Лия проверила каждое упражнение, исправила все ошибки и заставила его переписать начисто. При этом она умудрилась по телефону найти какое-то лекарство для инфекционной больницы, впустить в дом двоих потерявшихся малышей, найти их телефон и дозвониться родителям, а также под утро успокоить пятилетнюю девочку, родители которой дежурили в больнице, а дома по пути к туалету внезапно обнаружился таракан.
В любое другое время Макс посмеялся бы над историей про таракана, но под утро, положив голову на стол и слушая, как на лестнице Лия своим тонким спокойным голосом подбадривает незнакомого ревущего ребёнка, для которого этот таракан – самая страшная вещь в мире, Макс думал только об одном: пока он съезжает по трубе из кабинета географии, Лия, кажется, всю свою жизнь делает вот это. В комнате было темно, только узкая полоска света от лампы на окне комнаты тянулась на лестницу – и Максу казалось, что свет тянется не к Лии от окна, а наоборот.
Теперь, в классе, на уроке русского, такие сравнения казались ему позорными для взрослого четырнадцатилетнего человека. Чтобы скрыть свою богатую внутреннюю жизнь, Макс, напустив на лицо крайне скучающее выражение, лёг на парту – и немедленно уснул. Ему снилась Лия Кац, с закрытыми глазами качавшаяся на голубых качелях во дворе Дома Одного Окна. Портрет Тургенева над доской понимающе улыбался: этот момент тоже был неоднократно описан в художественной литературе – например, самим Тургеневым.
Вторая четверть перевалила за середину. Дожди ещё шли, но лужи по утрам покрывались теперь тонкой ледяной корочкой, по которой очень не хотелось ходить, чтобы не повредить особый узор из вмёрзших в воду листьев, веточек и больших пушистых снежинок, – поэтому Люба просто прыгала через них, стараясь попадать в такт музыке в наушниках. Винтеру исполнилось пятнадцать, и ему подарили плеер, который он немедленно забыл у неё в гостях, и Люба наслаждалась музыкой круглосуточно – пока Макс не заберёт!
Время шло, а Макс о плеере так и не вспомнил – впрочем, он вообще мало о чём теперь вспоминал. Зато ходил в Дом Одного Окна каждый день. Иногда он делал это по нескольку раз. Иногда он вообще не выходил оттуда по нескольку дней.
«Чего доброго, он и в школу начнёт ходить!» – думала Люба, напуганная тем, что Макс начал читать школьную программу по литературе. Разговаривать с ним стало скучно: сама Люба всё это уже читала много лет назад, и времена, когда ей было жалко Базарова или хотелось поговорить о том, почему же Тургенев «убил» Инсарова, давно прошли. А до Натали Саррот Винтер ещё не дорос – и вряд ли, увы, дорастёт, потому что он-то не может взять с полки роман на любом языке и прочитать его за вечер. Но с этим Люба смирилась ещё в первом классе.
Несмотря на то что восторженный Винтер много раз пытался притащить в Дом Одного Окна и её, Люба туда не ходила. Нет, конечно, она не ревновала, да и с Лией надо как-нибудь познакомиться – но чем больше в жизни Любы обнаруживалось волшебства, тем банальнее оно становилось, а это было скучно.
Пожалуй, когда сидишь на крыше дома возле пожарной каланчи и запускаешь вниз разноцветные бумажные самолётики под «Детей декабря» «Аквариума», по твоему носу ползут первые лучи по-настоящему зимнего солнца, в мамином лыжном термосе у тебя чай с клюквой и розмарином, который ты сама вырастила на окне, а в сумке – новая любимая книжка, думать о том, что в мире есть люди, которые могут остановить мгновение (даже самое прекрасное), совсем не хочется. В чём тогда смысл мгновения, если оно не исчезает навсегда, как солнечный зайчик на носу, – неповторимое, неуловимое, загадочное?
Зачем вообще вязать восхитительный полосатый шарф длиной три метра, если знать: на случай, что ты станешь помирать от холода, за первым же поворотом тебя ждёт старинный дом с пыльной лестницей, малиновым вареньем и возможностью попрактиковать почти мёртвый язык идиш?
Ну уж нет. Наличие волшебства вовсе не отменяет сказочного сюжета, и именно им Люба планировала насладиться в своей жизни в промежутках между тем, как сама готовилась стать героем-помощником. Так что пока Макс исследовал тёмные коридоры Дома Одного Окна и непростую внутреннюю жизнь его обитательницы, Люба исследовала городские крыши, училась играть на флейте и заготавливала на долгую зиму рассветы: приносила на крышу трёхлитровую банку и фотографировала на фоне неба. Получалось красиво. Как-то раз за этим занятием Любу неожиданно застала классная руководительница Мария Ивановна в тёплых тапочках и свитере, которая вылезла на крышу своего дома встретить рассвет и подумать о поэзии Жака Превера, и они неожиданно подружились.
Люба не стала чаще ходить в школу, но весть о том, что Марьиванну уважает харизматический лидер Толмачёва, здорово улучшила атмосферу (и дисциплину!) в 8 «Б».
В тот драматический день, когда Винтер и Толмачёва впервые поссорились навсегда, ничто не предвещало беды. Люба решила для приличия зайти на русский и неожиданно встретила там Макса. Тот сделал домашнее задание (за неделю!) и сидел за партой с крайне счастливым видом, пока традиционно не уснул. Понять его было можно: всё-таки правила – не самая интересная вещь, особенно если ты явно провёл ночь за чем-то более захватывающим, чем ночной сон. Может, даже спас кого-нибудь за компанию с Лией?
Люба подумала-подумала – и не стала будить Макса. Вместо этого она вырвала из тетради листок и изобразила деда с тросточкой, старательно вырисовывая клеточки на кепке поперёк линеечек. Закончив, Люба подсунула рисунок под локоть соседу и бесшумно покинула класс за секунду до того, как прозвенел звонок.
Дед на рисунке залихватски подмигивал. Пузырь около его головы гласил: «Совет да любовь!»
Когда прозвенел звонок и Макс увидел рисунок, он побледнел, решительно разорвал его на мелкие кусочки и вышел из класса.