На нашей проселочной дороге нет фонарей, и в иные ночи бывает темно, как в пещере. Но Тэсс, в отличие от нас, людей, прекрасно видела в темноте.
Глаза собак, как и кошек, имеют светоотражающую поверхность – тапетум. Именно поэтому они сверкают, например, в свете автомобильных фар. В такие темные ночи я следовала за Тэсс в черноту, прислушиваясь к звону жетонов на ее ошейнике. А она вела меня вниз по пологому склону заднего двора, туда, где лужайка выходила к краю поля. Там я шептала ей: «Тэсс, вперед!»
И, выждав несколько секунд, бросала диск в темноту. Куда он улетал, я понятия не имела. Но секунду или две спустя слышался щелчок зубов о пластик – это означало, что Тэсс подпрыгнула и поймала фрисби.
Я присаживалась на корточки и протягивала вперед руки. Она всегда клала фрисби прямо мне в ладони, иначе мне пришлось бы тратить драгоценное время игры на поиски диска на земле.
Она быстро научилась предугадывать почти каждое наше движение. Знала, когда мы идем в верхний сарай, а когда в нижний, когда к машине, а когда к дому. В доме ей, казалось, заранее было известно, кто в какую комнату собирается направиться. А когда мы с Говардом шли в дальние походы – иногда нам приходило в голову устроить себе выходной, и тогда мы брали ее с собой на прогулку в Белые горы, – она то бежала вперед, чтобы догнать моего длинноногого мужа, то возвращалась ко мне. Нередко она находила меня как раз перед развилкой, где без нее я точно пошла бы не той дорогой. А после этого опять бежала к Говарду и снова ко мне, чтобы проверить, как там я. Говард однажды сказал, что она идет по одной тропе с нами, но проделывает тот же путь четыре или пять раз, прежде чем мы доходим до конца. Выведенные как пастушьи собаки, бордер-колли славятся умом. И Тэсс всегда пыталась выяснить, что мы собираемся делать дальше и чем она может помочь.
Однако при всем своем уме Тэсс не могла понять моей слепоты в темноте. Как я могу не видеть того, что так ясно видит она? Тем не менее она всегда готова была прийти мне на помощь в этой моей непостижимой беспомощности. Она терпеливо приносила игрушку прямо мне в руки. И когда я решала, что нам пора возвращаться, стоило мне тихо сказать: «Тэсс, пойдем!» – она подбегала ко мне и, позвякивая своими жетонами, вела меня к дому.
Тэсс постоянно удивляла меня своим умом, силой и ловкостью, но особенно очевидно для меня становилось, как много она дает мне, именно в такие темные ночи. В отличие от большинства людей, благодаря Тэсс я могла передвигаться и даже играть в кромешной тьме. Когда я была с ней, она словно одалживала мне свои собачьи суперспособности, которыми я не обладала, но о которых мечтала с тех пор, как впервые обнаружила их в Молли.
Однако в конце концов все изменилось и глубоко изменило меня.
Однажды июньским утром, когда мы проснулись, Тэсс спрыгнула с кровати на пол и вдруг упала.
Сначала я подумала, что это артрит. Тэсс было уже 14 лет, и, учитывая ее возраст и травмы, полученные еще до встречи с нами, неудивительно, что она иногда оступалась. Наш замечательный ветеринар Чак Девинн уже лечил Кристофера, тогда 12-летнего, от возрастных заболеваний суставов, и каждое утро я начиняла его утренний кекс тремя таблетками.
Но когда я заглянула Тэсс в глаза, стало ясно, что она не просто оступилась. У нее был микроинсульт.
Она быстро поправилась, однако ее болезнь стала для нас тревожным звоночком. Нам с Говардом было за сорок, но животные, с которыми мы провели наши самые активные молодые годы, старели, опережая нас. Наши совместные дни были сочтены.
Конечно, мы всегда знали, что так будет. Для меня это одно из самых печальных обстоятельств жизни на Земле – то, что большинство животных, которых мы любим, за исключением некоторых видов попугаев и черепах, умирают гораздо раньше нас. Отправляясь в далекие путешествия, туда, где полным-полно ядовитых змей, плотоядных хищников и заложенных мин, я частенько шутила с друзьями, что просто пытаюсь опередить Криса и Тэсс. Я никогда не боялась смерти. Смерть была просто еще одним новым местом, куда можно отправиться. В конце концов, мы все там будем. Я верила, что если небеса существуют, то, попав туда, я воссоединюсь со всеми животными, которых любила. Но я очень боялась остаться без Криса и Тэсс, когда они уйдут.
К счастью, они оба, казалось, неплохо себя чувствовали для своего возраста. Жизнелюбие Криса – его тяга к нежностям, хорошей компании и шоколадным пончикам – не ослабевало. У него по-прежнему было много фанатов, которые устраивали ему свинячье спа. А Тэсс, как и прежде, очаровывала всех, прыгая за летающим диском и носясь за мячом, высунув язык, пока мы не останавливали ее.
Но однажды, отвлекшись на какой-то запах, Тэсс уронила диск в траву. Говард попросил ее принести фрисби, однако она не отреагировала. Она оглохла. Вероятно, это произошло уже несколько недель или месяцев назад, а мы ничего не замечали, потому что ее чуткость и интеллект отлично компенсировали отсутствие слуха.
Затем последовала борьба с собачьим периферическим вестибулярным синдромом. По внешним признакам это похоже на инсульт, но больной при этом испытывает совсем другие ощущения. Мир Тэсс стал неудержимо вращаться. Одолеваемая головокружением и тошнотой, она неделями не могла встать.
Удивительно, но и из этого она выкарабкалась. Все-таки Тэсс была бойцом. Она снова наслаждалась прогулками, но ходила теперь, всегда склонив голову. А ее блестящие карие глаза затуманились. Оглохнув и ослепнув, она больше не могла играть во фрисби. Мяч тоже не вызывал у нее интереса. У меня ныло сердце – и поначалу я думала, что оно болит за нее. Я представляла, как она скучает по нашим прогулкам и играм, когда она могла носиться по полю, ловя мяч или диск.
Но я ошибалась. Это было моей болью. Это я тосковала по тем дням, когда она была молодой и сильной, по магии ее дара слышать то, чего не слышу я, и видеть в темноте. Я скучала по нашим прогулкам, в которых проявлялись все ее сверхспособности. Мне было грустно, а Тэсс – нет.
Стоило только взглянуть на нее, чтобы понять, что она счастлива. Она виляла хвостом. Ее улыбка, ее уши, ее настрой – все говорило о том, что она вполне довольна. Тэсс больше не хотелось ни бегать, ни прыгать. Но ее жизнь по-прежнему была насыщенной и интересной, наполненной запахами, вкусными угощениями и общением с теми, кого она любила. Она смирилась с тем, что теперь по какой-то причине мир стал темным и тихим. Но ее это не беспокоило. Очевидно, она понимала, что мы, люди, можем каким-то образом управлять для нее этим черным беззвучным миром.
Тэсс по-прежнему любила гулять, даже ночью. Раньше мне нравилось, что она убегала так далеко от меня, чтобы поймать игрушку; теперь я радовалась, что мы держимся так близко друг к другу. Сначала Тэсс могла ориентироваться на тепло моего тела и запах. Потом мы стали ходить, все время соприкасаясь. И для меня было честью после стольких лет, проведенных вместе, что она так доверчиво и не испытывая сомнений полагалась на меня, как когда-то полагалась на нее я, чтобы перемещаться во тьме. Никогда еще никто не полагался на меня настолько безгранично. Никогда еще никто не любил меня так сильно. И никогда прежде я не испытывала такой глубокой благодарности за это.
В ее преклонные годы Тэсс по-прежнему вызывала во мне желание петь. Ее грация и красота стали еще более удивительными. И дело было не в ловкости и красоте движений, а в той благодати, которая заключалась в ней. Той благодати, к которой мы взываем, когда нуждаемся в силе или сострадании, превосходящем человеческое. Благодать, как говорят богословы, – это божественная способность возрождать и освящать, вдохновлять и укреплять: «Был мертв и чудом стал живой, Был слеп и вижу свет…»
Тэсс не утратила своих сверхспособностей. Она просто принесла и вручила их мне, как фрисби в темноте. До конца дней, которые нам суждено было провести вместе, я смиренно наслаждалась честью делать для нее то, что прежде она делала для меня. Теперь я была тем, кто вел ее сквозь тьму.
Моя собака и моя свинья старели, а я любила их все сильнее. Не было такой тьмы, в которой мы не могли бы найти дорогу вместе. Но что будет, когда Крис и Тэсс уйдут?
Глава 7Крис и Тэсс II
После того как Крис и вскоре после него Тэсс ушли, единственная мысль, которая помогала мне держаться, – что я могу покончить с собой.
Шестнадцатилетняя Тесс была уже очень слаба, когда однажды утром в начале лета мы обнаружили, что Кристофер умер во сне в своем хлеву. Я была потрясена. Это произошло слишком внезапно. В свои четырнадцать Крис страдал от артрита, но в остальном все было в порядке. И поскольку у него не наблюдалось никаких симптомов угасания, а мы понятия не имели, как долго могут жить свиньи, я надеялась, что он переживет Тэсс и поможет мне справиться с ее уходом. Но этого не случилось.
В последние дни Тэсс я ежедневно делала ей капельницы с раствором Рингера, чтобы поддержать ее отказывающие почки. По ночам она иногда просыпалась со стоном, от боли или ночного кошмара – я не знала, от чего. Но я понимала, что это только вопрос времени, когда боли в ее жизни станет больше, чем радости. Такой момент наступил осенью. Солнечным сентябрьским днем наш ветеринар приехал к нам. Мы с Говардом держали Тэсс на руках под нашим серебристым кленом, а он сделал ей укол, который положил конец ее яркой и щедрой жизни.
Как же мне хотелось пойти вместе с ней! Утрата Кристофера уже была тяжелым ударом. Без него хлев, хотя там и продолжали жить наши курочки, казался пустым. Один вид нашего двора повергал меня в пучину горя. После ухода Криса я жила ради Тэсс. Я знала, что она умирает, и я думаю, она тоже это понимала. Но мы были вместе, и в эти короткие месяцы нам обеим этого было достаточно.
Когда ее не стало, со мной по-прежнему были мои дорогие курочки, мой любимый муж, наш чудесный дом, заботливые друзья и придающая моей жизни смысл работа. Но все эти благословенные дары, которые прежде привносили радость в каждый мой день, теперь утратили для меня смысл. Стояла ранняя осень, мое любимое время года, и воздух был напоен запахом спелых яблок. Но мне не хотелось драгоценных плодов нашей столетней красно-коричневой «роксберри». Мне не хотелось собирать последнюю летнюю голубику. Я не ждала ни осенних красок, ни пушистого снега. Мне не хотелось ни есть, ни спать, ни музыки, ни компании, ни Рождества, ни Пасхи, ни следующего года – ничего. Я ненавидела себя за эту неблагодарность.