Они покинули ресторан глубокой ночью и снова пошли в парк. Полная луна отражалась в озере, и на лунной дорожке колыхались лодки, привязанные к мосткам.
Джулия рассказала Томасу китайскую легенду. Он описал ей свои путешествия, умолчав о тех, что были связаны с войнами, а она говорила о Нью-Йорке, о своей работе, довольно много о своем лучшем друге, но ни слова о планах на будущее.
Парк остался позади, теперь они шли по городу. На углу одной площади Джулия вдруг остановилась.
– Ты помнишь? – спросила она.
– Да, именно здесь я нашел Кнаппа в той сумасшедшей толпе. Господи, какая фантастическая была ночь! А как поживают твои приятели-французы?
– Мы с ними давно уже не общались. Матиас стал книготорговцем, Антуан – архитектором. Кажется, один из них живет в Париже, другой в Лондоне.
– Они женаты?
– …и уже разведены, по последним сведениям.
– Смотри-ка, – сказал Томас, указав на темную витрину кафе, – в это бистро мы всегда заходили, когда встречались с Кнаппом.
– Знаешь, я все-таки разыскала ту цифру, из-за которой вы без конца спорили.
– Какую цифру?
– Число жителей Восточной Германии, которые сотрудничали со Штази, поставляя ей информацию; я обнаружила это два года назад, просматривая в библиотеке журнал со статьей, посвященной падению Стены.
– Значит, два года назад ты интересовалась такими сведениями?
– Их было только два процента от всего населения; вот видишь, ты можешь гордиться своими соотечественниками.
– Да, Джулия, но в их число входила и моя бабушка – я узнал это, когда изучал свое досье в архивах Штази. Я давно подозревал, что на меня завели дело из-за бегства Кнаппа. И представь себе: моя родная бабка поставляла им информацию обо мне, о моих занятиях и друзьях. Оригинальный способ вернуться к воспоминаниям детства, не правда ли?
– Меня уже ничто не удивит – знал бы ты, сколько я пережила за эти последние дни! Слушай, может, она делала это, чтобы уберечь тебя, чтобы тебя не трогали?
– Этого я уже никогда не узнаю.
– Так вот почему ты сменил фамилию?
– Да, я хотел подвести черту под своим прошлым, начать новую жизнь.
– И я была частью того самого прошлого, которое ты стер из памяти?
– Вот твоя гостиница, Джулия.
Она подняла голову; перед ней на фасаде сверкала вывеска «Brandenburger Hof Hotel». Томас обнял ее и грустно улыбнулся.
– Здесь нет ни одного дерева, просто невозможно прощаться в такой обстановке!
– Ты думаешь, у нас тогда что-нибудь получилось бы?
– Кто теперь скажет!
– Я не знаю, как нам попрощаться, не знаю даже, хочется ли мне прощаться с тобой.
– Все-таки отрадно было снова увидеть тебя; спасибо судьбе за этот нежданный подарок! – прошептал Томас.
Джулия прижалась лицом к его плечу.
– Да, отрадно.
– Но ты мне так и не ответила на единственный вопрос, который меня волнует: ты счастлива?
– Теперь уже нет.
– А ты думаешь, у нас с тобой получилось бы? – спросил Томас.
– Может быть.
– Значит, ты все-таки изменилась.
– Почему?
– Потому что прежде ты, со своей любовью к сарказмам, ответила бы, что нас ждет фиаско, что ты никогда не смиришься с тем, что я старею, прибавляю в весе, шатаюсь без устали по белу свету…
– Да, но с тех пор я научилась лгать.
– Вот теперь я тебя узнаю, такой я тебя всегда любил…
– Я знаю одно верное средство выяснить, получилось бы у нас тогда… или нет.
– Какое же?
Джулия приникла поцелуем к губам Томаса. Это был долгий, жадный поцелуй двух подростков, влюбленных так сильно, что весь остальной мир перестал для них существовать. Она схватила его за руку и потащила в холл гостиницы. Швейцар дремал на стуле у входа. Джулия подвела Томаса к лифту, нажала кнопку, и их поцелуй продлился до седьмого этажа.
Слитые воедино тела смешивали горячую испарину объятий, возвращая из прошлого самые потаенные воспоминания. Джулия сомкнула веки. Рука Томаса ласково скользила по ее животу, ладони Джулии сомкнулись на его затылке. Мужские губы касались поцелуями то ее плеча, то шеи, обводили плавные округлости грудей, пробегали по всему телу все настойчивее, все смелее; ее пальцы судорожно вцепились в волосы Томаса. Наслаждение волнами захлестывало их обоих, напоминая о прежних безумных минутах плотского экстаза. Ноги сплетались, тела приникали друг к другу так неистово, что, казалось, никакая сила в этом мире не могла бы их разъединить. И все жесты были прежними – иногда неловкими, но по-прежнему полными нежности.
Минуты перетекли в часы, и вот уже бледный рассвет озарил их, забывшихся сном в уютном тепле постели.
Где-то вдали церковный колокол прозвонил восемь раз. Томас потянулся и подошел к окну. Джулия села на кровати и взглянула на силуэт в оконном проеме – игра света и тени делала его рельефным.
– До чего же ты красивая! – сказал Томас, обернувшись к Джулии.
Она не ответила.
– Ну что теперь? – ласково спросил он.
– Я хочу есть!
– А эта сумка на кресле, она уже собрана?
– Да, я ведь уезжаю… сегодня утром, – нерешительно ответила Джулия.
– Мне понадобилось десять лет, чтобы забыть тебя, и я думал, что забыл; мне казалось, что я узнал страх на тех войнах, где побывал, но я ошибся по всем пунктам: ничто не идет в сравнение с тем, что я чувствую сейчас, рядом с тобой, в этой комнате, при мысли, что снова потеряю тебя.
– Томас…
– Что ты хочешь мне сказать, Джулия, – что это была ошибка? Может быть. Когда Кнапп признался, что ты здесь, в Берлине, я вообразил, что время каким-то чудом вдруг стерло все препятствия, разлучившие нас, – тебя, девушку с Запада, и меня, парня с Востока. Я надеялся, что теперь, когда мы повзрослели, хотя бы это принесет нам удачу. Но наши жизни по-прежнему идут разным курсом, не так ли?
– Я стала рисовальщицей, ты репортером, мы оба осуществили свои мечты…
– Да, но не самую главную мечту – во всяком случае, у меня. Ты так и не рассказала, каким образом твой отец вынудил тебя отменить свадьбу. Может, он сейчас появится в этой комнате и снова набьет мне морду?
– Мне было восемнадцать лет, и пришлось покориться, ведь я еще была несовершеннолетней. Что касается отца, то он умер. И его похороны пришлись как раз на тот день, когда была назначена моя свадьба; вот теперь ты все знаешь…
– Сочувствую – и ему, и тебе тоже, если испортил тебе жизнь.
– Сочувствие тут бесполезно, Томас.
– Так почему же ты приехала в Берлин?
– Ты же сам знаешь, ведь Кнапп тебе все объяснил. Я получила твое письмо только позавчера и не могла приехать быстрее…
– И не могла выйти замуж, не удостоверившись… так, что ли?
– Тебе не обязательно быть злым.
Томас присел на кровать.
– Я научился жить в одиночестве, для чего мне понадобилось адское терпение. Я проехал полсвета в поисках воздуха, которым дышала ты. Говорят, мысли двух влюбленных в конце концов встречаются, и я часто спрашивал себя, засыпая по ночам, вспоминаешь ли ты меня хоть изредка, как я вспоминаю о тебе; однажды я приехал в Нью-Йорк и стал ходить по улицам, надеясь встретить тебя и одновременно жутко боясь этой встречи. Много раз мне чудилось, будто я тебя вижу, и сердце у меня замирало, когда вдали возникал женский силуэт, похожий на твой. Я поклялся никогда больше не влюбляться так страстно, так безумно, до полного забвения самого себя. Но время прошло, и наше время прошло тоже, разве нет? Спросила ли ты себя об этом, прежде чем сесть в самолет?
– Замолчи, Томас, не смей портить то, что было. Что ты хочешь от меня услышать? Долгими днями и ночами я смотрела в небо, уверенная, что ты видишь меня оттуда, сверху… Поэтому я ни о чем не спрашивала себя, когда садилась в самолет.
– И что же ты предлагаешь? Остаться друзьями? Хочешь, чтобы я звонил тебе, когда судьба забросит меня в Нью-Йорк? Чтобы мы заходили куда-нибудь выпить по стаканчику и перебрать приятные воспоминания, как парочка сообщников, связанных чем-то запретным? Чтобы ты показывала мне фотографии своих детей – своих, а не наших общих? Чтобы я уверял тебя, что они похожи на свою мамочку, стараясь не угадывать в их лицах отцовские черты? А сейчас, пока я буду стоять в душе, ты снимешь трубку и позвонишь своему будущему супругу и я включу воду на полную катушку, чтобы не слышать, как ты скажешь ему: «Доброе утро, милый!» Кстати, ему известно, что ты уехала в Берлин?
– Прекрати! – закричала Джулия.
– Что же ты ему расскажешь по возвращении? – спросил Томас, снова отходя к окну.
– Понятия не имею.
– Вот видишь, я был прав, – ты совсем не изменилась.
– Нет, Томас, я, конечно, изменилась, но стоило судьбе подать мне знак, который привел меня сюда, и я поняла, что чувства мои остались прежними…
Внизу Энтони Уолш шагал взад-вперед по тротуару, то и дело поглядывая на часы. Он уже не в первый раз поднимал голову, всматриваясь в окна номера своей дочери, и даже с высоты седьмого этажа было заметно написанное на его лице нетерпение.
– Напомни мне, когда умер твой отец? – спросил Томас, опуская край тюлевой занавески.
– Я же сказала: похороны состоялись в прошлую субботу.
– Тогда больше не говори ничего. Ты права, не стоит портить воспоминание об этой ночи, как не стоит лгать тому, кого любишь, – это недостойно ни тебя, ни нас обоих.
– Но я тебе не лгу…
– Ладно, забирай свою сумку – вон она, на кресле, – и возвращайся домой, – прошептал Томас.
Он быстро надел брюки, рубашку, пиджак и даже не стал зашнуровывать ботинки. Подойдя к Джулии, он протянул ей руку и привлек к себе.
– Сегодня вечером я лечу в Могадишо. Я знаю, что и там буду все время думать о тебе. Не беспокойся и ни о чем не жалей; я столько раз мечтал об этой встрече, что и сосчитать не могу, – это было настоящее чудо, любовь моя. Назвать тебя любимой еще хоть один раз – вот и все, чего я хотел и на что уже не смел надеяться. Ты была и навсегда останешься самой прекрасной женщиной в моей жизни, с тобой у меня связаны самые драгоценные воспоминания, а это уже много. И я про