Салли оглохла.
С этим мы смирились. Купили ей ошейник с вибрацией, и я научила ее смотреть на меня, когда он начинает вибрировать, и получать за это угощение. Мы продолжили ходить в лес с нашими друзьями, только теперь избегали гулять вблизи дорог, так как Салли не слышала приближения машин. У ее глухоты был даже один плюс: по ночам нас с Говардом больше не будил лай Салли, переговаривавшейся с далекими лисами и собаками. Но эта потеря слуха испугала меня. Мы провели вместе всего девять лет. Неужели Салли намного старше, чем мы думали?
Я переживала. Вскоре мне предстояло ехать в Бразилию. Я должна была сопровождать Скотта Дауда, который первым познакомил меня с осьминогом в Аквариуме Новой Англии, в путешествии вверх по Риу-Негру, темноводной реке, которая сливалась со светлыми водами Рио-Солимойнс и давала начало Амазонке. Я работала над книгой для юных читателей о домашних аквариумных рыбках: откуда родом эти маленькие яркие создания и как они могут помочь в сохранении тропических лесов. Но мне очень не хотелось расставаться с Салли. Я знала, что в течение нескольких недель у меня не будет никакой связи с остальным миром. И если здоровье Салли под угрозой, я предпочла бы не ехать в экспедицию и отложить написание книги на год.
За неделю до моего отъезда мы отправились к нашему любимому ветеринару Чаку. В начале той недели Салли, казалось, поскользнулась на льду и слегка прихрамывала. Но Чак заверил меня, что с ней все в порядке. Я могла ехать.
На обратном пути из Бразилии я пыталась дозвониться до Говарда, сначала из Майами, потом из Бостона. Но безуспешно. Когда я вошла в нашу дверь, меня ждало именно то, чего я больше всего боялась: Салли лежала у подножия лестницы, не в силах подняться. Пока меня не было, ее поразило какое-то собачье заболевание периферического вестибулярного аппарата.
Салли восстановилась – как и Тэсс до нее. Сначала мы тренировались ходить по дому. Через две недели уже могли гулять по нашей улице. А через месяц возобновили лесные прогулки, хотя теперь они стали короче и спокойнее. Джоди, Перл и Мэй были терпеливы с нами. Казалось, пудели даже приглядывали за Салли, ходившей медленно и неуверенно. Они ждали ее на тропе, как когда-то Тэсс ждала меня.
Несмотря ни на что, Салли наслаждалась жизнью, по-прежнему таскала еду, любила наши лесные прогулки и одаривала нас своей несравненной улыбкой. Но явно чувствовала себя все хуже. Что ее мучило? Артрит? Мы сделали ей рентген. Попробовали давать ей глюкозамин, то же лекарство, что помогало Кристоферу. Однако наш ветеринар подозревал, что дело было в чем-то другом.
Он оказался прав. Это была опухоль головного мозга.
Мы готовы были на все, чтобы помочь ей. Мы проконсультировались с ветеринарным неврологом в штате Мэн. Нам сказали, что лечение в таких случаях помогает редко. Мы молились, чтобы это была медленно растущая опухоль. Но нет, это было не так.
В выходные, когда ни Говарда, ни Джоди не было, Салли перестала вставать и отказалась от еды. Я не отходила от нее ни на шаг. Пока я гладила ее, она выглядела спокойной и умиротворенной, а иначе вела себя беспокойно. Я вынесла ее на улицу, чтобы она насладилась теплым весенним солнцем. Мои друзья Лиз и Гретхен пришли поддержать нас и не уходили, пока Говард не вернулся домой. Чак срочно приехал к нам, чтобы осмотреть Салли. Он решил, что у нее может быть инфекция, и сделал ей укол антибиотиков в надежде на то, что, если она выздоровеет, у нас еще будет несколько месяцев, чтобы провести их вместе. Но на следующий день стало ясно, что́ мы должны делать. Чак пришел в нашу спальню, где Салли лежала на овечьей шкуре. Она умерла у меня на руках.
Друзья звонили и приходили, чтобы поддержать меня. Джоди вернулась из своей поездки, и я гуляла с ней и ее собаками в летней густой тени лиственных крон. Моя только что вышедшая книга «Душа осьминога»[6] стала бестселлером. Но меня не радовали ни успех книги, ни забота друзей, ни красота лесов Нью-Гэмпшира. Меня не радовало ничто. Я чувствовала, что вновь погружаюсь в депрессию. И на этот раз впереди не было никакой экзотической поездки, которая могла бы спасти меня. Впервые за 20 лет мне предстояло ждать следующей запланированной экспедиции целый год.
Однажды утром, примерно через месяц после смерти Салли, нам позвонил Чак.
– Мы тут осматривали новый помет щенков Дэйва Кеннарда, – начал он.
– Держу пари, они очаровательные, – откликнулась я.
Я знала Дэйва, жившего в соседнем городке. Его великолепные чистокровные бордер-колли выступали на показах по выпасу овец по всему северо-востоку США. Дэйв продавал своих щенков за тысячи долларов, и все они отправлялись на фермы, где становились пастушьими собаками. На роль обычных домашних питомцев они не годились: такая жизнь показалась бы им безнадежно скучной, и это было одной из причин, по которым я не стала звонить Дэйву после сна, в котором Тэсс привела ко мне Салли. К тому же вокруг было так много бездомных и нелюбимых собак, которым мы могли бы подарить кров и заботу, что нам никогда не пришло бы в голову покупать бордер-колли у заводчика.
Так зачем Чак говорит мне это?
– Да, они совершенно очаровательные, – продолжил Чак. – И все здоровенькие. Кроме одного. Там есть мальчик, слепой на один глаз.
Рабочей пастушьей собаке необходимо отличное зрение. Иначе овца, свинья или корова может ударить ее, а поскольку животные, которых пасут бордер-колли, часто значительно крупнее их самих, такой удар может оказаться смертельным. Кроме того, пастушьи собаки могут управлять животными только силой взгляда. Это называется «иметь сильный глаз», но такое возможно, только если оба глаза зрячие. За щенка с таким дефектом вряд ли кто-то станет платить большие деньги, каким бы умненьким и здоровым он ни был.
Я повесила трубку с сильно бьющимся сердцем. А потом позвонила Джоди, но трубку снял Рик.
За обедом мы с Говардом обсудили все причины, по которым не были готовы к появлению в доме щенка. Это было слишком рано. Мы еще не отгоревали по Салли. Может быть, следующей весной мы подумаем о том, чтобы взять бездомную собаку. Суку. Классическую черно-белую, с белой полосой на носу, как у Салли и Тэсс. Нам нужна была молодая собака и некрупная – как Тэсс, потому что Салли, которая весила 18 кг, было трудно носить вверх-вниз по лестнице среди ночи, когда она постарела.
Но мы все равно поехали взглянуть на щенка. Просто посмотреть.
Мы назвали его Тёрбером. Нам всегда очень нравился автор комиксов и писатель Джеймс Тёрбер, и у него тоже был только один глаз. (Второй он потерял в детстве, когда его младший брат играл в Вильгельма Телля и выпустил в него стрелу.) С того момента, как мы привезли его домой, стало ясно, что Тёрбер – самое энергичное, общительное и жизнерадостное создание, которое мы когда-либо знали.
Одного взгляда на него достаточно, чтобы люди начали улыбаться. Белая полоса, похожая на молнию, тянется у него от макушки, огибает здоровый левый глаз и спускается вниз к кончику носа. Он трехцветный, с красивыми рыжеватыми бровями и одним таким же носком на левой передней ноге. Его невероятно длинный хвост (когда он был щенком и я могла носить его на одной руке, этот хвост уже был 35 сантиметров длиной!) почти касается земли, когда он стоит. Но хвост редко бывает опущен вниз. Обычно Тёрбер высоко поднимает его и размахивает белым кончиком, как флагом, когда бежит впереди нас по лесу. Говард называет его «следовой ракетой». Но Тёрбер всегда оборачивается и ждет, когда мы его догоним. И всегда подходит или останавливается, когда мы его зовем. Он верит, что сейчас произойдет что-то хорошее, – и так и бывает.
Тёрберу почти каждый миг приносит радость. В доме он любит играть со своими игрушками, некоторые, например красный мяч, принадлежали еще Тэсс. Когда он хватает своего резинового пищащего ежа или акулу, одного из своих мягких ягнят или змей, или осьминогов, или своего слона, или дракона, или утку, или бегемота, или краба, мы редко можем удержаться от игры в догонялки. Но, если мы заняты, он забавляется сам, придумывая игры, в которых одна из его игрушек оживает, и он должен либо пасти ее, либо нападать на нее. Он катает по полу сразу несколько мячей и гоняется за ними, иногда ловя по три за раз. В лесу он выбирает огромные, обычно раздвоенные палки – сломанные молодые деревца, иные по два с лишним метра длиной – и тащит за собой или несет в зубах, чтобы произвести впечатление на своих товарищей. Он так счастлив, что поет. По утрам он воет на радио, особенно если там играют на струнных или трубах. В машине по дороге на пикник мы с ним вместе завываем под его любимые диски. Особенно ему нравятся Спрингстин и одна песня инди-поп-группы A Great Big World, которая называется «Скажи что-нибудь». В последнее время наш дуэт полюбил песню «Грасиас а ла вида» («Спасибо жизни»). Я даже сочинила для нее другие слова: «Грасиас а ла вида / за эту собааааку / Он самый лучший пес / В целом огромном мире…»
Все любят Тёрбера, и Тёрбер любит всех. У него миллион друзей, как среди собак, так и среди людей. Он мгновенно подружился с Гретхен, Лиз и Джоди. Почти каждый будний день мы ходим в лес с Перл и Мэй. По утрам и выходным мы гуляем с одним или несколькими его друзьями-собаками: пастушьим псом по имени Бэзил, любителем купаний черным лабрадором по имени Шэдоу и живущим в нашем квартале красивым щенком золотистого ретривера по имени Августа. Невероятно, но Августа тоже родилась с одним глазом.
Мы часто забываем, что Тёрбер слеп на один глаз. Ведь это почти никак на нем не сказывается. Стоит Говарду бросить мяч, и Тёрбер несется за ним. Он быстр, ловок и умен, послушен и изобретателен. На наш взгляд, он само совершенство.
Время от времени при определенном освещении я вижу, что один его глаз – незрячий, и тогда вспоминаю об этом. Я считаю, что у него есть один здоровый глаз и один благословенный – потому что этот глаз привел его к нам.