С серебряным ножом в левой руке он скользнул к темной стене дома.
Слабого, профильтрованного мраком света отдаленных фонарей хватило ему, чтобы установить, что кухня пуста, как и гостиная, чьи окна тоже выходили в сад. Окна подвала, располагающиеся на уровне земли, были закрыты, но не заперты. Озноб пробрал Эшера при одной только мысли, что сейчас придется проникнуть внутрь этим путем.
Он отступил во двор, осматривая окна первого этажа. Насколько он мог судить на таком расстоянии, одно из тех, что над кухней, было зарешечено.
Вновь он почувствовал озноб. Предрассветная мгла, казалось, нашептывала ему что-то о таящейся в доме опасности. Вспомнилась Гиацинта, просившая впустить ее, и то, что он готов был сделать это, хотя здравая часть сознания подсказывала, что стоит открыть дверь – и вампирша убьет его. Но теперь ему просто ничего больше не оставалось.
Пустые ящики, темные от влаги, украшенные трафаретными наименованиями какого-то научного оборудования, были свалены возле кухонной двери. Ругаясь на славянских языках, Эшер обхватил здоровой рукой водосточную трубу, залез на один из ящиков и таким образом добрался до следующего ряда окон.
Ближайшее из них было не заперто. За стеклом угадывались очертания лабораторного стола, мерцание пробирок. Долетевший до него запах химикатов, смешанный со смрадом гниющей органики, был отвратителен. К зарешеченному окну вел декоративный карниз. Чтобы еще теснее прижаться спиной к стене, Эшер высвободил сломанную руку из перевязи, произнеся пару односложных англосаксонских слов, когда нечаянно зацепил вздувшимся пальцем кирпичную кладку. «По крайней мере, – кисло подумал он, – это единственное место, где чумной вампир не сможет подкрасться ко мне хотя бы сзади».
Комната за решеткой была совсем маленькая, как, видимо, и кухня под ней, и совершенно пустая, если не считать стоящего в центре гроба. В тусклом свете, проникавшем в окно со стороны конюшен, было видно, что крышка плотно закрыта. Однако Эшер не был в этом уверен: все-таки между ним и решеткой было еще стекло. Но ему показалось, что металлические прутья отсвечивают в предрассветных сумерках серебром.
Еще минут двадцать, и делать что-либо будет поздно.
Обессиленный, он прислонился лбом к мокрому стеклу. Даже больше, чем тогда, в темноте парижской аллеи с клыками Гриппена на горле, ему захотелось вдруг оказаться в Оксфорде: утром, в постели, и чтобы рядом была Лидия, и не думать о будущем, разве что о яйцах с маслом на завтрак да о занятиях со старшекурсниками… Хорис Блейдон вполне мог оказаться дома, не говоря уже о вампире…
Занятый такими мыслями, Эшер пустился в обратный путь по карнизу к приоткрытому окну лаборатории. Во всяком случае, он мог встретить тварь серебряным клинком – возможность, которой по иронии судьбы был лишен Исидро. Собственно, это и была одна из причин, заставивших его нанять Эшера.
Сердце Джеймса забилось сильнее, стоило подумать о Лидии. «Судьба заложников зависит теперь от вашей удачливости», – сказал Исидро о рыжеволосой девчонке, лежащей почти без признаков жизни в тихом доме.
Окно лаборатории уступило мягкому нажатию здоровой руки. Оставался ли старый вампир днем дома? Судя по серебряным решеткам, защищающим комнату от других вампиров, это был его гроб. Но в таком случае зачем ему вообще избегать дневного света?
Эшер перелез через подоконник, размышляя о том, насколько мог быть информирован о происходящем Деннис. Почему бы не попробовать привлечь энергичного молодого человека на свою сторону! В конце концов, Деннис был когда-то влюблен в Лидию… Не похоже, чтобы партнер Блейдона тоже держал его где-нибудь в заложниках. Ведь это требует больше времени, сил, заботы и энергии. Проще всего Денниса можно было бы найти в Клубе лейб-гвардейцев… Мысль возникла и сгинула, как рябь на поверхности лужицы. Вряд ли Блейдон рассказал что-либо своему сыну, но причиной тому, несомненно, была тупая импульсивность Денниса, делающая его весьма неудобным союзником.
Смрад в лаборатории стоял нестерпимый. Скрипя от боли зубами, Эшер левой рукой снова повесил правую на мокрую грязную перевязь и двинулся вдоль стены, где пол должен был не так сильно скрипеть. Пальцы его при этом легко касались столов, стульев, конторок. Дверь в дальнем конце комнаты открылась бесшумно.
«Чем дальше – тем лучше». Если вампир здесь, то все эти предосторожности, конечно, бессмысленны. Сердце колотилось так сильно, что его удары мог бы расслышать и смертный. Но пока точно неизвестно, здесь ли вампир, от осторожности Эшера зависела и его жизнь, и жизнь Исидро.
«Сколько нужно времени? – гадал он. – И какое количество света?»
Дверь комнатки над кухней была закрыта на массивный стальной засов снаружи. С тихим щелчком засов скользнул в сторону, стоило к нему прикоснуться. Перед Эшером в слабом отсвете фонарей обозначилась пустая и голая комната, в центре которой стоял закрытый гроб.
«Аризонский ландшафт с индейцами племени апачи», – подумал он, вспомнив рисунок старого охотника. Вздохнул и в несколько тихих быстрых шагов оказался у окна.
Небо за серебряной решеткой было явно светлее, чем раньше. Вампиры наверняка давно забились в укрытия. За триста пятьдесят лет Исидро должен был изучить все лазейки в Лондоне…
Неужели это Исидро, а не дневной охотник лежит здесь в гробу?
Крышка была тяжела и плотно пригнана. Вдобавок поднимать ее пришлось одной рукой. Когда Эшеру все-таки удалось ее приподнять, Исидро отпрянул и заморгал, пытаясь заслонить лицо руками. Бледные нежные волосы разметались по темной обивке гроба.
– Нет…
Эшер услышал, как сзади закрылась дверь и засов скользнул на место. У него не хватило сил даже выругаться. Он пошел на риск – и проиграл.
– Закройте! – Длинные пальцы, прикрывающие глаза вампира, тряслись. Сквозь них Эшер видел болезненно зажмуренные глаза. Дрожащий, еле слышный голос был полон отчаяния: – Пожалуйста, закройте. Мы уже ничего здесь не сможем сделать.
Понимая, что Исидро прав, Эшер подчинился. Привели сюда дона Симона силой или же заманили, но после того, как он оказался в ловушке, вампиру оставалось одно – искать укрытие от дневного света. Эшер привалился к гробу спиной, понимая, что, как бы он ни запрещал себе спать, долго ему не продержаться.
Он провалился в сон еще до того, как солнце заглянуло в комнату.
Глава 19
Эшер медленно выплывал на поверхность из темных пучин сна, чувствуя уже, как кто-то обшаривает его, расстегивает воротник, чтобы отстегнуть защищающую горло серебряную цепочку, стягивает куртку и роется в карманах. Странно, но главным ощущением при этом был звук человеческого дыхания – хриплого и старческого. Потом в сломанной руке проснулась боль и запустила корни в каждый нерв.
Эшер невольно застонал и, открыв глаза, увидел отпрянувшего Хориса Блейдона, одной рукой наводящего револьвер, а другой запихивающего себе в карман серебряную цепочку и нож.
– Не вздумайте кричать, – быстро предупредил ученый. – Стена на этой стороне капитальная, а дом напротив пустует вот уже месяц.
Наступило долгое молчание. Эшер лежал, обессиленно опершись спиной на гроб, и моргал от холодноватого дневного света, наполнявшего комнату. Распухшую руку он прижимал к груди. Одежда – в пятнах грязи и дождя. Глаза, глядящие из-под падающих на лоб влажных от пота волос, не были глазами оксфордского преподавателя.
– Джеймс, поверьте, я огорчен, что вижу вас здесь, – попытался заговорить Блейдон своим обычным грубовато-лающим голосом, но именно лишь пытался. – Должен сказать, что я удивлен вашим появлением, удивлен и растерян.
– Вы… удивлены… мне?
Эшер постарался сесть прямо, но Блейдон отполз, не вставая с колен, примерно на ярд, все так же держа револьвер нацеленным на него. И Эшер снова осел, скрипнув зубами. Новокаин уже не действовал, и по руке как будто гвоздили молотом. После схватки во дворе Гриппена болела каждая мышца. И хотя Эшер понимал, что выглядит как ободранный кот, он не мог не отметить, что Блейдон выглядит еще хуже.
Хорис Блейдон всегда был здоровым мужчиной, презирающим изучаемые им болезни, грубоватым и деятельным, несмотря на свои шестьдесят лет. Он был почти так же высок, как его атлетически сложенный сынок, и лицо его по контрасту с гривой седых волос казалось юношески румяным. Теперь румянец исчез, волосы потускнели, не было и в помине жизнелюбивой напористости. Эшеру даже пришло в голову: а не пьет ли вампир кровь самого Блейдона?
Но нет, здесь было что-то другое.
Врач облизал пересохшие губы:
– Во всяком случае, то, что я делал, я делал с благими намерениями. – Револьвер дрожал в его влажной ладони, на сером лице блестели капли пота. Будь у Эшера две здоровые руки и побольше сил, он бы попробовал обезоружить старика, но сейчас не стоило и пытаться – нервозность Блейдона подсказывала, что выстрел последует немедленно. – Делал то, что должен был делать. Для общего блага…
– Двадцать четыре человека убиты вашим дружком-вампиром тоже для общего блага? – Эшер поразился, как тихо звучал его голос.
– Это были бесполезные люди, действительно бесполезные: уличные подонки, проститутки, китайцы. Я говорил ему, я специально его инструктировал: бери ненужных, тех, от кого один вред, – дурных, порочных.
– Даже если не уточнять, насколько он квалифицирован в таких вопросах, это как-нибудь меняет дело?
– Нет-нет, конечно нет. – Блейдон стал вдруг чем-то похож на Денниса, горячо убеждавшего приятелей в клубе, что, конечно, нельзя сжигать фермы буров, но, в конце концов, знаете, на войне как на войне… – Но нам нужно было что-то делать. Вампиры попрятались, жажда крови становилась нестерпимой. Он мог воздерживаться неделями… но потом это стало прогрессировать. Я уже выжал все данные, какие мог, из бумаг Кальвара и Хаммерсмита…
– И благословили вашего партнера на массовые убийства в Манчестере и Лондоне?
– Он мог умереть. – В голосе старика Эшер услышал боль и отчаяние. – Когда жажда крови одолевает его, он уже не способен отвечать за свои поступки. Я… я не знал про Манчестер, я узнал об этом совсем недавно… В течение месяца он терпел адские мучения и терпит еще большие – по вашей милости.