Потом, обернувшись к свите и махнув в нашу сторону, крикнул:
– Не трогать! Все слышали? Чтоб даже пальцем!
– Как это мудро, – кивает старый брамин. – Пусть враги знают о твоей силе, повелитель.
Виручжака смотрит на него с насмешкой, но ничего не отвечает.
За откинутым пологом рабыни готовят царское ложе. Одна из них беззвучно плачет. На ее ягодицах видны синяки. Я отворачиваюсь.
Мы проходим мимо изумленного молодого кшатрия.
– Ну… вот счастливцы, – бормочет Добайкха.
– Это ты счастливец, – усмехается старший кшатрий.
Какой-то начальник с перьями идет перед нами. Чудо в перьях, вспомнилось мне.
Чужие слова! Откуда вспомнилось? Ах да, оттуда. Из божественного Завтра.
Начальник сообщает приказ и заставляет расступаться караулы. Солдаты пожимают плечами. На то и царь, чтоб чудить.
Когда мы миновали последние посты, я оглянулся. Я хорошо вижу дали.
В своем времени, на своем холме и в своем кресле все еще сидел Виручжака.
Он смотрел нам вслед. Думаю, ему хотелось не просто пойти, а побежать за нами. Странно. Казалось бы, уж он-то счастлив. Кому, как не ему?
Быть может, он и был счастлив до встречи с нами. Потом увидел, что между людьми бывают другие отношения, что даже очень разные люди могут понять друг друга. Увидел и изменился. Встреча с новым обязательно меняет человека. А когда человек меняется, он теряет то, что считал счастьем.
Счастье быстротечно. Иначе быть не может. Оно появляется только после перемен. Но из-за них же исчезает. Счастье – цена перемен. Но если им не платишь за перемены, счастье превращается в скуку.
Счастье – бегучая вода, вечно утекающая между пальцами. Оно не может замереть, как и время. Оно капризно, зыбко, прихотливо, непредсказуемо. С одинаковой легкостью может коснуться царя, брамина, нищего гуру, всеми презираемых млечча. И так же легко утечь.
Для всех людей оно разное. Для млечча – это горсть риса. Для Виручжаки – уничтожение сакиев. Для меня – их спасение. Для Ананды – возможность уйти от Виручжаки живым…
Но вот мы одни. Ананда смотрит вопросительно.
– Куда идти теперь, учитель?
– Идти всегда нужно вперед.
– Впереди ночь и джунгли.
– Утро тоже впереди.
– Ты прав, учитель. Не стоит испытывать судьбу… слишком долго.
Тут я понял, насколько он рад, что остался жив. Просто счастлив. И я почувствовал раскаяние.
– Прости меня, Ананда. Я рисковал тобой.
Его глаза заблестели.
– Разве я мог тебя оставить, Сидхартха?
То, что он назвал меня по имени, выражало не почтение ученика, а привязанность друга. Мы молча обнялись.
Как, в каких глубинах души зарождается этот порыв? Он короток, мера настоящего счастья всегда лишь миг, но могуч, полноводен, топит без остатка. Затопит, простучит в сердце и тут же схлынет, оставив смущение. А вот поди ж ты, цена всей жизни складывается из таких мигов.
Я поднял глаза и вновь увидел Виручжаку.
Он уже не сидел в кресле, он стоял и смотрел в нашу сторону. Быть может, завидовал нашим объятиям. Наверное, так оно и было. От души царей не обнимают.
Ананда забеспокоился.
– Пора, учитель. Пока он не передумал.
– Да, пора. Быть может, от судьбы и не уйти, но надоедать ей не стоит.
Мы вновь оставляем дорогу и вступаем в сумрачный вечерний лес.
Неожиданно сухая лиана бьет меня по лицу. Я отшатываюсь и получаю удар с другой стороны. Чувствую, как остановилось сердце. Слышу замирающий крик. Кто кричит? Ананда? В глазах темнеет. Вот как… не выдержало. Перевоплощение?
Страха не было, боли тоже.
Только удивление и приятная усталость. Потом все кругом стало безвкусным, беззвучным, неинтересным. Серым каким-то. И я понял, что происходит. Успел еще.
Немилосердные боги! Получайте то, что дали. И да будет вам стыдно…
5. Счастье
Мод шлепала меня по щекам. Слева, справа. Ручка у нее оказалась увесистой.
Когда не отвертеться, лучше очнуться.
– Хорош любовник, – с ужасом прошептал я.
– Да хорош, хорош, – утешила Мод.
– Чего хорошего…
– Ты все успел, Сережа. Мы ведь теперь на «ты»?
Я начал кое-что припоминать.
– Ну, знакомство можно считать состоявшимся. Не знаю, что еще требуется.
Мод рассмеялась.
– Да уж!
– А ты успела?
– О! Дважды.
– Правда?
– Не помнишь?
– Постой, постой… Мы начали у порога?
– Верно, у порога. Потом такое пошло…
Я проследил за ее взглядом. На гимнастических брусьях висела рубашка.
– Что? И там?
Мод прыснула.
– У тебя замечательное чувство равновесия. Как себя чувствуешь?
Я пошевелил ногами.
– Словно отмахал километров пятьдесят по джунглям.
– А вообще?
– Вообще? Наверное, я счастлив. Да, конечно, счастлив. Только еще не совсем понял. А ты как?
Мод села и уперлась подбородком в колени.
– Я думала, это случится со мной.
– С тобой? А-а, ты про инсайт.
– Да.
– Тоже видишь дикости?
– Нет, сейчас уже другое.
– Это началось здесь, на Гравитоне?
– Как у всех.
– Значит, Кронос…
– Иначе не объяснишь.
– Но как небесное тело может влиять на мозг?
– На то и тело, чтоб влиять.
– То есть?
– Разве ты не разговаривал с Зарой?
– Зара предпочитает говорить со мной на другие темы. Постоянно нарушает права человека. Для нее я медицинское средство, вроде пиявок, и бесхозный биологический объект в одном лице.
Мод улыбнулась.
– Почему ты так считаешь?
– Иного не подумаешь, общаясь с этим заботливым диктатором. И как ее Абдид выносит?
– Зара прекрасный человек, – строго сказала Мод.
– Прелесть. Скорей бы повзрослела.
– Тогда ты не сможешь говорить, что она прелесть. Но шутки шутками, а в своей области Зара очень серьезный ученый.
– Надо же.
– Не знал?
– Нет. И что она изучает?
– Как раз инсайты. Точнее, влияние Кроноса на человеческую психику.
– Расскажи.
– Ты желаешь этого?
Я смутился.
– Увы. Пока лишь этого.
– Хорошо. Будь по-твоему.
И Мод прочла мне лекцию в постели, щедро открыв один из своих талантов. Сделала она это весьма качественно, как и все, за что бралась.
В четверть часа я узнал о мозге больше, чем за предыдущие четверть века. И что такое лимбическая система, и про внутренние наркотики нервной системы, ответственные за формирование зрительных образов, а также то, как астроциты помогают гигантским клеткам Беца. Оказалось, что разум – это не столько явление, сколько процесс, для которого остановка равносильна гибели.
Увлекшись, Мод подошла к брусьям, набросила на плечи мою рубашку, укрывшую ее до колен, и принялась расхаживать лекторским шагом вдоль кровати.
– …сначала думали, что серотонин всего лишь понижает половую потенцию…
Тут я встрепенулся.
– Спокойно, спокойно, – сказала Мод. – Тебе это не грозит.
– Серотонин, потенция… Прости, а причем тут Кронос?
– Резонный вопрос, студент Рыкофф. Кронос притом, что посылает гравитационные волны. Надеюсь, вы об этом слышали.
– Чуть-чуть.
Мод приподняла угол одеяла. Я стыдливо перевернулся на живот.
– Скромность украшает человека, – кивнула Мод.
– Эй, я хочу знаний! Внезапно.
– Будут тебе и знания. Так вот, гравитационные волны чуть-чуть неодновременно колеблют молекулы нервных клеток, вызывая короткие растяжения сигма- и пи-связей между атомами. Примерно так, как это происходит в антенных полях, которые выпускает наш Гравитон. Возникающие деформации приводят к изменениям биологической активности белков и нуклеиновых кислот. Лимитирующие ферменты…
– Стоп, погоди. Но антенное поле в миллионы раз больше самой крупной молекулы человеческого тела. Следовательно, у молекул в миллионы раз меньше времени, чтобы «почувствовать» гравитационную волну.
– Даже в миллиарды.
– И этого времени хватает?
Мод улыбнулась.
– Быстро соображаете, студент. Я всегда считала, что мужчина создан главным образом для головы.
– Спасибо. Но каков ответ?
– Ответ будет таков. Времени хватает.
– Каких-то мигов? Удивительно.
– Не очень. Знаешь, какова производительность среднего по мощности фермента?
Я пожал плечами.
– Какова?
– Несколько миллиардов каталитических актов в секунду.
– Ого! Каких актов?
– Каталитических, успокойся. Иначе говоря, довольно заурядный фермент нашего тела способен за секунду превратить миллиарды одних молекул в миллиарды других. Поэтому даже миллиардная доля секунды может привести к изменению соотношения молекул в клетке. Особенно, если гравиационные волны следуют одна за другой, что и происходит в окрестностях Кроноса. Теперь представь, к чему приведет изменение концентрации молекул-регуляторов, молекул-командиров. Например, усиливающих синтез эндорфинов. Понимаешь?
– Приблизительно. Кто такие эндорфины?
– Те самые внутренние наркотики нервной системы. Я о них уже говорила.
– Да-да, вспомнил.
– Так вот. Зара считает, что, модулируя силу и частоту гравитационного воздействия, можно в определенной мере управлять образным мышлением человека.
– То есть вызывать галлюцинации?
– Нечто вроде.
– Значит, Кронос нами манипулирует?
– Не исключено.
– А почему он это делает, когда мы спим?
– Ну, это просто. Когда мы спим, сознательная деятельность мозга отключается.
– Ясно. Меньше помех?
– Да.
– Что ж, гипотеза, как говорится, имеет право на жизнь. А что по этому поводу думает Круклис?
– Он не сомневается в том, что Кронос является инструментом разума.
– Ах, в чем только не проявляется разум!
Мою иронию Мод оставила без внимания.
– Если это правда, то мы наткнулись на проявления очень древнего разума, Сережа. Столь древнего, что даже дух захватывает. Знаешь, как на самом деле называются коллапсары?