– Семья для меня – все. Это не десерт, и ничего сладенького в ней нет. Моя жена мне и опора, и душа, и жена, и мать, и дети – все, что есть самого дорогого на земле. Она знает про меня все, слышит все, болеет моими болями, все разделяет и всегда рядом. Семья, как я думаю, – это не просто твой тыл, но и часть таланта, часть успеха.
– Однако время бежит, впереди дела, вот уже и ожил ваш мобильник. Спасибо за откровенность, за хорошую «немодность», ведь мода, как говаривал тот же Светлов, никогда не бывает посмертной – посмертной бывает только слава. Ну что ж, даст Бог, поживем – увидим.
2003 г.
ЖИЗНЬ СТАНОВИТСЯ ВСЕ КРОВАВЕЕ, ВСЕ ЖЕСТЧЕ(Н.Н. Губенко на радиостанции «Эхо Москвы». Ведущая К. Ларина)
К. Ларина: Добрый день. Сегодня в нашей студии Николай Губенко, народный артист России, режиссер, художественный руководитель театра «Содружество актеров Таганки». И депутат Мосгордумы. Здравствуйте, Николай Николаевич.
Н. Губенко: Здравствуйте, Ксения.
К. Ларина: Мы говорили до начала нашей программы о том, какая жизнь происходит в театре «Содружество актеров Таганки» и я поняла, что, несмотря на всяческие сложности, связанные, прежде всего с финансированием или скорее с его отсутствием, все равно вы полны творческих идей. Хотя про два спектакля вы мне уже рассказали, спектакли, которые появятся на сцене «Содружества». Скажите, мне, пожалуйста, если все-таки каким-то образом дать характеристику вашему театру, вот что можно про него сказать? Это театр, который себя позиционирует как что; театр, который проповедуют что; театр, в котором не будет никогда чего? Вот есть какие-то базовые вещи важные, которые вы для себя определяете.
Н. Губенко: Вы знаете, я так натерпелся от авангарда и от политики в период, когда Театр на Таганке был в руках у Любимова, и в основном это были поэтические композиции со стрелами в сторону Кремля, в том числе и репертуар. Все это было при всей художественности и великолепии, отчасти даже гениальности тех или иных спектаклей, все равно это несколько отдавало излишним политиканством. Что всегда было присуще Юрию Петровичу. Если вы не согласны, можете мне возразить. И когда вдруг появилась возможность играть нечто другое, то мы стали играть то, по чему мы соскучились: Чехова, Некрасова, Салтыкова-Щедрина. Классику. Сейчас мы от классики переходим к актуализации драматургии. И в частности сейчас у нас в работе пьеса «Мисс» Н. Птушкиной, которую трудно назвать певцом прошлого. Она пишет пьесы о сегодняшнем дне. Есть еще одна пьеса о сегодняшнем дне прекраснейшего одесского молодого автора, но мы только-только ее прочитали и еще не запустили в работу. «Мисс», наверное, выйдет в конце этого или начале следующего сезона. «Женитьба Бальзаминова» в работе, которую делает молодая выпускница ГИТИСа Наташа Старкова, есть пьеса известного французского автора Марка Жильбера Соважона «Чао», которую ставит педагог ГИТИСа, наш актер, он же режиссер Артем Тынкасов, уже поставивший у нас «Оглянись в гневе» на Малой сцене. Вот 4 названия, которые мы в ближайшее время должны реализовать. Но если говорить о позиционировании, конечно же, нам не хватает, такого влияния на публику, которое делало бы человека, публику лучше. На наши спектакли ходит публика, которая умеет слушать, затаив дыхание, и умеет плакать, умеет смеяться. И умеет благодарить. Я говорю об аплодисментах. Позиция опять-таки консервативная, то есть, «чувства добрые лирой пробуждать». Вот то, что, на мой взгляд, хотелось бы делать у себя в театре, и что мы делаем, но не знаем, в какой степени это нам удается. Слишком много вражды, ненависти, жестокости появилось в последнее время в отношениях между людьми.
К. Ларина: А вы считаете до сих пор, прожив такую большую жизнь в искусстве, что оно способно изменить мир?
Н. Губенко: Нет, конечно. Так в том-то и дело, Христос 2000 лет призывает нас к совершенствованию, а мы становимся все хуже.
К. Ларина: А его все распинают и распинают.
Н. Губенко: Жизнь становится все кровавее, все жестче. Все враждебнее по отношению друг к другу не только человека к человеку, но и природы к человеку, человека к природе. Страны к стране, континента к континентами. Всего. Мы не совершенствуемся, мы самоуничтожаемся. Я говорю в целом о человечестве.
К. Ларина: Я все-таки хочу вернуться к тому, что вы вспомнили про театр на Таганке того советского звездного для Таганки времени. Таганки Любимова. Вы знаете, для меня это тоже вопрос. Я не хотела бы конечно обсуждать здесь отсутствующего в студии Юрия Петровича. Это было бы не совсем корректно.
Н. Губенко: Дай бог ему здоровья.
К. Ларина: Но, тем не менее, для меня это вопрос, я об этом тоже много думала. Что в этом случае первично, когда театр в какой-то степени заменяет собой публицистику. А это произошло с Таганкой. Это ее знамя главное. Что мы тогда здесь оцениваем, художественный вклад конкретного режиссера, конкретного коллектива в историю культуры, в данном случае русской или мы оцениваем его политическую смелость. Вот эти вещи возможно разделить. Вот эту подмену вы сами чувствуете? Или вопрос, зачем человек приходит в театр, он отсюда же…
Н. Губенко: Вы знаете, в отношении к Любимову это не раздельные понятия. Он столь же художник, сколько и политик. Он всегда строил свою театральную судьбу на противостоянии. Притом, независимо от режима, советского, итальянского, какого угодно. Вспомните его период в Италии, когда он обвинил коммунистов в том, что пожарные запрещают ему в одном из итальянских театров делать то, что хочется. По-моему, в Болонье. При чем здесь вообще итальянская компартия. Ну, коммунисты были тогда у него во всем виноваты. Хотя сам состоял в компартии не один десяток лет. Но вспоминаю Испанию, когда мы вывезли спектакль Любимова «Мать» играли на международном театральном фестивале без перевода. «Мать» Горького без перевода. Я считаю, это потрясающий спектакль. Вы его помните?
К. Ларина: Конечно.
Н. Губенко: Там все до такой степени очевидно, ясно, мизансценически и придумано им вместе с Давидом Боровским, что диалоги порой даже совсем не важны. И оказалось это так и есть. Испанцы не понимают ни слова по-русски, они 15 минутной овацией встретили конец спектакля. Любимов выдающийся режиссер. Есть моменты, на которых мы с ним даже сейчас можем сходиться, потому что я недавно видел передачу «P.S» Леши Пушкова, который вдруг неожиданно проинтервьюировал по одному и тому же вопросу меня и Юрия Петровича. По вопросу об использовании ненормативной лексики на театре.
К. Ларина: И оказались, что вы совпадаете.
Н. Губенко: Одна и та же точка зрения. А это было сделано Алексеем Константиновичем и дипломатично и хорошо. Но вот чего больше в нем: политика или художника, наверное, и того и того.
К. Ларина: А в вас?
Н. Губенко: Во мне абсолютное отсутствие политики. Если вы имеете в виду мои предпочтения в жизни, то я просто не изменил тому, что исповедовал прежде. И в своем кино, которое абсолютно не политизировано, если вы возьмете картину «И жизнь, и слезы, и любовь» и «Из жизни отдыхающих». «Подранки» те же. Я предпочитаю вдумчивое, внимательное вглядывание, прислушивание к человеку, к человеческим отношениям.
К. Ларина: Вот последнее время, я не знаю, вы заметили или нет, я почему-то все чаще попадаю на фильм, который совершенно не показывали в те годы. «Последний жулик».
Н. Губенко: Это была моя вторая роль в кино. После «Заставы Ильича» («Мне двадцать лет»), М.М. Хуциева. Я там всласть вместе с режиссером Яном Григорьевичем Эбнером и художественным руководителем Каликом и чудеснейшими художниками Серебровским и Боймом…
К. Ларина: И с песнями Высоцкого, кстати.
Н. Губенко: Да, которые впервые были исполнены на экране мною. А не кем-то иным. Я очень горжусь этим. Под музыку покойного Таривердиева. Я очень рад этой работе, она какая-то хулиганская, в ней видно неплохое владение актера телом. Я тогда окончил экстренный курс в цирковом училище, крутил сальто, ходил по проволоке, жонглировал. Там все это есть. Но, тем не менее, картина, на мой взгляд, не получилась. Она не сложилась драматургически, сюжетно. И там было много бутафории, то, что мы называем – туфты.
К. Ларина: А ваши картины, тут-то вы наверняка заметили, что они существуют в сегодняшнем пространстве телевизионном.
Н. Губенко: Да, редко показывают «Из жизни отдыхающих» и «И жизнь, и слезы, и любовь» и «Подранки», «Пришел солдат с фронта», как правило, идет к каким-то юбилейным военным датам. А вот последнюю картину, которая, на мой взгляд, в какой-то степени предугадала разрушение человеческих отношений, ее не показывают. Это «Запретная зона», моя последняя картина с потрясающими актерами. Многие еще живы. И Нона Мордюкова там играет потрясающую роль и Кирилл Лавров и Владимир Зельдин, и Ларионова, и Рыбников, и Смоктуновский. И все они совмещены, как и в первой моей картине, во всех моих картинах с типажами. Но картину не показывают.
К. Ларина: Еще такой вопрос. Скажите, пожалуйста, Николай Николаевич, а как вам кажется, на сегодняшний день победил рынок искусство или еще нет?
Н. Губенко: Мне хочется надеяться, что нет. Когда ты видишь работы Гинкаса, Фоменко, Чхеидзе, Додина, разумеется, в них есть элементы рынка. И СМИ делают из них в большей степени товар, чем произведение искусства. Но все-таки они демонстрируют неуклонность своих духовных устремлений. И отсутствие рыночной конъюнктуры. Что касается кино, то мне кажется, оно уже почти превратилось в рынок. Почти. Даже у новеньких, скажем, у Германа-младшего тоже очевидны товарные признаки, рыночные.
К. Ларина: То есть то, что модно, то, что будет покупаться.
Н. Губенко: Да.
К. Ларина: Насчет «Гарпастума» Алексея Германа я бы тут все-таки с вами поспорила. Потому что мне, например, очень нравится эта работа и мне кажется он перспективный парень. Он другой.