Даже работая на известный департамент, Эшер прежде всего оставался ученым. Точно так же выслеживал он и вампиров – используя научные знания. Лидия, будучи врачом, пыталась защититься от вампиров с помощью медицины.
Медицинские журналы лежали грудой на ночном столике. В свое время Эшеру пришлось долго привыкать к обыкновению Лидии ложиться в постель с книгой. Из журналов торчали закладки. Все отмеченные статьи касались либо патологии крови, либо источников легенд о вампирах, либо болезненно повышенных психических способностей. На полочке он нашел медицинский шприц и коричневый бархатный футляр с десятью ампулами нитрата серебра.
Ему понадобилось несколько секунд, чтобы вникнуть в смысл случившегося.
Она не взяла с собой ничего из приготовленных ею же средств защиты.
Эшер неторопливо вернулся в комнату. Там стояла хозяйка, испуганно оглядывавшая бумажный разгром и карту Лондона, похожую на карту боевых действий. Это была маленькая смуглая женщина несколькими годами старше самого Эшера. Взглянув на него, она сказала:
– Я принесу вам немного шерри, сэр.
– Благодарю вас.
Эшер присел на стул перед конторкой. Если и была в нем остаточная слабость, то он уже этого не чувствовал.
Много лет назад, после Претории, он пытался поправить свою жизнь, пытался снова связать воедино клочья своей истрепанной души. У него была девушка в Вене, куда он приезжал раз двенадцать ради сбора информации, но он бросил ее, фактически предал. Сделать это было далеко не просто, поэтому решил начать все сначала – ожить, воскреснуть…
Если Лидия мертва, то у него просто не хватит сил пройти этот путь снова.
Губы его дрогнули в горькой улыбке. Он вспомнил слова Исидро в салоне Элизы: «Не бойтесь, госпожа. Законы я помню». И пальцы вампира сомкнулись, как наручник, на запястье Эшера…
«Бойтесь, – подумал Эшер с тихой страшной решимостью. – Если вы прикоснулись к ней хоть пальцем…»
Внимательно и неторопливо он перечитал записи Лидии. Некоторые из адресов были помечены звездочкой и только два адреса – двумя. Первый – Эрнчестер-хаус. Второй – старый дом возле Грэйт-Портленд-стрит. Район, смутно ассоциирующийся с тусклыми георгианскими строениями, видавшими лучшие дни. Судя по записям, дом был приобретен в 1754 году шестым графом Эрнчестерским и передан в дар доктору Лайонелу Гриппену.
Солнце висело над Харроу-Хилл смутным оранжевым диском в заводской дымке, когда он отпустил кеб. Еще немного – и оно коснется крыш. «Бездна времени», – подумал Эшер. Ему бы очень хотелось знать, не было ли у Лидии запасного серебряного ножа. Ушла ли она из дому совсем безоружной, да и уходила ли? Гриппен мог просто ворваться и увести ее с собой.
Но откуда он мог узнать, кто она такая и где ее искать?
«Прекрати, – приказал он себе, потому что прогулка в Гайд-парке снова проступила в его памяти, как кровавое пятно на ковре. – Об этом ты подумаешь позже». И с той же решимостью запретил себе размышлять, чем это «позже» может обернуться для них обоих.
Дом номер семнадцать по Монк-серкл выглядел, как и окружающие его дома, весьма древним строением. Это были высокие здания из коричневого камня, двери для слуг располагались у них с тыла. Это Эшер отметил, еще расплачиваясь с возницей.
«Хорошо, – подумал он, – то есть взлом можно обставить весьма интимно».
Неторопливо проходя мимо, он осмотрел забранные плотными ставнями окна и поискал обязательный вход в конюшни. Когда-то здесь были ворота, теперь от них остались ржавые столбы, привинченные к кирпичным стенам. В узком проходе стоял экипаж – коляска, на каких обычно раскатывают доктора. Отметив все возможные пути и препятствия на случай стремительного бегства, он миновал коляску, поигрывая отмычкой в кармане. Хотел бы он знать, может ли Гриппен следить за ним во сне.
Если Гриппен вообще был здесь. Чарльз Фаррен упоминал о здании неподалеку от Эрнчестер-хаус. А упорные поиски Лидии выявили еще несколько домов, принадлежащих вымышленным лицам, а проще говоря – все той же супружеской паре. Из рассказов Исидро следовало, что испанец довольно часто менял место ночлега. Утомительное занятие. Это Эшер знал еще по своим заграничным приключениям. Может быть, вампиры становятся самоубийственно беспечными, потому что устают быть похожими на людей?
«За некоторым исключением, – подумал он. – Минорит брат Антоний просто тихо сошел с ума».
Кто еще? Туллоч Шотландец, призрак церковного кладбища Сен-Жермен? Элизабет Белокурая, пившая порченую кровь больных чумой? Непредсказуемый Райс? Но ведь его никто не видел с 1666 года. Или еще более старый вампир, о котором даже легенды забылись и который затаился в Лондоне… Пока его не пробудил к действию Кальвар?
Эшер неслышно двинулся мимо почти пустых конюшен, контор, каретных дворов. Во многих строениях давно уже не было ни лошадей, ни экипажей. Они были переоборудованы в склады или сдавались внаем за несколько шиллингов. Строение, примыкавшее к дому номер семнадцать, было особенно ветхим и грязным, двери висели на полуоторванных петлях, окна были выбиты. Дверь во двор была приоткрыта.
Эшер подошел поближе и почувствовал озноб. На внутренней стороне ворот он заметил две крепкие щеколды. Дальше начинался крохотный дворик, заставленный старыми ящиками и полусгнившей мебелью, и вел он прямо к дому. Мох рос на камнях мостовой, на утопленных в землю ступенях и вокруг дома. Слуги не пользовались кухней лет десять. Над кухней зияли высокие окна, мрачные и черные; остальные были закрыты ставнями.
Рациональный человек, англичанин двадцатого столетия, испытал бы чувство протеста при виде такой замкнутости. Эшер теперь не сомневался: это место посещали вампиры.
А ворота открыты. Он оглянулся на коляску, неприметно стоящую в переулке и ждущую…
Кого?
Как бы желая усилить подозрения, мерин в оглоблях кашлянул, тряхнул гривой и задумчиво пожевал железо мундштука. Последний луч солнца вспыхнул на медных частях упряжи.
Вампиры выезжают в коляске днем? Тот, о котором он сейчас думал, вполне мог.
Что-то стеснилось в груди, когда Эшер скользнул в разваленный, заросший сорняком дворик. Коль скоро он и Лидия нашли это место, кто-то мог сделать то же самое. Хотя если предположение Исидро справедливо, то Гриппен сам может разъезжать при свете дня.
Во всяком случае, очень возможно, что Лидия находится в этом доме.
Он осторожно пересек дворик. Если здесь и впрямь дневной охотник (будь это Гриппен, Туллоч Шотландец или же некто древний и безымянный), он все равно услышит шаги человека. А их ведь двое – дневных, если считать брата Антония… И как минимум один из них сумасшедший…
Эшер ступил на маленькую террасу слева от лестницы и вскрыл одно из окон, скрипнув зубами, когда щеколда сорвалась с хрустом и скрежетом. Отпрянув от проема, он довольно долго выжидал, напряженно вслушиваясь. В глубине дома что-то упало, затем послышался панический топот пары ног.
«Бежит к коляске, – подумал он. – На вампира не похоже… Соучастник из смертных?»
Если вспомнить манеру Кальвара откровенничать с будущей жертвой, вполне логичное предположение. Может быть, в одной из верхних комнат испепеленное тело Гриппена еще дымится в тусклом, льющемся сквозь сорванные ставни полусвете?..
Эшер от души надеялся, что так оно и есть, однако прислушивался к кочующему по дому человеческому топоту. Ступеньки скрипели уже в передней. Если сейчас проскользнуть в полуоткрытое окно, то он может перехватить убийцу у парадного входа…
Однако Эшер испугался столь дерзкой мысли. Возможно, именно это и сохранило ему жизнь. Он двинулся от окна, надеясь перехватить беглеца возле коляски, но тут из темного окна протянулась рука. Все произошло с невероятной быстротой. Эшера схватили за предплечье с такой силой, что затрещали кости. В меркнущем свете он успел увидеть белую, как пораженную проказой, лапу: вздувшиеся мышцы, узловатые костяшки пальцев, острые мощные ногти. Создание маячило смутным белым пятном в темном окне. Вторая белесая лапа схватила его сзади за шею, и в этот миг Эшер, выхватив из кармана пальто один из серебряных ножей, полоснул наотмашь.
Кровь ударила из запястья, словно он продырявил кипящий чайник. Нечеловеческий вопль из темного окна и впрямь был скорее похож на рев раненого зверя. Эшер вывернулся из ослабевшей на секунду руки, по опыту зная, что иначе его сейчас отшвырнут, как это сделал когда-то Гриппен. В следующий миг Эшер уже вырвал из кармана пальто револьвер и открыл пальбу по смутному силуэту, вылетевшему из двери черного хода.
Размывчатый, изменчивый, силуэт этот двигался с неуловимой быстротой, точнее сказать, он просто пропал, и Эшер, почувствовав его сзади, обернулся, все еще держа в левой руке серебряный нож. Последний лучик солнца осветил черепообразное лицо невиданного вампира. Клыки, торчащие из-под вывернутых распяленных губ, были похожи на обломанные бивни, они упирались в изрезанный ими подбородок. Вампир отпрянул, держась за запястье и уставив на Эшера огромные голубые глаза с раздувшимися от нечеловеческой ненависти зрачками.
Мысленная атака была страшна, Эшер почувствовал, что теряет сознание. Он пытался раздвинуть наваливающуюся на него черноту, а создание уже схватило его за руку. Вновь затрещали кости, Эшер вскрикнул, выпуская револьвер, и тут вопль вампира повторился…
«Серебро, – подумал Эшер. – Серебряная цепь».
И, ловя момент, ударил ножом снова.
Еще один крик боли и ярости. Схваченный за рукав Эшер все-таки был брошен о стену. Он успел вжать подбородок в грудь, но бросок был настолько силен, что голова откинулась назад и затылок влепился в кирпичи. В глазах померкло.
Голос провыл что-то. Удар повторился. Боль и серая волна небытия. Боль была единственным, что теперь связывало Эшера с жизнью…
Имя. Вампир провыл какое-то имя.
Дальше сохранилось смутное ощущение влажного камня под щекой и запаха прелой листвы.
Воздух прорезали свистки, послышался приближающийся топот. Спину разламывало, левая кисть болела не меньше правой, но хотя бы слушалась. В памяти всплыло газетное описание зверского массового убийства.