«Не прошло и нескольких минут после визита проехидны, как другая команда следопытов принесла нам кускуса! – продолжает мой полевой дневник. – Это пухлое плюшевое создание с огромными карими глазами, шерстью темно-коричневой, если не считать белоснежного животика, розовых лапок и розового голого кончика цепкого хвоста».
На каждом шагу мы встречали следы пребывания редких, удивительных животных с невероятными телами, фантастическими способностями и восхитительными названиями. Ехидны – один из двух видов яйцекладущих млекопитающих на Земле (другой – утконос). Кускусы – самые крупные опоссумы в мире, весом до шести килограммов, ведущие ночной образ жизни. Других животных мы не видели, но находили их гнезда, запасы и норы. Так, один раз мы наткнулись на холмик из растительных остатков, где птица большеног размером с курицу выкопала гнездо, в котором могла бы уместиться малолитражка, и использовала тепло, выделяемое компостом, для высиживания яиц. (Да, самец ухаживает за ними, по мере необходимости регулируя температуру за счет того, что роет охлаждающие вентиляционные отверстия.) На лужайках возле лагеря мы обнаружили норы, выкопанные филандерами – похожими на кенгуру пушистыми зверьками с тревожно поворачивающимися в разные стороны ушками и коротенькими толстенькими хвостами. А следопыты сообщили, что видели возле лагеря Dorcopsis – крошечных кенгуру с мордочками как у газели.
Этот мир дождевого леса был полон жизни, как нигде. В отличие от тропических лесов Амазонии и других, где мне доводилось бывать, здесь не водилось ни москитов (для них тут слишком холодно), ни кусачих муравьев, ни ядовитых змей, ни пауков или скорпионов. Хотя Васаунон был полон обитателей, все они казались не только не опасными, но даже доброжелательными.
Каждый день приносил новый, восхитительный сюрприз: земляника у тропинки, микроорхидеи размером меньше булавочной головки, падающие звезды по вечерам. И люди вокруг меня были замечательными: из Соединенных Штатов, Новой Зеландии, Австралии и Папуа – Новой Гвинеи. Трое из нас дружили и до поездки, но к концу первой недели друзьями стали все. Следопытов и ученых, местных жителей и иностранцев, будь то служитель зоопарка, художник или исследователь, – всех нас объединяла непростая задача изучения этого девственного тропического леса ради того, чтобы защитить и сохранить его.
Жизнь в лагере не всегда была легкой. Корни деревьев так и норовили попасться под ноги. Одежда не высыхала. По утрам и вечерам изо рта вырывались облачка пара. Свернувшись калачиком в спальном мешке, я спала в одежде, но все равно к утру замерзала. Зато наша работа была важной, отношения друг с другом – теплыми, а все, что окружало нас, – поистине волшебным.
Однажды рано утром мы почувствовали, что земля дрожит. Это было землетрясение, которое не причинило нам никакого вреда. На самом деле эта дрожь подействовала на меня даже жизнеутверждающе. «Земля кажется здесь только что рожденной, – написала я в своем полевом дневнике. – Неудивительно, что мы иногда чувствуем, как бьется ее расплавленное лавовое сердце».
Первого апреля, едва проснувшись, Лайза сказала мне, что сегодня, она чувствует, будет удачный день. Мы обе старались вставать пораньше, чтобы посмотреть, как следопыты отправляются на поиски древесных кенгуру. На меня произвело большое впечатление то, с какой добротой эти люди относились не только к жителям Запада (за головами которых некогда охотились племена Новой Гвинеи), но и к животным, чьи шкуры украшали их парадные одежды и чье мясо они ели меньше поколения назад.
Лайза стирала белье, а я мыла посуду в ручье, когда в 8:35 мы получили сообщение: «Древесные кенгуру! Двое!» Мы подумали, что это должны быть мать и детеныш, и побежали за следопытом, который сказал нам на ток-писине, креольском языке, самом распространенном в Новой Гвинее, что они оба сидят на дереве неподалеку. Может показаться, что снять животных с деревьев нереально, но следопыты точно знают, как это сделать. Сначала надо построить вокруг дерева небольшую ограду. Затем один следопыт взбирается на соседнее дерево, и кенгуру спрыгивает со своей ветки на землю, где другие следопыты хватают его за сильный хвост и быстро запихивают в мешок из-под кофе.
Когда мы вернулись в лагерь, выяснилось, что «малыш» – на самом деле взрослый самец. Следопыты застукали двух древесных кенгуру во время романтического свидания! Впервые Лайзе удастся надеть радиоошейник на взрослого самца.
– Это просто чудо! – воскликнула она.
– Первый в мире самец Матши с радиоошейником! – сказал ее новогвинейский студент. – Исторический момент!
Ветеринар дал древесным кенгуру легкий наркоз, чтобы можно было осмотреть их, не пугая еще больше, и надеть на них ошейники. Первой была самка цвета тропической орхидеи, с длинным золотистым хвостом и темной полосой на спине. Ее блестящие изогнутые когти, идеально подходящие для лазания по деревьям, были охряного цвета. Я не удержалась и погладила ее мех, как когда-то гладила шерсть Тэсс. Он был мягкий, как облачко.
Пока кенгуру, уже в ошейниках, ждали утра в большом травяном загоне, мы все думали, как их назвать. Но Лайза уже решила: Кристофер и Тэсс.
Мы шли к тому месту, где должны были выпустить их, и мои ботинки успели потяжелеть на несколько килограммов от грязи. У меня в голове, в ритме каждого шага, звенели и прыгали имена: Тэсс, Крис, Тэсс, Крис. Сколько раз за те 14 лет, что я провела со своей свиньей и собакой, мне довелось произнести эти драгоценные слова? С момента их смерти один лишь звук этих имен, как стрела, поражал меня в самое сердце. Но теперь все было по-другому. Тэсс. Крис. Тэсс. Крис. Повторение их имен стало песнопением, мантрой, молитвой – призывом с благодарностью вспоминать своих любимых, который как нельзя лучше настраивал на предстоящий торжественный момент.
Конечно, эти прекрасные дикие звери не были моим Крисом и моей Тэсс. Не были они и теми, в кого вселились души моих любимых животных. Это были совершенно другие создания со своей собственной жизнью. Но для меня они также были воплощением дикой природы. Эти два животных заключали в себе дикое сердце, которое бьется внутри всех существ, – ту дикую природу, которую мы чтим в нашем дыхании и нашей крови, ту, которая держит нас на этой вращающейся планете. Здесь, в дождевом лесу, я нашла и вновь обрела эту дикую природу, которая исцеляет разум и душу, – эту неистовую и дивную жажду жизни.
День, когда мы выпустили на волю Кристофера и Тэсс, принес освобождение и мне.
Глава 8Салли
Открытка стояла на моем письменном столе как напоминание. На ней была строка из стихотворения английской поэтессы Эдит Ситуэлл: «Любовь не проходит со смертью, ничто не утрачивается, и в итоге все приносит плоды». Мои друзья уверяли меня, что Кристофер и Тэсс все еще со мной. Гретхен Фогель, подарившая нам на новоселье первую стайку кур, обладает способностями медиума, и она сказала мне, что видит Криса и Тэсс, когда приходит к нам в гости. Дух нашего 340-килограммового хряка оказался даже крупнее, чем его бренное тело. «Он плывет за мной, как дирижабль», – рассказывала Гретхен. И она совершенно отчетливо видела Тэсс, сидевшую рядом со мной на кухне на черно-белых квадратах линолеума.
Но почему же я их не видела?
У меня никогда не случалось никаких видений, вещих снов или контактов с духами. К моему разочарованию, мне не был ниспослан и дар «говорения на иных языках», о котором говорилось в Библии. Я верю в бессмертие души. Однако мне ни разу не удавалось почувствовать присутствие близких, которые уже покинули этот мир. Я только скучала по ним. Однажды я рассказала об этом другу, с которым познакомилась в Амазонии, мастеру восточных единоборств и бывшему морпеху США.
– На самом деле ты их чувствуешь, – мягко сказал он. – То, что ты чувствуешь, когда скучаешь по ним, – это не их отсутствие. Это их присутствие.
Его мудрые слова утешили меня. Но я не могла не желать какого-то знака, ощущения, взаимодействия.
И однажды январской ночью, – уже после того, как я вернулась из Папуа – Новой Гвинеи, написала мемуары о жизни с Кристофером Хогвудом, закончила книгу о древесных кенгуру и съездила в очередную экспедицию на Амазонку, а потом еще в Италию, – через полтора года после своей смерти, Тэсс явилась ко мне во сне и показала обещание радости, ждущей впереди.
Мне часто снятся животные, и обычно это радостные сны. Но тот был другим. Начало его было драматическим. Друг подарил нам щенка бордер-колли. Что может быть лучше? Но меня мучила тревога. Во сне щенок был размером с новорожденную мышь, и я боялась, что он умрет. Я не знала, что сделать, чтобы он выжил, и чувствовала себя совершенно беспомощной.
Потом кто-то подошел к двери. Я не слышала стука, но знала, что за дверью кто-то есть. Я открыла, и там стояла Тэсс.
О, какое счастье снова увидеть ее! Однако даже во сне я знала, что Тэсс умерла. Что это дух Тэсс и что она пришла, чтобы помочь мне. Я побежала за Говардом и привела его к двери. Но Тэсс уже исчезла. На ее месте стояла другая бордер-колли.
Как и у Тэсс, у этой собаки была белая полоса на носу, белые ноги и белый кончик хвоста. Но шерсть у нее была еще роскошнее, чем у Тэсс. Ее уши стояли торчком, не сгибаясь на концах. И ей не хватало белого воротника Тэсс. Она смотрела на нас выжидающе своими блестящими карими глазами.
И я поняла, что это Тэсс послала ее нам. Проснувшись, я сразу начала искать ее.
Мы с Говардом оба, не сговариваясь, заходили на сайт центра помощи бордер-колли. Этот центр расположен в сельской местности к северу от Нью-Йорка и является крупнейшим в регионе, если не во всей стране, среди тех, что занимаются этой породой. На сайте посетителей ждут фотографии и подробные истории десятков чистокровных бордер-колли и близких метисов, которых можно оттуда взять. Словом, «Глен Хайленд Фарм» явно был первым местом, с которого стоило начать поиски собаки, показанной мне Тэсс. Я чувствовала, что это должна быть девочка. Но узнаю ли я ее?