Вомбатов мы видели редко. Похожие на коал, но живущие в норах, а не на деревьях, эти звери пугливы и большую часть времени проводят в разветвленных туннелях, прорытых в твердой как камень почве. Посмотреть на них удавалось только издали, когда они грелись в лучах полуденного солнца у насыпей у входа в норы. Время от времени нам удавалось поймать и измерить какого-нибудь вомбата, но в основном мы исследовали их среду обитания, наносили на карту норы и подсчитывали высохшие экскременты, чтобы оценить численность этих животных. Зато мы каждый день видели кенгуру, и они не переставали удивлять меня. Любое создание, растение или животное открывало мне новый мир, будь то паук размером с кулак, частенько забиравшийся ночью в мою палатку, или искривленные акации, которые умудрялись выживать на этой иссушенной красной земле. По вечерам мы готовили еду, и от костра шел запах эвкалипта. Мы спали в палатках под низкорослыми деревьями буша. По утрам любовались рассветами и стаями серо-розовых попугаев. Во всем этом был привкус мечты, которую я лелеяла в детстве: жить в дикой природе, открывая тайны животных.
Я работала так много и усердно, что в конце двухнедельного пребывания, когда мне уже нужно было возвращаться в Соединенные Штаты, доктор Паркер сделала мне предложение. Она не могла нанять меня в качестве научного сотрудника. И не могла оплатить мне билет до Австралии из Соединенных Штатов. Но, если я захотела бы провести независимое исследование любого из животных, живущих в заповеднике Брукфилда, она могла бы позволить мне остаться в ее лагере и делила бы со мной еду.
Итак, я отправилась домой – только для того, чтобы уволиться с работы и перебраться в палатку в австралийском буше.
Между моей детской мечтой жить в диком лесу и переездом в австралийский буш было одно, но важное отличие. В моих детских фантазиях рядом со мной был наставник, который указывал мне путь. Но, конечно, Молли давно не стало. Она мирно умерла во сне, в своей кроватке с алым пологом, еще когда я училась в школе. Кто теперь поведет меня, обычного человека, одинокого, ничего не знающего и не умеющего, в таинственную страну животных?
Я понятия не имела, что́ могу изучать. Поэтому начала с того, что помогала в работе другим, например собирала растения для аспиранта. Именно за этим занятием я и увидела эму впервые. Обычно одновременно в лагере находилось всего шесть исследователей. Иногда я помогала другой женщине искать следы завезенных в Австралию лис. Однажды я и еще несколько человек убирали остатки ограды из колючей проволоки, сохранившейся с тех времен, когда на территории заповедника было фермерское хозяйство. Мы собирали столбики от ограды, чтобы пометить ими подземные лабиринты вомбатов для исследования доктора Паркер, когда три эму появились снова.
Они подошли бесшумно и оказались метрах в 500 от нас. Видимо, их интересовал похожий на птичье гнездо комок омелы, растущей на эвкалипте. И снова меня будто пронзило током. Внимание!
Мы приближались к ним с камерами и биноклями, прячась за кусты и совершая перебежки, когда нам казалось, что они нас не видят. Но эму видят все и всегда: у птиц зрение в 40 раз острее человеческого. Мы были уже меньше чем в сотне метров от них, когда один из них выпрямился во весь рост, вытянул черную шею и направился прямо в нашу сторону. Пройдя метров двадцать, смелая птица повернула прочь и побежала. Я заметила, что она подняла хвост и извергла изрядное количество помета. После этого трое эму, не обращая на нас внимания, скрылись за склоном холма.
Я нашла помет и увидела, что в нем полным-полно зеленых семян. Омела! Теперь я знала, что буду изучать. Какова роль эму в распространении семян? Какими растениями они питаются? Помогает ли их помет семенам прорастать?
Теперь я целыми днями прочесывала буш в поисках помета эму. Для меня он был так же ценен и потенциально информативен, как топливные канистры, выброшенные с космического корабля пришельцев. Я собирала его, приносила в пакетах в лагерь и пыталась определить, что за семена в нем попадаются. Затем помещала половину семян обратно в экскременты, а другую половину на влажное бумажное полотенце и наблюдала, какие прорастут быстрее.
На закате одного особенно солнечного дня я присела отдохнуть на упавшее бревно. Глядя, как мясные муравьи ползают по моим ботинкам, я чувствовала себя счастливой и свободной. Теперь у моих хождений была научная цель. Подняв глаза от муравьев, я снова увидела пасущихся эму и нырнула за куст, надеясь, что смогу понаблюдать за ними подольше незамеченная, но они уже увидели меня. Один направился прямо ко мне, приблизился метров на 20, пробежался передо мной и остановился. Двое других подошли и сделали то же самое, после чего все трое замерли в ожидании.
Что это было? Вызов? Приглашение? Проверка? Они, должно быть, гадали: опасна ли она? Погонится ли за нами? И если да, то как быстро она бегает?
Я поняла, что прятаться бесполезно. Мне сразу вспомнилась Джейн Гудолл: она изучала шимпанзе, и в детстве я зачитывалась в журнале National Geographic статьями о ее исследованиях. Так вот Джейн никогда не пыталась наблюдать за животными, прячась от них. Напротив, смиренно и открыто она предлагала им свое присутствие, пока шимпанзе не привыкали к ней и не начинали чувствовать себя рядом с ней свободно.
С тех пор я стала каждый день одеваться одинаково: старая отцовская армейская куртка, синие джинсы, на голове – красная косынка. Я хотела, чтобы птицы привыкли ко мне и знали: это всего лишь я, и не представляю опасности. И рассчитывала, что они будут замечать меня задолго до того, как я увижу их.
После этого дня я стала встречать их чаще. Вскоре я уже виделась с ними почти ежедневно. А через несколько недель смогла приближаться к ним на расстояние в четыре-пять метров – так близко, что мне удавалось разглядеть их глаза с коричневато-красными радужками и черными дырочками зрачков, стержни их перьев и прожилки на листьях растений, которые они ели.
Я уже легко отличала их друг от друга. У одного была рана на правой ноге. Я назвала его Порченая Нога. (Это было австралийское выражение, как потом выяснилось, несколько грубоватое, которое я подхватила у служителя зоопарка.) Возможно, из-за этой раны он чаще остальных садился на землю. Черная Голова был, казалось, самым бойким в стае и, как правило, брал на себя инициативу. Несомненно, именно он подошел к нам во время моей второй встречи с эму. У Голошеего на глотке, там, где черные перья становились реже, светлело пятно. Он был самым пугливым. При сильном порыве ветра или приближении машины Голошеий первым обращался в бегство.
Я говорю о каждом из них «он» без всяких отсылок к анатомии. Определить пол эму невозможно, пока кто-то не отложит яйцо. Но я не могла думать об этих чудесных созданиях обезличенно. И еще я поняла, что они совсем молоды, потому что у них не было голубых пятен на шее, которые украшают взрослых птиц. Кроме того, они, несомненно, были братьями и сестрами и всего за несколько недель или месяцев до этого покинули отца (именно самец высиживает зеленовато-черные яйца и заботится о вылупившихся птенцах, которых бывает до 20 штук). Как и я, они только начинали открывать свой мир.
Чем они занимались весь день? Мне хотелось знать. В одну из наших редких поездок в Аделаиду я зашла в университетскую библиотеку. Оказалось, что до сих пор никто не опубликовал научных статей, описывающих поведение стаи диких эму. Таким образом, не прекращая опыты по проращиванию семян (и да, после прохождения через кишечник эму семена прорастали быстрее!), я сфокусировалась на хронике повседневной жизни этих птиц.
Я составила контрольный список того, чем они занимались: ходили, бегали, сидели, паслись, ощипывали листья, чистили перья и так далее. Отмечала, что каждый эму делал, с тридцатисекундными интервалами в течение получаса. Затем подробно описывала следующие полчаса. И так поочередно с того момента, как находила их, пока они не оставляли меня позади и не скрывались. Каждый раз было ужасно видеть, как они уходят, но я никогда не пыталась бежать за ними: это было бы бесполезно.
Даже самые обычные их действия завораживали меня. То, как они садятся, стало для меня открытием. Сначала они опускались на «колени» – при этом птичье колено больше похоже на наш голеностоп, – а затем, к моему удивлению, на грудь! Я и не подозревала, что они могут сидеть в двух разных позах. Наблюдать, как они поднимаются, было не менее удивительно. Чтобы встать, им надо было рвануться шеей и грудью вперед и подняться на колени, а уж потом, присев на корточки, вскочить на ноги.
Увидеть, как они пьют, тоже было неожиданностью – я ведь даже не включила это действие в свой контрольный список! Это произошло уже через несколько недель наблюдений за ними: после редкого в австралийском буше дождя они опустились на колени и стали пить воду из придорожной лужи. Многие обитатели пустынь получают всю влагу из пищи и обходятся вовсе без воды, поэтому-то я ничего подобного не ожидала.
Откровением и радостью было наблюдать, как они прихорашиваются. Мне нравилось смотреть, как они чистят свои остистые коричневые перья, расчесывая их клювами. В эти минуты я вспоминала, как в детстве после обеда, когда светило яркое солнце, мы с бабушкой садились на диван, и она расчесывала мне волосы. Я представляла, как им сейчас хорошо, и разделяла с ними удовольствие от этого умиротворяющего действа.
В ветреные дни, когда ветер развевал их перья, они танцевали, запрокидывая головы к небу и подпрыгивая в воздух на сильных ногах. Складывалось впечатление, что делали они это просто ради веселья. Было у них и чувство юмора. Однажды они приблизились к собаке рейнджера, привязанной на цепи возле дома. Собака истерически залаяла, но смельчак Черная Голова, высоко подняв голову, продолжал лоб в лоб идти на напрягшегося пса. Оказавшись метрах в шести, он вытянул свои короткие крылья вперед, вздернул шею и подпрыгнул в воздух, брыкаясь обеими ногами. Секунд через сорок к нему присоединились двое других, и пес совсем обезумел. Затем эму пробежали метров триста так, чтобы собака их видела, и вдруг резко сели и начали прихорашиваться, будто поздравляя себя с успехом своей выходки. Я восхитилась смелостью пугливого Голошеего и Порченой Ноги. Должно быть, это их вожак, Черная Голова, придал им уверенности, и они решились подразнить хищника.