В принципе, интервью было самым обыкновенным, каких Борис Благой за свою журналистскую жизнь сделал сотни. Хотя имелся один небольшой пунктик. Фирма, насколько ему было известно, делала определённый упор на благотворительность; Благой надеялся, что сумеет ненавязчиво вытрясти из Шлыгина кое-какие деньги в виде спонсорской помощи на свою воскресную передачу. Телевидение беднело, денег не хватало постоянно, особенно на новую технику. И как раз на днях главный режиссёр умолял всех авторов и ведущих подсуетиться в смысле поисков спонсоров. Вот тут и появилась у Благого светлая мысль об «Инессе», о которой он услыхал, что интересно, в Смольном. А как лучше всего подвести мосты к бизнесмену? Взять интервью и дать доброжелательную публикацию…
Мелких и крупных начальников, которые в последние годы все сплошь стали зваться генеральными директорами и президентами, Благой повидал немало. Чего уж там! Борис Дмитриевич и сам когда-то побывал в начальниках, а точнее, в инструкторах райкома комсомола. Так сказать, постоял одной ногой на первой ступеньке советской номенклатурной лестницы. Одно время он об этом старался не вспоминать, а теперь, наоборот, вспоминал всё чаще со странной смесью иронии и удовольствия. Во всём есть плюсы — Благой неплохо знал и старорежимных тёртых хозяйственников, и бизнесменов новой волны. Среди них мог безошибочно отличить тех, кто прошёл добротную выучку и заработал свой капитал, так сказать, заслуженно, а кто попросту пересел из бандитского джипа в импозантный кабинет, но вести себя среди шикарной обстановки так и не научился…
Шеф «Инессы» Михаил Шлыгин Благому понравился. Помимо прочего, он был потрясающе молод: Борис Дмитриевич сразу подумал, что в застойную эпоху его собеседнику едва ли довелось бы руководить даже захудалым участком на производстве, не говоря уж о фирме с многомиллионными капиталами. А в очереди обратились бы даже не «мужчина», а «парень». Как, однако, меняются времена!.. Шлыгин вышел навстречу гостю из-за стола, широко улыбаясь, в элегантном костюме от хорошего портного, который он к тому же весьма умело носил. От молодого бизнесмена так и веяло доброжелательностью, доброй энергией и деловитостью — но не нахрапистой и жлобоватой, как часто бывает, а какой-то интеллигентной. Не иначе, с отличием закончил престижный экономический вуз, а то и западные курсы менеджмента…
Они сели за небольшой столик, и тут же зазвонил телефон. Благой внутренне помрачнел, вспомнив, как его самого «прихватили» в самый ненужный момент, и приготовился к бесконечным помехам в разговоре — «Так на чём мы остановились, напомните?.. Ах да…» Шлыгин, извинившись, действительно взял трубку, но вместо того, чтобы углубиться в деловые проблемы, коротко сказал кому-то:
— Прости, милый, у меня журналист. — Потом нажал кнопочку и попросил секретаршу: — Я занят… да, чтобы не беспокоили.
Открылась боковая дверь, и на ворсистый палас неслышно ступила ухоженная молодая красавица с подносом в руках: кофе, печенье, конфеты, коньячные рюмочки. Она гостеприимно улыбнулась Благому, а Шлыгину — так, как улыбаются только очень близкому человеку.
— Моя супруга, — представил её Шлыгин. — Инесса Ильинична. Жена, друг и первый советник… Вам коньяк или водку? — спросил Шлыгин.
— С утра только кофе, — ответил Благой.
Инесса одарила его ещё одной тысячедолларовой (без преувеличения) улыбкой и удалилась. Она была действительно очень хороша. А на шлыгинском столе стояла в рамочке фотография очаровательного бутуза.
— Вы очень похожи на себя на экране, — проговорил Михаил Иванович, подвигая Благому печенье. — Слежу за вашей передачей, и статьи тоже читал… если я правильно понял по телефону, вы собираетесь сделать о нас именно статью, а не передачу?
— Интервью или очерк, как получится. — Благой уже выставил свой маленький японский диктофон. — Не смущает? — спросил он как бы слегка извиняясь. — Я давно так работаю. На карандаш сколько ни бери, какие-то оттенки, нюансы пропадают… Так вот, чтобы попусту не тратить ваше время… нам необходим материал о положительном герое. Точнее, о положительном примере.
— Спасибо за честь, — легко пошутил Шлыгин и продолжил уже серьёзнее: — Я готов. С чего начнем?
— С самого начала: как дошли до жизни такой, — ответил Благой шуткой на шутку. — Как вообще рождаются современные бизнесмены? Особенно такие, как вы? Благотворительный фонд «Тёплый дом»… Детский дом для сирот из бывших республик… — Он передвинул вынесенный микрофон, расположив его между Шлыгиным и собой. — Согласитесь, такого скорее следовало бы ожидать от человека с обширным и горьким жизненным опытом…
— А с чего вы взяли, что у меня такого опыта нет? — Михаил посерьёзнел и невесело усмехнулся углом рта. — Думаете, мне всё это, — он обвёл рукой кабинет, — Дед Мороз в подарок принёс?.. Я ведь сам разные университеты прошёл… Да-да, можете так и написать. Жил с отцом-алкоголиком, мать дворничихой работала, был трудным подростком… Чуть в колонию не загремел…
Шлыгин встал с кресла и заходил по гасящему шаги ковру. Благой слушал внимательно и с сочувствием.
— Был в нашей компании один отморозок, дошёл до убийства. С женщины в подворотне золотишко снимал… Загребли чуть не всю пацанву во дворе, дело шить начали… Хорошо, правосудие тогда было не то, что теперь, — разобрались. Хотя душу помотали и мне и мамаше — на всю жизнь хватит. Вы, может, скажете, другие больше страдали. Правильно. Но мне как-то хватило… Понял, в общем, что такое беда. Своя, чужая… Тонкокожий я, наверное…
Он замолчал, отвернувшись к окошку. Было видно, что давние события в самом деле нешуточно ранили его и рана ещё не зажила.
— По-моему, Солженицына однажды спросили, кто на каторге больше страдал, он или Достоевский, — подал голос Благой. — Александр Исаевич, помнится, довольно резко ответил в том духе, что говорить следует не о количестве страданий, а о качестве их воздействия на душу. По-моему, это именно ваш случай.
Шлыгин глубоко вздохнул и отошёл от окна.
— Вот поэтому мы отремонтировали дом для детей, чьи родители погибли в Грозном, приобрели мебель, одежду… Подыскали персонал, и если заметим, что крадут кусок у сирот…
— Все за счет фирмы? — Благой покосился на красненький глазок диктофона и попробовал вспомнить, заправил ли он, как собирался, свежую батарейку. Ещё не хватало, чтобы на ленте вместо осмысленной речи осталось лишь дурацкое кваканье.
— Сначала только за свой, теперь связались с европейскими фондами, они нам кое в чем помогли. Присылают машины с одеждой, медикаментами, оборудованием…
Неожиданно на столе опять включилась громкая связь.
— Я же просил… — недовольно обернулся Шлыгин.
— Михаил Иванович, извините, это из Смольного… — виновато пояснила секретарша.
— Простите уж, — Шлыгин развел руками. — Смольный — дело святое… — И подошел к аппарату: — Шлыгин слушает!
— Мишка, привет! Как жизнь удалая? — сам того не желая, разобрал Благой. Фамильярный тон звонящего сперва удивил его, но профессиональная память тут же сработала, и голос из Смольного показался ему удивительно знакомым.
«Да это же Гнедин!» — сообразил журналист. Гнедин был заместителем начальника юридического управления, и его звонок тоже мог немало сказать об уровне фирмы. В захудалую контору просто так из Смольного не звонят. И «Мишкой» её шефа не называют…
— Здоров, корешок… — в том же дружеском тоне отозвался бизнесмен. — Одноклассник, — шёпотом пояснил он Благому. — Да-да, я на проводе, тут просто у меня человек из газеты, статью пишет… Ты ещё не забыл тот базар про дельного парня после Чечни? Вторую неделю место держу…
— Так ведь я поэтому и звоню. Нашёл одного, уже к вам отправил, скоро придёт. Погремуха — Крылов, Женя.
— Замётано! — обрадовался Шлыгин. — Тачку водит? Ксива есть?
— Всё есть, только одна сложность: сам он из Лодейного Поля, а «колёса» ему после госпиталя глотать прописали, каких там не видели. Потому в Питер и просится, а хаты — сам понимаешь… Сделаешь?
— Был бы парень конкретный… а так без проблем. Квартиру подождать придётся, а комнату купим.
— Ну давай. Инке привет…
Шлыгин положил трубку и скупо улыбнулся Благому:
— Ну, что вам ещё рассказать?
От «Инессы» до редакции Бориса Благого подбросил на «Вольво» тот самый охранник-шкаф. Когда они садились в машину, к ним, резко тормознув, подрулил «Мерседес». Благой не обратил бы на него внимания, если бы оттуда не выскочили два телохранителя. Один из них распахнул дверцу, и из недр автомобиля неуклюже выбрался человек, чьё лицо показалось Благому смутно знакомым. Борис Дмитриевич попытался напрячься, но так и не вспомнил. На сей раз профессиональная память срабатывать не спешила. Наверное, мешал текст, почти сложившийся в голове. Одно было ясно — интервью он у него не брал, иначе точно вспомнил бы. И всё равно — где-то он уже видел это слегка одутловатое лицо в очках за толстыми стеклами… И оно опять-таки смутно будило некие малоприятные эмоции. Когда он последний раз видел его, то думал о чём-то нехорошем. Факт.
Борис Дмитриевич улыбнулся про себя и по-мальчишески утешился тем, что нынче расстроенный и даже встревоженный вид был у очкарика. Он-то, Благой, возвращался в прекрасном настроении. Даже маленький эпизод, случившийся в конце разговора со Шлыгиным, не испортил общего впечатления.
Они уже прощались, когда из-за дверей неожиданно послышался глухой топот, а потом громкая грубая матерщина.
— Ты забудешь, в натуре, как на меня наезжать! — кричал кто-то. — Порву, с-сука драная!..
— Опять! — Шлыгин досадливо покачал головой. — Служба безопасности у меня очень уж… простосердечная. Всё Чечнёй бредят, не отойдут никак, бедолаги… — Он на мгновение выглянул из кабинета, что-то тихо сказал, и матерщина немедленно стихла. — Хорошо, начальник толковый, справляется с ребятами, — вернувшись, пояснил Михаил. — Тоже, кстати, мой одноклассник. Сами понимаете, в наше время и пропасть недолго, если за друзей не держаться…