пропеллеров. Их гнутые лопасти были размером с меня.
— Ого! — сказал майор. — Нихрена себе!
И я был с ним полностью согласен. Картина монументальная. Не часто увидишь рукотворный объект такого размера. Пожалуй, так же внушительно выглядел бы атомный подводный ракетный крейсер, если достать его из воды и подвесить под потолок. Не меньшее уважение внушала архитектура самого ангара — крыша его, очевидно, должна была раскрываться, как створки раковины — об этом недвусмысленно сообщали могучие стальные фермы, соединенные с приводными цилиндрами, каждый размером с цистерну бензовоза. Страшно подумать, какие сотни тонн весила эта конструкция из стекла и железа.
— Могучая штуковина, — сказал Андрей. — Метров триста?
— Триста двадцать в длину, — ответила Ольга, — высоту и объём не помню. В гондоле можно было бы человек сто разместить, но на самом деле там всего восемь очень шикарных пассажирских кают, не считая кубриков для команды.
— А можно посмотреть? — загорелся я.
— Нужна лестница, — пожала плечами она, — вход метрах в трёх над полом, а как выдвигается трап, я не знаю.
— Могучая вещь, но зачем? — спросил майор.
— Мы не за дирижаблем пришли. Нам нужно другое…
Ольга пошла в дальнюю часть ангара. Здесь, совершенно незаметные на фоне колоссального летательного аппарата, стояли несколько… самодвижущихся колёсных повозок. Назвать их «автомобилями» язык не поворачивался, но до паровозов они тоже не дотягивали — и размер подкачал, и колеса явно не для рельсов.
Выглядели аппараты довольно причудливо — в приподнятой массивной передней части размещалось одно, но большое, почти в рост человека, широкое колесо. Оно проходило машину снизу вверх насквозь. Сверху его закрывал полукруглый колпак, по обеим сторонам которого разместились два открытых всем ветрам водительских места — набор непонятных гнутых рычагов, кранов, крутилок и педалей на них был идентичен и равно непонятен. Сзади примостился каретного образца пассажирский кузов. Управлялась эта повозка поворотом пары задних небольших спицованных колёс с жёсткими ободьями. На мой взгляд, выглядело устройство довольно неустойчиво и вряд ли отличалось хорошей маневренностью.
— Я танком могу управлять, — сказал задумчиво Борух, — и даже на вертолёте как минимум не сразу грохнусь. Но, как рулить этой хренью, даже представить себе не могу. Если ты, Оль, решила угнать эти трёхколесные паровозики, то нам не помешала бы инструкция.
— Сами повозки нам не нужны. С них нужно демонтировать пустотные резонаторы.
— Демонтировать что?
— Так вот оно что! — воскликнул Андрей. — То-то я смотрю, знакомо выглядит!
Он похлопал по идущей вдоль борта широкозвенной плоской цепи, похожей на то ли на браслет наручных часов, то ли на блестящую тусклым бронзовым блеском гусеничную ленту. Я её принял за элемент декора.
— Нам надо снять вот эти, вот эти и ещё вот эти элементы, — командовала Ольга, указывая на пластины чёрного камня, закреплённые на носу и корме машины. — Артём, доставай свой УИн, ты, надеюсь, не забыл его взять?
Я не забыл. И ещё я обратил внимание, что с соседней машины эти элементы уже были демонтированы, причем явно не УИНом, а зубилом и кувалдой — из борта торчали пеньки срубленных заклепок.
— Это Матвеев снимал, ещё тогда, — заметила мой интерес Ольга. — Он один догадался, для чего это нужно. И никому не сказал.
— Так он, поди, и пустотный костюм где-то здесь подрезал? — заинтересовался Андрей.
— В гондоле дирижабля, в шкафу самой роскошной каюты. И там такой был один — а то знаю я, о чем ты думаешь…
— Нет, я не могу не посмотреть на это! Никогда себе не прощу!
В гондолу залезли по ловко заброшенной Борухом верёвке. Никто не отказался, даже ворчащая про даром потерянное время Ольга. Внутри оказалось темно и пыльно, но очень стильно и богато. Этакий элитный стимпанк, с полированной бронзой и резными панелями. Бронза потемнела, панели не мешало бы протереть, но в остальном всё выглядит целым. Деревянные, в окантовке металлических закруглённых проёмов, лёгкие двери не заперты, в каютах шикарный интерьер — большие овальные окна с тяжёлыми занавесями, большие кровати, вычурные светильники из стекла и меди, много дерева и металла. Такое впечатление, что создателям дирижабля вообще было плевать на вес всей этой роскоши.
— Слишком большая гондола для такого баллона, — Борух тоже отметил несоответствие. — Чем они его заполняли, интересно?
— Без понятия, — пожала плечами Ольга, рассматривая интерьер. — Первая Коммуна умела много такого, что мы повторить не можем.
— Первая? — заинтересовался я. — А мы какая?
— Вторая. Или третья. А может, и пятая какая-нибудь. Мнения расходятся. Поэтому уточнять не принято. Мы — Коммуна. И всё.
— А откуда взялась первая?
— Может, и она не первая, кто знает? Планшеты у нас от них, но они ли их придумали? Кто знает…
— А УИн и твоя винтовка? Это тоже от них?
— Нет, — неохотно сказала Ольга, — точнее, мы не знаем. Акки, видимо, их технология, но использовать их как источник электричества — вряд ли. Обрати внимание — ни одного электрического прибора!
Мы дошли до помещения, которое было, очевидно, ходовой рубкой — панорамное окно из прямоугольных стеклянных панелей, зажатых в бронзовые оправы, подковообразный пульт, пара массивных кресел на станинах, штурвал на вертикальной консоли перед одним из них — и куча стрелочных указателей в тусклых медных корпусах. Очень стильно и внушительно, но действительно — ни одной лампочки.
— Они почему-то не использовали электричества. Вообще, — пояснила Ольга, — не любили или не понимали. Матвеев как-то говорил, что они считали его иллюзией, проекцией каких-то других процессов, а значит — чем-то ненадёжным, что может в любой момент исчезнуть. Но это я краем уха слышала и не очень поняла. А вообще — технологии в Мультиверсуме многократно переходили из рук в руки, и теперь не поймёшь, где чья.
— А почему Матвеев ушёл? И куда?
— Тём, ты задаешь слишком много вопросов! Полюбовались? Удовлетворили историческое любопытство? Пошли отсюда, культпоход окончен. Всё ценное тут ещё Матвеев снял, — она показала на зияющие пустотой гнёзда на панели.
Возвращались вполне буднично. Андрей с Борухом тащили тяжёлый баул с демонтированными деталями, Ольга и я шли налегке — она вроде как дама, а мне, как оператору, ничего тяжелее планшета поднимать не положено. А ну как дрогнет усталая рука, и выкинет нас в Жопу Мироздания…
Не дрогнула.
На транзитном участке Ольга хулигански развернула кресло с сушеным покойником, и теперь его приглашающий жест показывал в коридор, к выходному реперу в нашу сторону. Типа «Вэлкам, сволочи!». В вежливом, но негостеприимном срезе торшеры снова зажглись, но совсем тускло и погасли почти сразу. Мы сидели с фонарями.
— А ведь на дирижабле тоже есть резонаторы, — тихо сказал мне Андрей. — Понимаешь, что это значит?
Я промолчал. Этот ушлый альтерионец был мне неприятен. При первом знакомстве я ему, помнится, по морде заехал, и до сих пор иногда рука тянется повторить. Мутный он тип, нехороший. Зря Ольга с ним связалась.
— Эх, когда кончится весь этот блядский цирк, я бы… Я даже знаю одного любителя возиться с антикварным железом…
В развалинах снова кто-то завывал и шуршал невидимыми кустами за остатком стены, но время гашения небольшое, и мы ушли раньше, чем он решился на более близкое знакомство. На выходе нас встретили наставленными стволами и криком: «Стоять! Руки в гору!». Мы резво подняли конечности и заорали: «Мы свои, не стреляйте!». Ополчение Коммуны заняло оба репера, и теперь срез был условно «наш», хотя за пределы натоптанной тропинки между точками входа-выхода никто не совался. Даже странно как-то — вокруг целый мир, а никому и дела нет. Что там за лесом? Брошенные города, набитые ненужными сокровищами сгинувшей цивилизации? Занесенные пылью руины, по которым ветер гоняет высохшие кости? Дикая природа, давно забывшая эпоху доминирования гоминидов? Одичалые племена, от поколения к поколению все больше перевирающие мифы о Великих Предках? Никому не интересно.
Зачем воевать за какие-то реперы, когда вокруг целая ничья Мультивселенная? Никогда мне этого не понять…
Коммунары. Перезагрузка
Условным подземным «утром» коридоры заполнились людьми — в основном, в формате очередей в немногочисленные туалеты. Ольга с мужем, вставшие раньше и успевшие умыться и даже позавтракать, оказались в выигрыше. На завтрак, правда, была та же каша с редкими волокнами мяса, что и на ужин, но перспектива запуска реактора — а значит, возвращение тепла и света — внушала определённый оптимизм. За «ночь» температура ещё больше упала. Ольга не видела термометра, но по ощущениям было чуть выше нуля. На решётках квадратных стальных вентканалов намёрзли бороды сосулек. Оттуда веяло стужей.
Они стояли в обширном, хотя и низком, зале возле гермодвери в реакторную. Здесь были широкие стальные ворота, за которыми начинался наклонный бетонный коридор, ведущий на склад оборудования. Главный энергетик, выглядевший так, что краше в гроб кладут, шептался с Иваном в уголке, но, поскольку он при этом старался держаться от необлучённого человека подальше, то шёпот выходил громким.
— Хреново мне, Громов, — говорил он. — Блюю постоянно, волосья лезут. Нахватался по самое некуда. Ничего, молодые запустят. Хорошую смену вырастили, справятся…
Зал постепенно заполнялся людьми, в основном, мужиками в возрасте. Но были и молодые, и даже женщины. Мужчины были одеты в какое-то тёплое, но старое рваньё — замасленные драные ватники, облезлые ушанки, лица замотаны тряпками — так рисуют в учебниках замерзающих под Сталинградом немцев.
— Внимание! — Николай повысил голос. — Порядок будет следующий! Мы сварили несколько тележек на колёсах, сейчас выкатим. На них бочки с залитыми водой ячейками. Несмотря на воду они фонят як та херасима, зазря с ними не обнимайтесь. Четыре человека катят её легко, мы проверяли, так что разбивайтесь по четверо. Хватаете тележку — и бегом на склад. Там холодно, но на бегу согреетесь — чем быстрее добежите, тем меньше бэр