Не люблю SMS. Долго и неправдиво как-то. Неприятно. Вроде разговариваешь с человеком, но не видишь его. Не видишь его настоящую реакцию на разговор, его глаза.
— Сев, почему у меня пациентка икает, а? Поведай мне, чем ты там занимаешься? — от неожиданности я вздрогнул.
— Не кричи, сейчас, — я подошел к столику и, взяв приготовленный шприц с миорелаксантом, ввел препарат девушке. Спустя несколько секунд сокращения диафрагмы прекратились.
— Спрячь телефон и не веди себя, как пацан малолетний, — рявкнул Гриндевальд.
— А это не запланированная для меня операция, — усмехнулся я. — Может, у меня тут судьба решается.
— Что, бабу, наконец, нашел?
— Нет, — коротко бросил я. Знаю я его позицию. У мужиков только одно на уме — это бабы, а все бабы — курицы. Он их так всех и называет. Причем в лицо. И самое интересное, что еще ни одна «курица» на него за это не обиделась. Как мне один раз сказала Тонкс, что человек, спасший на своем веку жизней больше, чем приходит к ней на прием в разгар эпидемии, может себе позволить многое.
Достал телефон.
«У меня кварцевание 30 минут».
«По стандартам же 15?» — я усмехнулся.
«У нас 30. Я работаю за двоих, значит кварцевание должно быть дольше в два раза».
Я чуть не рассмеялся. Да, не повезло девушке. Без опыта работы попасть в самый центр мясорубки. Остается надеется, что Амбридж её не сильно достает, а то, как мне показалось, у Гермионы достаточно вспыльчивый характер.
«Ясно».
Я спрятал телефон в карман.
— Наигрался? — ворчливо поинтересовался мой наставник.
— А что, у вас пациента опять икает? — я откинулся на спинку стула и неотрывно стал смотреть на показатели монитора.
— Не язви. Я вот тут сейчас буду работать с никелидом титана. И знаешь, о чем подумал? Все-таки, русские, они по-своему гениальны. Вот сколько этот материал на складах провалялся и что? Да нихрена. Ни одному великому технарю в голову не пришло использовать металл с памятью формы в медицине. А русские? Знаешь, как его внедрили в нейрохирургю? А ведь именно сюда его сначала и внедрили. — Нет. Я знаю только тех, кто это сделал. Имел несколько часов приятного общения в стенах изобретателя. — Не знаешь. Мало кто знает. Собрались хорошие друзья одного провинциального городка России вместе водочку попить. Друзья — гении, чего уж тут скрывать. Один, который технарь, говорит: «Смотри, какая хреновина у меня есть. Штука забавная, только фиг знает, куда её можно применить». И показал своим друзьям-медикам фокус. Нагрел полоску металла в стакане с водкой, этот ученый, кстати, спиртовку лабораторную изобрел, и вылепил из него название их города. Затем выпрямил и снова бросил в теплую водку. Когда в стакане стало образовываться слово, мозги у всех сразу заработали, и все они синхронно подумали, что это охрененный металл и что он пропадает зря. Изучили его со всех сторон и изобрели то, что мы сейчас имеем. Вот скажи мне, почему так? Почему им удалось сделать то, что не удалось нам? У нас ведь наука идет вперед семимильными шагами, выделяются огромные деньги, а несколько человек на пикнике просто взяли и придумали одно из гениальнейших изобретений в современной хирургии?
— Не знаю. Эта шайка изобретателей вообще странная сама по себе. У них была возможность работать в любом городе мира, за огромные деньги, а они остались в своем провинциальном городке, за обычную зарплату, — я хмыкнул и задумался.
Несколько лет назад я имел честь познакомиться с ними. Меня пригласили на международную конференцию по никелиду титана как раз в этот городок.
Единственное, что меня поразило больше всего, это нейрохирург, который и открыл новую дорогу в протезировании.
Старичок старше Гриндевальда. Но все еще оперирующий. Дрожание рук, снижение памяти на не слишком нужные ему вещи... Больше всего я удивлялся, как его вообще к столу пускают? Но вот настало время мастер-класса, и как только этот человек взял в руки скальпель...
Когда я ходил по больнице, то узнал про него много интересного. То, что он профессиональный маньяк — это основное. Только этот человек во всем мире согласился взять на операцию молодую женщину с «неоперабельной» опухолью головного мозга. Простояв за операционным столом двенадцать часов, он сделал все, что мог и даже то, чего не мог. По моим данным, эта женщина до сих пор жива. Благодаря этому великому человеку. Я перевел взгляд на Гриндевальда. Он тоже хороший нейрохирург. В чем-то гениален. Но... он никогда не возьмется за обреченных. Никогда. Потому что это риск и страх не справиться. Страх облажаться.
Но, как человек этот русский нейрохирург — просто без комментариев. Я называл наставника хамом? Я преувеличивал.
Я видел, как русский ведет курс нейрохирургии в своем вузе.
То, что женщинам в медицине не место — это его убеждение. Когда одна девушка на его вопрос, кем она хочет стать сказала, что хирургом, он на нее посмотрел, выкуривая очередную сигарету, и произнес: «Ты дура? Какой хирург? Ни семьи, ни детей. Иди в терапию, хирургия не место для баб. Хотя, лучше вообще забирай документы, выходи замуж и рожай детей».
И нельзя сказать, что к парням он относится лучше: когда один из них ответил правильно на поставленный вопрос, прозвучало дословно следующее: «Блять, правильно! Смотрите все, это логика. Учитесь ею пользоваться, нужная штука, скажу я вам — пригодится. Только ответь мне, ты сам такой умный, или подсказал кто? Не оправдывайся, знаю, что подсказали, даже я слышал, как из другого угла кабинета тебе кричали». Или до меня долго доходило, как можно студентам говорить, примерно следующее: «Моя цель — не сделать вас нейрохирургами, а научить распознать инсульт или то, что пациента долбанули по башке. Ну, и чтобы вы смогли сделать декопрессионную трепанацию, если у вас в сумочке случайно завалялся трепанколоворот и пилочка для ногтей».
Если бы у нас профессор позволил себе сказать нечто подобное, его бы уволили. А там, что самое удивительное, все просто рассмеялись и ни один студент не воспринял эти высказывания всерьез. Вот такие они. Великие. Им многое прощается, но и спрос с них настолько колоссальный, что не всякий выдержит его веса.
Взгляд на экран монитора. Все спокойно. Ну и хорошо.
Глава 9
Гермиона
Сегодня нас опять затопило. Причиной стала моя машинка, которую мне привезли родители вместе с моим котом.
Живоглот плохо перенес переезд. Его тошнило, он был взъерошен и, забившись под диван, наотрез отказался из-под него вылезать.
Машинку подсоединил Северус, сделал все очень быстро и убежал, даже не попив чай. У него сегодня ночное дежурство.
Вечером я решила испытать машинку и заодно постирать все накопившиеся вещи, которые было просто лень стирать на руках.
Загрузив белье, я ушла на кухню готовить ужин.
Вот как знала, что нужно в ванную заглянуть. Растекающаяся по полу лужа привела меня сначала в состояние ступора, а затем на меня накатила паника.
Вытерев воду и набросав на пол каких-то тряпок, я побежала за телефоном.
— Невилл, у нас машинка бежит!
— Какая машинка и куда она бежит? — сонно ответил друг.
— Стиральная, из-под нее вода хлещет!
— Не вопи. Откуда именно она хлещет?
— Сейчас посмотрю, — и я отключила связь.
Пометавшись по комнате, я нашла видавший виды фонарик и, упав на пол в ванной, даже не подумав о том, что находиться в воде при работающей бытовой технике, по крайней мере, небезопасно, я все внимательно осмотрела. Выяснив то, что нужно, я снова набрала номер Лонгботтома.
— Невилл, вода из шланга течет.
— Из какого? Который идет к машинке или от нее? — деловито поинтересовался друг.
— Который из нее. Он вообще не наш, он тут уже был, подключенный к канализации. И в нем дырка. Небольшая такая! Откуда в шланге дырка?!
— Мыши прогрызли.
— У нас нет мышей!
— Ну, значит, просто от времени лопнул, хотя мне кажется, что все-таки мыши.
— Да хоть крокодилы! Что мне делать?
— Позвать Гарри.
— Гарри нет дома, они с Лавандой в ночной клуб пошли, завтра же выходной.
— К Снейпу сбегай.
— Он на дежурстве.
— Ну, сама тогда замотай изолентой.
— Ты уверен, что это поможет?
— Уверен, — в трубке послышались смешки. Смешно ему!
— Невилл, у нас нет изоленты!
— Скотч возьми. Скотч у нас есть?
— Скотч есть, — согласилась я и, отключив телефон, пошла оказывать помощь пострадавшему.
Намотала я скотч щедро, истратив на шланг весь имеющийся у нас ролик. Мне этого показалось мало, и я сверху сделала несколько витков широким пластырем.
Посмотрела на часы. Почти двенадцать. Мне что же не спать полночи и следить за машинкой? Эта квартира явно что-то против меня имеет.
Я устало опустилась на диван. Мою медитацию и приступ острой жалости к себе прервал истошный вопль из-под моего ложа, затем писк и диван просто ходуном заходил.
Вскочив на ноги, я уставилась на взбесившийся предмет мебели. Через пару минут вопли прекратились, и из-под дивана выполз Живоглот, о котором я уже благополучно забыла. Подойдя ко мне, он выплюнул прямо мне под ноги мышь! Мышь была безнадежно мертвой. Теперь ей будет трудно продолжать перегрызать шланги со сломанной-то шеей. Кот же потерся об мои ноги и, задрав хвост, побежал обследовать свое новое жилище. Быстро он пришел в себя. Мне бы так.
Сбегав на кухню и надев перчатку, я осторожно подняла трупик мыши за хвост и отнесла в мусорное ведро.
Затем, снова упав на диван, я истерично расхохоталась. Нервы — нервы. У меня хоть один день может пройти нормально без каких-либо происшествий дома и без аврала на работе?
Повинуясь какому-то импульсу, я снова взяла в руки телефон. В очередной раз спросила себя, зачем я это делаю? Вопрос остался без ответа. Просто хочу и все.
Набрала первую фразу: «Добрый вечер, как дежурство? Все спокойно?» Ответ пришел через минуту: «Добрый. Да, все пока тихо. Даже странно. А тебе почему не спится?»