В центре площади возвышался чёрный цилиндрический постамент, на котором медленно крутились многочисленные бронзовые шестерёнки и маховички сложного и совершенно непонятного механизма. Приглядевшись, я удивился ещё больше — это был не просто постамент. Это был репер — только раз в пять больше обычного. Поразительно — все виденные мной до сих пор были абсолютно одинаковыми, а этот вон как вымахал. Чем они его тут поливают?
Я заглушил мотор, вылез и пошёл по сужающемуся асфальтовому клину. Знакомое каждому м-оператору ощущение репера нарастало, а вблизи начало просто давить на голову. Вращение механизма завораживало своей бессмысленностью и какой-то эшеровской геометрической невозможностью. Мне казалось, что чёрный шар, зажатый в резной бронзовой обойме, раз за разом проходит сквозь белое кольцо, несмотря на то, что закреплён на сплошной ажурной тяге, которая никак бы ему этого не позволила. Может быть, я просто с неудачного ракурса смотрю? Я не знал, куда мне двигаться дальше, потому что ощущение маркера напрочь забивалось этим миксером мироздания.
— Привет, — я не без труда отвлёкся от созерцания бесконечного движения сложных деталек, — зря ты на морато́риум пялишься, крышу срывает — только в путь.
Рядом стоял худой и какой-то деформированный жизнью парень со странной моторикой движений и рассеянным взглядом.
— И тебе привет, — ответил я.
— Давай отойдём отсюда, — передёрнул он острыми плечами под обвисшей футболкой не по размеру, — у меня от этой штуки зубы вибрируют.
Мы вернулись к машине. Он пнул колесо, одобрительно покивал головой:
— Знатный керогаз. Где-то я его уже видел.
— Всё может быть, — не стал спорить я.
Парень был коротко стрижен, простецки одет, а по манере поведения напоминал гоповатого жителя рабочих окраин. Пиво-семки-русский-рэп. И всё же было в нём нечто, выдающее опытному взгляду человека, отмеченного Мультиверсумом.
— Мда… — сказал он, неделикатно осмотрев меня с ног до головы. — И что они в тебе нашли?
— А что искали?
— Да вот хэзэ. Без обид, но мы и поинтересней видали.
— Кто б спорил, — согласился я на всякий случай, хотя ничего и не понял. — Чего уж интересного.
— Ладно, поехали, чего сиськи мять.
Поехали, так поехали. Завёл мотор, влез за руль, парень уселся рядом.
— Давай вон туда, это наш сектор.
Он указал на арку в выпирающем на площадь внушительном фасаде с колоннами. Над портиком располагался монументальный каменный барельеф со знакомым символом — микроскоп в шестерёнке. Та самая «Первая Коммуна»? Или какая-нибудь два-ноль? Чёрт их поймёт.
Проехали арку и оказались на тенистой узкой улочке между высоких, этажей в пять-шесть, домов. Немного похоже на историческую часть Москвы, только без культурного слоя последних лет ста. Подъезды с почтовыми ящиками, ретрофонари, маленькие магазинчики без вывесок, крошечные кафе — казалось, здесь застрял кусок девятнадцатого века.
— Давай к нам заскочим, — сказал мой проводник. — Ирка мне не простит, если без неё поедем. Любит она всю эту романтику.
— Как скажешь, — я решил на всякий случай ни с чем не спорить и лишних вопросов не задавать. Похоже, скоро и так всё выясню.
— Здесь останови.
Я припарковался у тротуара перед пятиэтажным полуказённым зданием, при виде которого в голове почему-то всплыло определение «доходный дом». Не знаю почему. Я даже не помню, что это словосочетание обозначает — что-то вроде гостиницы?
— Пойдём, я вас представлю.
— Может, и сам представишься? — намекнул я.
— А я не сказал? Сеня я, будем знакомы.
— А я Артём.
— Знаю, они сказали.
— Кто «они»?
— Ну, кто всегда, а кто же ещё? — отмахнулся Сеня.
Он распахнул передо мной тяжёлую деревянную дверь подъезда, за ней открылась широкая лестница с полированными перилами и зелёной ковровой дорожкой на бронзовых прутах-держателях. Солидно, чисто и котиками не пахнет. Мы поднялись на второй этаж, и Сеня показал на широкую двустворчатую дверь с начищенной медной цифрой «четыре».
— Вот тут нас поселили пока, — сказал он, отпирая её массивным ключом с бородкой. — Ничего так, жить можно. Сначала без интернета ломало, особенно Ирку, но потом привыкли. И так не скучно.
Мы вошли в темноватую прихожую, где в высоком деревянном ведре стояли длинные зонты, а на вешалках висела одежда. Потолок метра три с половиной, на стенах полированные панели тоже из дерева и цветные стеклянные бра.
— Иришко, к нам гости! — крикнул Сеня в темноту коридора.
— Не разувайся, так проходи, — сказал он мне, и я испытал большое облечение. После двух дней в ботинках лучше их прилюдно не снимать.
Мы прошли в небольшую гостиную с книжными шкафами в потолок, глубокими креслами, чайным столиком и даже маленьким камином в тёмных изразцах.
— Уютно, — похвалил я, чтобы что-то сказать.
— Да? — рассеянно спросил Сеня. — Ну, наверное. Ирке нравится.
В комнату вошла совсем юная девушка, в байковой ярко-жёлтой пижамной паре с утятами и в чёрных зеркальных очках с боковинками, совершенно лишних при неярком свете затенённых деревьями окон. На ногах её были тапки в виде пушистых кроликов, волосы выкрашены в радикально-чёрный цвет, на правый глаз свисает короткая челка, в носу — пирсинг. Неформалка пижамная. В викторианский чопорный стиль помещения она совершенно не вписывалась.
— Ой, — сказала она, — извините. Я только встала.
Она пристально рассматривала меня, не снимая, впрочем, очков.
— Читаешь за полночь, а потом дрыхнешь полдня, — упрекнул её Сеня.
— Бе-бе-бе, — ответила она, — поучи меня жить.
— Артём, — представился я.
— Я поняла.
Ну, поняла так поняла. Наверное, в этом есть какой-то смысл, даже если я его и не вижу.
— А так и не скажешь, — сообщила она Сене выводы по моему поводу. — Я думала, он моложе будет и это, как бы сказать…
Вот тут прям обидно стало. Ишь ты, недостаточно я хорош, да и староват оказался. Сколько ей? Лет семнадцать-восемнадцать? В этом возрасте и тридцатник глубокой старостью кажется.
— Извиняйте, барышня, — ответил я недовольно, — прынцев не завезли.
— Да мне-то что…
— Вы с Дэном не знакомы случайно? — спросил я, чтобы перевести разговор с обсуждения моих недостатков. — Очки похожи.
— С Дэнькой? — удивилась она. — Учимся вместе. А очки — это чтобы видеть мир простым.
Она сняла их и уставилась на меня невероятно синими глазами.
— А то без них видишь, как всё на самом деле устроено.
— Это плохо?
— Неудобно. Как будто структуры сквозь текстуры просвечивают.
Прозвучало непонятно, но внушительно.
Девушка нацепила очки обратно и направилась к двери, бросив через плечо:
— Хоть бы чаем напоил гостя, лентяй. Я оденусь и поедем.
— Хочешь чаю? — спросил меня Сеня со вздохом. — «Я оденусь» — это надолго…
— Можно, — согласился я, и он вышел из комнаты.
Вернулся с сервировочным столиком на колёсиках, медным полированным чайником, фарфоровым пузатым заварочником и изящными чашками.
— Сахар? Мёд? Варенье?
— И можно без хлеба, — хмыкнул я.
Сеня заржал.
— Всё-таки приятно земляка встретить. Культурный контекст и всё такое. Пей чай. Сейчас Ирку дождёмся — и поедем.
— Сестра? — спросил я, кивнув на дверь.
— Не сестра, — неожиданно резко ответил Сеня. — И не надо на меня так смотреть! Тут совершеннолетие с шестнадцати, между прочим!
Я только плечами пожал. Вот уж не моё дело.
Девушка вернулась действительно нескоро — мы успели молча выпить по две чашки довольно посредственного чая. Варенье, впрочем, было вкусное. Крыжовенное.
Непонятно, на что она потратила битый час времени, — всего лишь переоделась из пижамы в драные джинсы и куцый топик да подвела губы чёрным контуром, сделав черты худого лица ещё более резкими.
— Поехали! — скомандовала она.
И мы поехали. Буквально два квартала. Дальше был скверик, и за ним начиналась одноэтажная застройка: небольшие домики с приусадебной зеленью за прозрачными штакетниками.
— Сюда, кажется… — неуверенно сказал Сеня. — Тут такое всё одинаковое, хрен поймёшь…
— Сюда-сюда, — подтвердила сзади Ира. — Вон же, гортензия у крыльца.
— Хрентензия, — тихо буркнул под нос Сеня, но я как раз заглушил мотор, и вышло громко. Впрочем, барышня только хихикнула.
Мы прошли, открыв незапертую калитку, во двор, где в изобилии росли всякие цветы, среди которых, вполне вероятно, была и та самая гортензия. Или хрентензия. Ирина бесцеремонно двинулась к крыльцу и, коротко стукнув в дверь, вошла, не дожидаясь ответа. Мы с Сеней пошли следом, но в дверях он отступил в сторону и сделал приглашающий жест, пропуская меня вперед.
Большая светлая комната, окна с кружевными занавесками, на деревянном полу плетёные коврики, стол с массивными стульями, диван… И удивлённые глаза.
Три пары — чёрные, зелёные и фиалковые.
— Ты найти нас! — констатировала очевидное горянка. — Я знать!
Я не понял, рада ли она этому факту. Может, они как раз от меня и прятались, в надежде, что я где-нибудь сгину, постылый? Чёрт, неловкая какая ситуация, да ещё при зрителях.
— Это я их спасла! — гордо похвасталась Ирина.
— Ну ладно, мы, — отмахнулась она от Сениного скептического хмыкания. — Вместе. Но я была главной! Это мне поручили, да! И не надо такие рожи корчить! Я, может, будущий Хранитель!
— А я тело-хранитель, — ехидно откомментировал Сеня. — Хранитель твоей худющей задницы.
— Нормальная у меня задница!
Я не слушал их препирательства. Просто смотрел на сидящих рядком на диване девушек, зависнув от переполнявшего меня смущения. До сих пор не задумывался над тем, что будет, когда — и если — я их найду. «Там посмотрим…» — ну вот, посмотрел. Стою теперь, незваный гость, который хуже татарина. Грязный, небритый, в драном камуфляже и ботинках массового поражения. Слишком, как мне сказали, старый и недостаточно авантажный. Не прынц. Зачем я тут?