— Я должен найти…
— Я найду их, — сказала Дженни, уже догадываясь, что он собирается искать.
Закончив перевязывать руку, она направилась к зарослям орешника, где Гарет недавно сражался с бандитом. Холодный дневной свет колюче сверкнул, отразившись от кусочка стекла в палой листве. Подобранные Дженни очки были погнуты, утратили форму, одну из линз украсил звездообразный узор трещин. Стряхнув со стекол грязь, она отнесла очки Гарету.
— А вот теперь, — сказала она, когда Гарет водрузил их на место трясущимися от слабости и волнения руками, — нужно, чтобы за твоей рукой кто-нибудь приглядывал. Я могу взять тебя…
— Миледи, у меня нет времени! — Он глядел на нее, немного щурясь, — небо над ее головой становилось все светлее. — Я в Поиске, и это ужасно важно…
— Так ужасно важно, что из-за него стоит потерять руку? А если рана загноится?
Видимо, уверенный, что такое может случиться с кем угодно, только не с ним, он торжественно продолжил:
— Говорю тебе, со мной все в порядке. Я ищу лорда Аверсина Драконью Погибель, тана Алин Холда и лорда Вира, величайшего воина, когда-либо садившегося на коня в Уинтерлэнде. Ты, вероятно, слышала о нем? Стройный, как ангел, прекрасный, как песня… Его слава распространились по южным землям, как талые воды разливаются по весне… Я должен найти Алин Холд, пока не поздно!
Дженни вздохнула раздраженно.
— Вот и хорошо, что должен, — сказала она. — Как раз в Алин Холд я и собираюсь взять тебя.
Прищуренные глаза юноши стали круглыми, рот приоткрылся.
— В Ал… в Алин Холд? Ты не шутишь? Это недалеко?
— Это ближайшее место, где можно осмотреть твою руку, — сказала Дженни. — В седле удержишься?
«Будь он умирающим, — усмехнувшись, подумала она, — он бы вскочил точно так же».
— Да, конечно… Я… Ты, следовательно, знаешь лорда Аверсина?
Дженни помолчала. Затем сказала мягко:
— Да. Я знаю его.
Она свистнула лошадей — рослую белую Лунную Лошадку и мощного гнедого мерина, чье имя было, как сказал Гарет, Молот Битвы. Несмотря на истощение и боль в грубо перевязанной руке, юноша галантно попытался подсадить Дженни в седло. Они тронули коней по каменистому косогору, чтобы миновать валяющийся в зловонной жиже труп. Гарет спросил:
— Если… если ты ведьма, миледи, почему ты не справилась с ними с помощью магии, а пустила в ход оружие? Бросила бы в них огонь, или превратила бы в лягушек, или поразила бы их слепотой…
«Я и поразила их слепотой, — угрюмо подумала она. — Пока ты не закричал!..»
Но сказала только:
— Потому что не могу.
— Из соображений чести? — с сомнением спросил он. — Но мне кажется, что есть ситуации, в которых понятие чести неприменимо…
— Нет. — Она глянула искоса сквозь завесу распущенных волос. — Просто потому, что моя магия недостаточно сильна.
И она понудила коня к более быстрому шагу, въезжая в смутные тени голых, выступающих из тумана сучьев.
Сколько уже времени прошло, а все равно перехватывало горло, когда приходилось признаваться в собственном бессилии. Даже теперь, по прошествии стольких лет, ей трудно было это выговорить. Дженни давным-давно примирилась с мыслью, что некрасива, но свыкнуться с тем, что в единственном деле, к которому стремилась, ей недостало таланта!.. Самое большее, что она могла, — это притвориться равнодушной. Как сейчас.
Низкий туман обвивал ноги коней, голые корни тянулись сквозь испарения к дороге, словно руки наспех прикопанных трупов. Воздух был тяжел и отдавал плесенью; то здесь, то там слышалось тихое потрескивание мертвых листьев, как будто деревья сговаривались о чем-то в тумане.
— А ты… Ты видела, как он сразил дракона? — нарушил молчание Гарет. — Ты не могла бы рассказать мне? Аверсин Драконья Погибель — единственный из живущих людей, кому это удалось… О его доблести сложены баллады… Это моя страсть. Я имею в виду — баллады. Баллады о драконоборцах, таких, как Селкитар в царствование Энита Доброго, Антара Воительница с братом во времена Усобицы. Говорят, ее брат поразил…
«Похоже — подумала Дженни, — он способен разглагольствовать о великих драконоборцах часами, пока кто-нибудь не попросит его сменить тему».
— Я всегда мечтал увидеть Драконью Погибель, великого воина… Слава, должно быть, покрывает его, как золотая мантия…
И далее, к ее удивлению, он запел неровным тенорком:
Въезжает на холм, на обветренный камень.
Доспех дорогой сверкает, как пламень.
В деснице — клинок, вселяющий страх.
Удары копыт отвергают прах.
Правит дорогу в драконий лог —
строен, как ангел, мощен, как Бог.
Плачут две благородные дщери —
нежные лилии в черной пещере.
Старшая молвит: «К нам едет воин!
О, как он мощен! И как он строен!
Перья на шлеме — как пена у скал…»
Дженни смотрела в сторону, чувствуя, как что-то сжимается в груди при воспоминании о Золотом Драконе Вира. Отчетливо, как будто это было вчера, а не десять лет назад, она снова увидела вспышку золота в тусклом северном небе, игру огня и теней, девчонок и мальчишек, визжащих на околице Большого Тоби. Вспоминать об этом следовало с ужасом, и Дженни сознавала, что, кроме радости при мысли о смерти дракона, она ничего чувствовать не должна. Но сильнее радости и ужаса был привкус странной печали и пустоты, вернувшийся к ней из тех времен вместе с металлической вонью драконьей крови и пением, замирающим в опаленном воздухе…
Сердце ее ныло. Она сказала холодно:
— Ну, во-первых, из двух детей, унесенных драконом, Джон застал в живых только мальчика. Девчонка к тому времени задохнулась. В драконьем логове, знаешь ли, трудно о чем-либо молвить, особенно если ты уже мертвый. Так что вряд ли они могли обсуждать внешность Джона, даже если бы он и вправду прибыл туда верхом. Но он был пеший.
— Пеший?.. — Дженни почти слышала, как рушится взлелеянный Гаретом образ.
— Разумеется. Будь он на коне, он был бы убит немедленно.
— Тогда как же?..
— Единственный способ, когда имеешь дело с тварью столь большой и столь неуязвимой, — это яд. Джон попросил меня сварить самое убийственное зелье, какое я только знала, и намочил в нем концы гарпунов.
— Яд? — ужаснулся юноша. — Гарпуны?.. А как же меч?
Она уже не знала, смеяться над его растерянностью, или злиться за легкомысленные речи о том, что для нее и для сотен других людей означало бессонные, наполненные ужасом ночи, либо же просто пожалеть наивного мальчика, всерьез полагающего, что можно выйти с тремя футами стального клинка против двадцати пяти футов шипастой огненной смерти.
— Никакого меча не было, — сказала она. — Джон прыгнул на него сверху (кстати, в овраг, а не в пещеру — пещер у нас нет вообще). Сначала ударил по крыльям, чтобы тварь не могла взлететь. Собственно, отравленные гарпуны были нужны, чтобы сделать дракона вялым, а добивать его пришлось уже топором.
— Топором?! — закричал Гарет. — Это… это самая отвратительная вещь, какую я когда-либо слышал! А где же гордое великолепие битвы? Где честь? Это же все равно что подсечь противнику сухожилия на дуэли!
— Это была не дуэль, — заметила Дженни. — Если дракон поднялся в воздух — противнику конец.
— Но это бесчестно! — страстно настаивал юноша, видно, полагая этот довод решающим.
— Сражайся он с человеком, вызвавшим его на поединок, — тогда конечно. Но с таким благородством Джон еще ни разу в жизни не сталкивался. Бандиты всегда норовят ударить в спину, даже если ты в меньшинстве. Кстати, Джон, как единственный здесь представитель королевской власти, всегда в меньшинстве. А дракон, Гарет, больше двадцати футов в длину, он может убить человека одним взмахом хвоста. И потом ты сам сказал, — добавила она с улыбкой, — что есть ситуации, в которых понятие чести неприменимо…
— Это совсем другое! — ответил несчастный, лишенный доброй половины иллюзий юноша, и некоторое время они ехали молча.
Склон под копытами коней становился все круче, туманный коридор кончился. Засеребрились вдали круглогорбые, слабо различимые холмы. Стоило путникам выехать из леса, как на них накинулся ветер, треплющий одежду и лижущий щеки, как невоспитанный пес. Откинув охапку залепивших лицо волос, Дженни бросила взгляд на озирающегося с недоумением Гарета. Юноша явно не предполагал найти своего героя в этом блеклом бездорожье, состоящем из мха, воды и камней.
Что до Дженни, то ее, как всегда, странным образом возбуждал этот скудный мир. Вересковые пустоши тянулись на сотни миль к северу до оправленных в лед берегов океана, и Дженни знала здесь каждую трещину в граните, любое торфяное болотце, низинку, где вереск разрастался летом особенно густо. Она читала на снегу следы зайцев, лис, сумчатых мышей вот уже три десятилетия. Старый Каэрдин, полусвихнувшийся над книгами и легендами о Старых Королях, помнил еще дни, когда войска покинули Уинтерлэнд и ушли на юг — расправляться с непокорными лордами. Каэрдин ужасно злился, когда Дженни говорила об очаровании Уинтерлэнда и о серебряном слиянии ветра и камней. Но временами и она тоже чувствовала горечь и обиду за родной край — когда пыталась помочь деревенскому ребенку, чей недуг лежал за пределами ее знаний, а книги, которые у нее были, ничего не говорили о том, как спасти его жизнь. Или когда Ледяные Наездники, переправившись лютой зимой на льдинах, жгли с таким трудом построенные амбары и резали еле поднятый на скудных кормах скот. И это чувство беспомощности заставляло ее ценить маленькие радости и невзрачные красоты в Однообразной череде жизни и смерти. Дженни не смогла бы объяснить это ни Каэрдину, ни этому юноше — никому.
В конце концов она сказала мягко:
— Джон никогда бы не пошел на дракона, Гарет, будь у него другой выход. Но тан Алин Холда, лорд Вира, — единственный мужчина в Уинтерлэнде, обученный военному ремеслу. Собственно, это и значит быть лордом. Он дрался с драконом точно так же, как дрался бы с волком или с какой-нибудь другой тварью, убивающей его подданных. У него не было выбора.