— Держись, дорогая! Я сейчас! — кричал Гектор, сбрасывая болотные сапоги. Потом босиком, в одном теплом белье бросился в воду и поплыл, делая мощные гребки. Выбрался на Кайлиной стороне омута, остановился у нее за спиной и положил руки ей на плечи, чтобы она устойчивее стояла на каменистом дне.
— Не трогайте мою удочку! — предупредила Кайла. — Рыба моя, слышите?
Она знала, что, если он тронет удочку, добычу ей не засчитают. Хейзел, удившая выше по реке, услышала шум и прибежала, с удочкой в одной руке и фотоаппаратом в другой.
— Что случилось? — спросила она, но оба были слишком заняты, чтобы ответить.
— Ты должна развернуть его, Кай, — предупредил Гектор. — Ниже по течению водопад. Если он до него доберется, пиши пропало. Выбирай постепенно. Не дергай леску.
Теперь он держал Кайлу за пояс, чтобы ее не утащило на глубокую воду. Девушка положила удочку на согнутую левую руку, а правой придерживала спиннинг, чтобы задержать движение рыбы. Лосось сбавил скорость и наконец, когда на катушке почти не оставалось лески, остановился. Удочка рывками заходила из стороны в сторону: рыба дергала массивной головой. Неожиданно она повернула и поплыла обратно так же стремительно, как уходила.
— Выбирай леску из воды, — сказал Гектор Кайле. — Сматывай!
— Не надо кричать мне в ухо! — возмутилась Кайла. — Я и так сматываю.
— Недостаточно быстро. Не спорь. Крути, девочка, крути. Если позволишь ему полностью проглотить приманку, он перекусит леску, как нитку.
Одновременно с берега давала советы Хейзел. Она старалась занять лучшую позицию для снимка.
— Посмотри на меня, Кайла, и улыбнись!
— Не смей слушать твою спятившую мамашу! Смотри только на рыбу! — предупредил Гектор.
Рыба неслась вверх по течению, как серебряный метеор. Гектор одной рукой обхватил Кайлу за пояс и потащил за рыбой; с плеском, спотыкаясь о подводные камни, крича, как пара беглецов из сумасшедшего дома, они гнались за лососем. Рыба опять повернула, и им тоже пришлось повернуть и бежать за ней вниз по течению. Лосось привел их на прежнее место и снова повернул. Неожиданно по прошествии почти часа беготни рыба остановилась, и они увидели ее: лежа на дне в середине течения, она трясла головой, как бульдог с костью.
— Ты сломала его, Кай. Он почти готов сдаться.
— Мне уже все равно. Проклятый ублюдок сам меня почти сломал, — проскулила Кайла.
— Если еще раз выбранишься, я доложу твоей бабушке, девчонка.
— Давайте. Теперь я не боюсь даже бабушки Грейс.
Медленно, осторожно она подвела лосося к берегу, с каждым рывком удочки поднимая его на несколько дюймов со дна, потом опуская и выбирая свободную леску.
— Увидев нас, он сделает последнюю попытку. Будь готова к этому. Пусть забирает столько лески, сколько хочет. Не пытайся удержать его.
Но рыба почти выдохлась. Последний ее побег был от силы на двадцать ярдов, а потом Кайла смогла развернуть лосося и потащить к берегу. На отмели лосось вдруг повернулся вверх брюхом в утомленной покорности, его жабры раскрывались и закрывались, как мехи, в поисках кислорода. Гектор подошел вброд; осторожно, чтобы не порвать нежные мембраны, он просунул пальцы в жабры, поднял голову и взял рыбу на руки, как маленького ребенка. И отнес на берег. Кайла сидела рядом с ним по пояс в ледяной воде.
— Сколько он весит? — спросила она.
— Больше тридцати фунтов, но меньше сорока, — ответил Гектор. — Да это неважно. Теперь он навсегда твой. Вот что важно.
Хейзел сфотографировала их: на коленях — лосось, на лицах — счастье.
Гектор и Кайла вдвоем отнесли рыбину на глубину и повернули головой против течения, чтобы вода текла в жабры. Лосось быстро восстановил равновесие и силы и забился, пытаясь вырваться. Кайла наклонилась и поцеловала его в холодный скользкий нос.
— Прощай! — навсегда попрощалась она с ним. — Иди и сделай много маленьких рыбок, чтобы я могла их ловить.
Гектор разомкнул руки, и рыба, мотая хвостом, устремилась в глубину. Они рассмеялись и радостно обнялись.
— Странно, Гек, что, когда вы с нами, всегда происходит что-то хорошее, — неожиданно серьезно сказала Кайла.
Хейзел запечатлела этот миг своим «никоном». Такой она запомнила дочь навсегда.
Они прилетели в Париж и посадили Кайлу на коммерческий рейс в Денвер. Затем последовали четыре долгих дня переговоров с французским министерством торговли; обсуждали тарифы и другие проблемы импорта природного газа во Францию. Тем не менее они нашли возможность провести полдня в музее Opce, восхищаясь Гогеном, и еще целый день в музее Оранжери с кувшинками Моне. Потом полетели на аукцион предметов искусства в Женеву. Один лот Хейзел очень хотела купить — портрет парижской цветочницы кисти Берты Моризо. На этот раз она оспаривала лот у саудовского принца. В конце концов пришлось капитулировать даже ей, и это привело ее в ярость.
— Ты был прав, Гектор. Эти люди опасны, дорогой.
— Ай-яй-яй! — укорил он. — Как неполиткорректно.
Втайне он был доволен исходом торгов. Должен же быть предел ее расточительству.
— Я не против его цвета кожи. Меня злят размеры его кошелька.
Потребовалось много ласк и любовных игр, чтобы вернуть ей хорошее настроение.
Следующей остановкой в их передвижном свадебном пиршестве стала Россия. Как всегда, Эрмитаж очаровал их несметными сокровищами, которые большевики отобрали у своих обреченных аристократов. Однако в Москве дела пошли хуже. Целых два года компания «Бэннок ойл» обхаживала русский нефтяной гигант Газпром. Предлагался совместный проект глубоководной разведки месторождений газа в Анадырском заливе Берингова моря. «Бэннок» потратил десятки миллионов долларов на доведение проекта до стадии переговоров, но теперь тот наткнулся на айсберг российской непреклонности и затонул без следа.
— Эти русские невыносимы! Нужно их как-нибудь наказать, — кипела Хейзел, когда они вновь сидели в роскошном салоне BBJ, направляясь в Осаку. — Устрою бойкот их икре и водке, вот что.
— Если ты хочешь таким путем уничтожить экономику, подумай о миллионах русских младенцев, которые из-за тебя умрут с голоду.
— Боже! Как вы милосердны, мистер Кросс! Хорошо. Сдаюсь. И вообще мне никогда не нравилось Берингово море. Я слышала, там ужасно холодно.
Гектор по общей связи вызвал главного стюарда.
— Пожалуйста, принесите миссис Кросс ее обычную порцию водки «Довгань» с лаймовым соком.
— Неплохо, — решила Хейзел, сделав глоток. — И это все?
Она взглянула на дверь спальни Версаче.
— У меня есть кое-что на уме, — признался Гектор.
— Отлично! Отлично! — ответила Хейзел.
В Осаке в эллинге на верфи был готов к спуску на воду могучий танкер. Весь совет директоров «Бэннок ойл» и множество других влиятельных лиц, в том числе премьер-министр Японии, эмир Абу-Зары и американский посол в Японии, собрались, чтобы стать свидетелями этого события.
Внутренняя отделка корабля еще не была завершена. Он поплывет с неполным экипажем в Чи-Лунг, морской порт Тайпея на Тайване, где пройдет окончательная отделка и установка новых, революционных по конструкции грузовых танков. Лифт поднял почетных гостей на леса у корабельного носа, и они расселись там в просторной аудитории. Хейзел, которая прошла вперед по платформе, чтобы дать название огромному кораблю и спустить его на воду, встретили аплодисментами. С такой высоты ей казалось, что она стоит на вершине горы над миром. Вместо шампанского Хейзел должна была разбить большую бутылку игристого австралийского шардонне.
Когда Гектор усомнился в ее выборе вина, она серьезно сказала:
— Мы ведь не собираемся его пить, дорогой. Мы разобьем бутылку вдребезги. Не хочу прослыть мотовкой.
— Ты чрезвычайно бережлива, любовь моя, — согласился он.
Пятьдесят фотографов нацелили на Хейзел свои объективы, когда она с высокой платформы произносила речь. Громкоговорители усиливали голос Хейзел, и он гремел по всей верфи, где собрались тысячи рабочих.
— Этот корабль — памятник гению моего покойного мужа Генри Бэннока. Он создал «Бэннок ойл» и сорок лет руководил компанией. У него было прозвище Гусь. Поэтому я нарекаю корабль «Золотым гусем». Да благословит и защитит Господь тех, кто поплывет на его борту!
«Золотой гусь» заскользил со стапелей, а когда коснулся воды, поднял волну, на которой закачались все корабли в бассейне. Корабли загудели, зрители зааплодировали и весело закричали. Последовали еще три дня встреч и праздников, прежде чем Хейзел и Гектор смогли сбежать.
Они полетели к подножию Фудзиямы, к синтоистскому храму и связанным с ним замечательным воспоминаниям. Лихорадочный ритм последних дней довел обоих почти до изнурения. Поэтому, нанеся обязательный визит священному вишневому дереву в храмовом саду, они вернулись в номер и вместе приняли горячую ванну. А когда лежали в почти обжигающей воде, Хейзел протянула руку к телефону и включила его.
— Пять пропущенных звонков из «Данкельда», — лениво сказала она, шевеля пальцами ног в воде. — Интересно, что нужно маме. Обычно она не так настойчива. Какая разница во времени?
— В Кейптауне на семь часов меньше. Там миновало время ланча.
— Хорошо, попробую ответить.
Хейзел набрала номер, и ей ответили после двенадцати гудков.
— Здравствуй, дядя Джон. Это Хейзел, — сказала она, потом замолчала и слушала с растущим недоумением. Потом перебила:
— Дядя Джон, а почему бы мне просто не поговорить с ней? — Она уже сердилась. — Ладно. К черту! Вот он.
Она рукой прикрыла микрофон.
— Он не дает трубку маме и ничего мне не говорит. Хочет говорить только с тобой.
Гектор забрал у нее телефон.
— Джон? Это я, Гектор. Что случилось? — На другом конце провода молчали, и Гектор услышал тяжелые, мучительные звуки мужского плача. — Ради Бога, Джон. Говорите.
— Не знаю, что делать, — всхлипывал Джон. — Она ушла, и некому занять ее место.