— Чем? Да какая разница, Милисса? Со мной уже все хорошо, разве не видишь? Твоими молитвами и очумелыми ручками — я жива и здорова.
— Нет! Черная Смола — редкое зелье. У вас его называют ядом Избранных, Долгим Закатом. Разве не слышали?
Я ничего не слышала о таком яде. Не видела его и в своих путанных снах. Но названия мне не понравились.
— Его готовят больше пятнадцати лет из редких растений, крови волков и людей, и… сгнившей рябины.
— И…? — подтолкнула я, уже смирившись с тем, что лиса вцепилась в руку, как клещ.
— Действие зелья очень короткое. Если не применить его в течении часа после открытия сосуда, то смысла уже не будет… Ваил, клянусь вам, я не знала, что это за яд. Я думала, что вам просто перерезали горло. Я не знала!
В глазах девушки блеснули слезы, а губы задрожали.
— Ты можешь толком объяснить, что случилось?! — взмолилась я.
Рыжик всхлипнула и подняла на меня полные сострадания и печали голубые глаза. В обрамлении мокрых от слез ресниц это смотрелось… В общем, у меня скрутило живот от предвкушения плохих новостей. Я уже видела подобное выражение лица. У медсестры, когда я пришла в себя после реанимации и резонно поинтересовалась: что со мной?
Так что когда лиса начала говорить, я уже, в принципе, знала, что она скажет.
— Черная Смола убивает медленно. Насколько медленно не знает никто. У нас говорят, что это зелье придумали люди в те времена, когда волкодлаки планировали уничтожить большую часть людских королевств. Ни один человек не может соревноваться с чистокровным волком в скорости и силе. К нему невозможно подкрасться, почти невозможно поразить из лука. В прямом бою, только вампиры могут победить чистокровного, да и то не все. Поэтому людские маги и придумали зелье, которым можно было бы смазать наконечники стрел и копий, смазать дротики. Достаточно лишь попасть в волкодлака — и смерть придет к нему сама. Так как в составе Смолы есть кровь волков, то и выявить яд просто невозможно. Волчьи…простите, ваши лекари, просто не находили его в ранах.
Рыжик умолкла и скорбно опустила голову, так словно меня уже похоронили.
— А с чего ты решила, что я…ну, что у меня именно это?
— Жрица, которая учила меня, говорила, что у особенно сильных волкодлаков может пропасть память, но их тела еще будут бороться. Поэтому когда вы сказали, что ничего не помните…
Я облегченно рассмеялась.
— Слава всем Богам! А я уже начала беспокоится. Нет, моя забывчивость не связана с ядом, Лисса, честное слово!
Что-то мне подсказывает, что Калика меня по головке не погладит, если я начну рассказывать о том, что настоящая Ева уже давно мертва, а я, в общем-то, Зоя, и потому не помню ничего, что связанно с жизнью прошлой обитательницы этого тела.
Но, вместо того, чтобы рассмеяться вместе со мной, девушка только крепче сжала мою руку и снова решительно посмотрела мне в глаза.
— Есть еще кое-что, ваил…
Я подавилась мешком — уж слишком серьезным стало лицо Милиссы. С похожим выражением я сообщала матери, что перееду на старую квартиру. Та же непоколебимая решимость.
— Черная Смола — единственный яд, раны после которого не заживают!
— Как так? — не поверила я. — Там, в Городе, было множество трупов волков. Их раны тоже не затягивались. И мои, сколько я тут в бинтах проходила…
— Раны затягиваются лишь у живых, ваил. — очень тихо проговорила девушка. — Если волк, вампир или лиса мертвы, то зачем плоти залечивать себя? Раны могут заживать долго, как было у вас, но… — она выразительно покосилась на шею, — все раны заживают, так или иначе, кроме раны от Черной Смолы. Эта может затянуться, но не зажить!
Я потерла бугристый шрам на шее, и только потом сообразила, что делаю это сломанной рукой. Для проверки потрясла кистью, посжимала и поразжимала пальцы — никакой боли. Рука уже восстановилась полностью.
Перевела удивленный взгляд на Милиссу. Девушка кивнула.
— Видите? Все ваши раны зажили, кроме этой.
Я в полном ауте присела на ближайшую груду хлама и уставилась в пустоту.
Милисса, наконец, отпустила мою руку.
— Я не знала, ваил, правда, клянусь вам, не знала. Я думала, что это просто самая глубокая рана. А сейчас понимаю, что нет… Я никогда раньше не видела действия Черной Смоли. Не знала, как оно выглядит…
— И тут нежданчик ждет меня, у самого огня, — протянула я.
— Что? — удивилась лиса.
— И сколько? Сколько мне осталось?
— Не знаю, — она присела рядом. — Никто не знает.
— А как… в смысле, что будет?
Девушка понялась с минуту. Я ей не мешала. Внутренняя борьба этого ребенка: открывать мне тайны своего вида или нет, была написана у нее на лице крупными буквами. Не удивлюсь, если на самом деле эту отраву придумали не люди, а лисы, чтобы чужими руками расправиться с главными врагами.
— Я многого не знаю, только легенды, сказки…
— Давай, начнем с легенд, — улыбнулась я.
— Вы начнете слабеть, Ева — она произнесла мое имя с легкой запинкой.
Неужели, я стала ей дорога или девочка просто боится остаться здесь, в рассаднике клыкастых, совсем одна?
— Потом, станет слабеть и зрение…
— Пока терпимо, — подбодрила я.
— Потом начнет чернеть кожа на кончиках пальцев. Затем пойдет кровь из носа или ушей.
— Н-да, кавалера я себе вряд ли найду с таким водопадом не из тех мест. А дальше?
— На последней стадии чернеет и сама кровь, Ева. Она становится черной и густой, как смола.
Мы замолчали. Не знаю, о чем думала рыжик, а вот я об иронии, с которой меня упорно сталкивает жизнь. Взвесив все за и против, я расхохоталась.
Милисса смотрела на меня, как на уже тронувшуюся от горя.
— Ладно, ладно, — закивала я, пытаясь подавить смех. — Я тебя услышала, а ты мне все уже сказала. Давай с тобой договоримся так: пока никаких признаков того, что ты права нет. И потому, мы никому и ничего не скажем, хорошо?
Милисса медленно и неуверенно кивнула.
— Не думаю, что нашим милым и гостеприимным хозяевам стоит знать, что со мной что-то не так. Сама понимаешь — я единственное, что стоит между ними и тобой. Так что пусть думают, что я очень страшная и опасная. Договорились?
Снова кивок.
— Вот и ладушки. И кстати, ты не знаешь, можно ли этот процесс как-то замедлить?
Милисса задумалась.
— Ваил, если бы я была дома, то смогла бы посмотреть старые рукописи прошлых жриц, но… — она развила руками.
— За это можешь не переживать! Домой мы тебя доставим в целости и сохранности.
Девушка так обрадовалась этой новости, что мгновенно позабыла весь неприятный разговор. Я постаралась последовать ее примеру, хотя и понимала, что отделаться от всего не получится. Мы двинулись из комнаты в спальню. Там практически не было разрушений, только немного пострадал пол и повелители стекла.
За окном разливался закат. Длинные тени украсили потолок и стены, а комнату залил золотой багрянец угасающего светила. Красиво здесь все-таки место, если не заострять внимание на обстоятельствах, которые нас сюда привели и местных обитателях. Я забралась на подоконник и любовалась темнеющим лесом. Рыжик, окрыленная перспективами, после моего быстрого рассказа об обещании Николаса, выскочила за дверь в поисках кого-то из стражей. У ребенка проснулся голод, что и не удивительно. Каждый сбрасывает стресс по-своему, а его у девочки было слишком много.
А вот мне как раз требовалось время, чтобы подумать. Я, теперь уже, и милостью аж двух существ, чей замысел мне не понятен и не ясен, стала Дочерью Калики. Звучит значительно, только какой прок от моего статуса, если я сижу здесь? Правильно, нуль целых, хрен десятых! Что от меня требуется? Непонятно, да и советчиков что-то не видно на горизонте.
Ясно только дно, пока я торчу здесь — дело стоит, я не в армии, поэтому служба не идет от того, что я просто прохлаждаюсь неизвестно где.
Ясно и то, что мои соплеменники не просто так меня не ищут, или ищут, не там, где я. Что-то совсем не так в волкодлакском королевстве, раз самой Богине расы приходится искать замену убиенной выбранной дочурке. В голове царил сумбур, вопросов больше чем ответов. Ощущение правильности поступков куда-то улетучилось вместе с приятным и дурманящим ароматом вампира. Героем дня я себя, почему-то тоже не ощущала. Чинно и уверенно в голове держалась только одна мысль — домой я больше не вернусь! Подлая, поганая и страшная мыслишка, что вся моя история закончится именно здесь, на Бале, пусть и пугала, пусть в нее и не хотелось верить, но она была твердой и непоколебимой.
Пусть я и не знаю всего, не знаю, что ждет впереди, но именно сейчас, любуясь закатом и вековыми соснами, я осознала, что у меня не будет возможности все это пережить и забыть, как страшный сон. Мне никто не даст вернуться назад и зажить в теле Зои. Я не увижу родителей, не посмеюсь больше с ребятами из строительных бригад Егора. Не увижу и самого Егора. Я больше не обниму перед сном старую плюшевую собачку Рикки, которую мне подарил еще аж в пятом классе мальчик на восьмое марта. Я не помнила имени одноклассника, но помнила его лицо и то, что нравилась ему.
Странно, но именно мысль о плюшевой игрушке и невозможности ее потискать меня добила. Из глаз сначала скатилась одна, предательская слезинка, потом еще одна. Когда я уже была готова разрыдаться, как полагается всем главным героиням не слишком требовательного фэнтези, в дверь постучали. Быстро утерла сопливый нос и спрыгнула с подоконника.
В комнату вошел высокий, поджарый старик, лет семидесяти, по земному летоисчислению. С редкими седыми волосами, собранными в короткий хвост и прямым, аристократичным носом. Таких людей любили изображать на портретах в псевдоисторических лентах. А если бы дело было в кино, то ему дали бы роль верного соратника с большим военным опытом. Мужчина прошел на два шага от двери, пропустил удивленную Милиссу, которая за секунду оказалась радом со мной, и склонился в глубоком поклоне.
— Юным гостьям отведены новые покои, — проговорил он спокойным вкрадчивым голосом. Таким тембром хорошо плачущих детей успокаивать. — Госпоже и ее спутнице будет там намного удобнее.