– В смысле в порядке? – Макс несколько раз моргнул и попробовал не думать о Лии. Ничего не вышло. – Ничего же изменилось. Я по-прежнему думаю только о Лии!
– И не изменится. – Дед пожал плечами. – Любовь нельзя призвать по волшебству. Не получится. Она и есть волшебство, так что я тут вообще ни при чём. Это всё ты сам.
Макс смотрел в окно. Может ли быть, что этот старый волшебник действительно не врёт? Что любовной магией потому никто не занимается, что её на самом деле и не бывает? Но как тогда всё это случилось?.. Почему Лия оказалась в их классе, почему именно он должен был носить к ней книги? Стоп. Он же сам вызвался.
– Вы точно не врёте? Вы точно не делали никаких чудес? – подозрительно спросил Макс у деда. Дед тяжело вздохнул:
– Мальчик мой, я не волшебник – я врач. Я точно знаю, что чудес не бывает. Бывает только хорошо выполненная работа. Может, где-то есть и такие люди, чья работа – волшебство, я не знаю, я таких не встречал. Но если твой отец – волшебник, как ты говоришь, то, наверное, так и есть. Я уверен, он достойнейший человек, но у меня работа совсем другая. Если тебе потребуется медицинская помощь – вот, пожалуйста, звони. Подумаем, что можно сделать.
Доктор извлёк из кармана блокнот и записал телефон почерком настолько быстрым и непонятным, что у Макса почему-то не возникло сомнений в том, что на этот раз дед не лгал. Все вопли про волшебство и обвинения сразу показались теперь самому Максу невозможно глупыми – у него даже уши покраснели, и оставалось только порадоваться, что волосы достаточно длинные. Он заклеил очки изолентой; получилось не очень красиво, но, кажется, без них нечего было и думать куда-то идти.
Автобус слегка занесло на повороте, заскрипели тормоза, кто-то смачно выругался на задней площадке.
– Остановите сразу после поворота, – крикнул дед.
Они с Максом вместе вышли из автобуса.
– Спасибо, – сказал Макс, глядя под ноги. – Только никому не рассказывайте, пожалуйста.
– Не буду. Не за что. – В темноте лица деда было не видно, но, кажется, он улыбался. – Главное – не забудь, что то, что ты мне говорил в автобусе, не морок и не магия, если ты и правда так чувствуешь. Что бы дальше ни происходило – помни, что всё волшебство в вас самих. В тебе и этой девочке с длинным носом. Как, говоришь, её зовут?
– Лия, – ответил Макс и зачем-то уточнил: – Лия Кац.
– Ну, тогда мазл тов, – усмехнулся дед и растворился где-то за белым снежным одеялом. Макс поднял голову и увидел впереди жёлтый квадрат света, который нельзя перепутать ни с чем.
Автобус сделал поворот за него.
9. Исторические корни волшебной сказки
Новый год неотвратимо наступал. Выстроились в витринах магазинов одинаковые правильные пирамиды мандаринов, и гирлянды колбас, за ними вырос лес белых пластмассовых новогодних елок, и для полного соответствия рассказу Куприна про чудесного доктора не хватало только несчастного поросёнка с зеленью в зубах – и, собственно, самого чудесного доктора.
Праздничного настроения, впрочем, не было совершенно. Новый год предстояло встречать в пустой квартире вдвоём с младшей: Наташа со старшей всё ещё лежали в больнице в Москве. Каждый вечер они звонили домой – Наташа жаловалась на тараканов и медицинскую неопределённость, зато старшая, напротив, уже нашла себе целую кучу приятелей (двое из них не говорили по-русски, один из них оказался глухим, но детям это, разумеется, совершенно не мешало), научилась переводить рисунки через копировальную бумагу, обожала какие-то пряники в шоколаде, которых в Перми не было, и серьёзно рассчитывала, что останется жить в НИИ педиатрии навсегда, даже если для этого нужно каждый день сдавать кровь.
Зато младшая с каждым днём ныла всё сильнее, рвалась в Москву (кажется, не столько за сестрой, сколько за телевизионной рекламой «Макдоналдса»!) и рисовала Кремль. Поскольку Кремль в основном встречался ей в старых энциклопедиях или на чёрно-белом экране, он получился синим, и эта синева разрывала шаблон и Серёгино сердце. Как и то, что он ежедневно после работы забирал дочь из садика самой последней, каждый раз стараясь не реагировать на комментарии воспитательниц на тему того, что отец он так себе. И вот теперь завтра Новый год, а ёлки нет. Никакой.
– Папа, смотри!
Младшая, конечно, думала, что они просто гуляют, – но на самом деле они обошли уже все известные Серёге места, но ёлочные базары были пусты. Кое-где валялись обломки веток, но даже из них собрать что-то хотя бы немного похожее на дерево казалось невозможным. Отличный Новый год. А воспитательницы из детского сада, похоже, правы насчёт того, что с отцом девчонкам не повезло.
– Папа, да ну посмотри! – Дочь изо всех сил тянула его за рукав пальто. Серёга обернулся: на качелях на детской площадке, обычно полной народу, но сейчас пустой, сидел какой-то совершенно скрюченный мальчик, которого с трудом раскачивала, видимо, мама или бабушка в сером платке поверх скатавшейся шубы, – словно почувствовав взгляд, она резко повернулась к наблюдателям спиной. Безысходная картина отлично вписывалась в Серёгину тоску.
– Что такое? Пальцем нехорошо показывать.
– Ну папа, – заныла девочка и начала тянуть ещё сильнее. – Ты туда смотри, вон! Качели!
Женщина у качелей как будто сжалась и стала меньше ростом. Мальчик оглянулся на них и смерил Серёгу колючим взглядом, прекрасно понятным даже издали. Серёга не отвёл глаза: за годы по больницам с девчонками он насмотрелся на всякое. Пацан, судя по всему, тоже – но только он сейчас ощетинился зря.
Дело-то не в нём. Что с мальчиком что-то может быть не в порядке, младшая даже и не заметила. Да если и заметила, ей наплевать. Может, отец он и так себе, но уж этому-то дочь научил. А вот бороться с нетерпением и гиперактивностью нет. По крайней мере, младшая уже неслась к качелям, проваливаясь в глубокий снег (когда только успел нападать?), похожая на маленького снеговика в вязаной шапке.
– Папа сейчас и тебя покачает, – радостно сообщила она мальчику на качелях. – Он знаешь какой сильный?
Мальчик и женщина посмотрели на Серёгу – он удивлённо, она с сомнением. Серёга вздохнул: он не отличался силой, ему совершенно не хотелось никого качать, но качели отдаляли тот омерзительный момент, когда младшая вбежит в комнату, а там нет ёлки.
Пошёл крупный снег. Качели со скрипом взлетали ему навстречу. Все молчали.
– Недавно переехали? – поинтересовался Серёга, раскачивая сразу обе части качелей. Женщина раздражённо пожала плечами:
– Всю жизнь тут живём. Мы просто не выходим. Трудно, знаете ли. Особенно осенью – зимой.
– Знаем.
– Конечно, не знаете – откуда вам знать? – Женщина презрительно улыбнулась Серёге из глубины своего отчаяния.
– Как скажете. – Серёга пожал плечами. Он мог бы, конечно, сказать, что коляски у них нет и таскать старшую по лестнице на руках тоже то ещё удовольствие, но мериться безднами отчаяния – это безнадёжное и, главное, бесполезное дело. Женщина молчала. Он тоже.
Надо было идти домой. В старом облезлом доме над детской площадкой горели все окна, кроме двух на пятом этаже – в первом и в четвёртом подъездах. Серёга с тоской посмотрел на своё.
– Это ваше? – спросил парень на качелях.
– Ага. Второе, вон то, ваше?
– Ага.
Опять наступила тишина – но уже не такая неудобная. Младшая молчала – опять уши греет и снежинки ест, вечно она так делает.
– Соседи, значит. Я Сергей, – сказал Серёга.
– Елисей, – представился мальчик.
– Как королевич! – наконец подала голос младшая. – Класс! А я Иляна!
– О-о, ты тоже из сказки! Я читал!
Невидимая струна напряжения лопнула окончательно. Дети на качелях легко перелетели коммуникативный барьер. Родители стояли, переминаясь с ноги на ногу, и не решались заговорить.
– Имя редкое, – наконец произнесла женщина. – Вы румыны?
– А вы из тридевятого царства? – Серёга усмехнулся.
– Вы ведь родились в четвёртой медсанчасти? – с интонацией сыщика из сериалов на НТВ воскликнула женщина. – То есть ваша девочка?
– Там. – Серёга удивлённо поднял брови. – Но почему…
– Потому что с нами, как оказалось, в палате лежали Василиса и Еруслан.
– Еруслан, надеюсь, Лазаревич? – деловито уточнил Серёга.
– Моисеевич.
– Бывает.
Что тут скажешь? Не говорить же, что в сравнении с тем, как зовут их старшую, Еруслану Моисеевичу страшно повезло.
– Макс, дорогой, пожалуйста, ну один раз! Ты можешь один раз у нас переночевать? Я понимаю, что у тебя планы, но мы не можем его с собой повезти, это опасно. Что? Дома оставить? Ты не представляешь, во что дом превратится, мы только-только сделали ремонт после того, как они разожгли костёр в большой комнате на ковре!
Ян издал горестный вопль и запустил тапкой в кота. Кот лениво зашипел – он уже давно привык к появляющимся из ниоткуда тапкам. Впрочем, по сравнению с экспериментами по производству золота путём плавления фольги от шоколадок, или инсценировкой Цусимского сражения в ванне (корабли были игрушечные, бумажные, а вот огонь нет, и поражённый врагами броненосец «Сисой Великий» подпалил и занавеску), или даже игрой в полярную экспедицию Роберта Скотта на ковре в большой комнате (да, костёр пришлось разжечь, но экспедиция же погибала от холода, при чём тут ковёр, мама, ты не понимаешь) появляющаяся из ниоткуда тапка была безобидной шалостью.
С детства не переносивший плохих финалов, Ян Малинин давно осознал свою миссию в этом мире: поддерживать неудачников, поэтому он никогда не играл в победителей. Да, русский флот потерпел поражение в Цусимском сражении, Роберт Скотт дошёл до полюса вторым и погиб по пути обратно, алхимики вообще не получили своё золото, ну так что же? Не играть в них никому?
Лучшие друзья Яна – Тимур и Янка – всецело разделяли его благородную страсть, а вот весь остальной мир был против них.
Игры в основном происходили в доме у Малинина – его родители, учёные-орнитологи, часто бывали в отъезде, поэтому именно их дому доставалось больше всего. После той самой экспедиции Скотта, в результате которой чуть не сгорел весь дом (пожарные приехали совершенно по-настоящему), родители всех троих как сговорились (на самом деле и правда сговорились), и теперь друзья никогда не оставались в квартире втроём.