На луврской ойнохойе, расписанной аттическим Мастером Никием в конце V века до н. э., Геракл и Нике едут на биге, запряженной четверкой кентавров, физиономиями один другого омерзительней (ил. 171). Правит Нике. К изящной фигуре большекрылой богини в трепещущем на ветру хитоне, резко согнувшейся, натянув поводья, приделана огромная голова с лицом низколобым, почти безносым, с сильно оттопыренной нижней губой и прямоугольным подбородком. Карлик рядом с нею — Геракл. Не держась за поручень, что грозит ему падением, он застыл истуканом, вобрав голову в плечи и сжав судорожно согнутыми руками палицу и лук со стрелой. Торс — надувная подушка, на груди повязана шкура льва, кусающего затылок героя. Из-под нависающего лба с морщинами, сходящимися к глубокой переносице, злобно таращится огромный глаз и, чуть ниже, выступает шишкой нос с дырой раздувшейся ноздри. Губы широкого рта разомкнуты, как если бы горе-воин проклинал строптивых кентавров. Это комическая маска, а не лицо, но лица не видно.
Ил. 171. Мастер Никия. Ойнохойя. Ок. 410 г. до н. э. Париж, Лувр. № M 9
Безжалостно отнесся к Гераклу апулийский Мастер Хорега, расписавший в 370‐х годах до н. э. «Кратер обжор». Имя вазе дала сценка из фарса флиаков на аверсе. А на реверсе мелкие подлые сатиры, издеваясь над прекрасным юным Гераклом, безнаказанно уносят его лук, колчан и палицу, ибо он держит на плечах небосвод. Обнаженный, с львиной шкурой за спиной, Геракл, кажется, нетерпеливо переступает с ноги на ногу; на склоненном лице печальное смирение.
Мягкий юмор проявил работавший в середине IV века до н. э. вазописец Бостонской группы 00.348. На аверсе кратера из Музея Метрополитен Геракл оказался свидетелем работы мастеров, раскрашивающих тонированным воском (то есть в технике энкаустики) мраморную статую, изображающую его самого (ил. 172). Заказчиком, по-видимому, является восседающий на небе Зевс, инициатива же, кажется, принадлежит Нике, сидящей на другой стороне неба над настоящим Гераклом. Златовласый мраморный герой стоит в позе, напоминающей гибкостью Праксителева Аполлона Ликейского (ил. 28, с. 63). Правая его рука легко, как на тросточке, покоится на палице, под которую подведена подставка, а в левой вместо кифары лук, украшенный на концах змеиными головами. С плеча эффектно свисает шкура льва, которую как раз в этот момент и раскрашивают. Живой Геракл, от изумления поднеся палец ко рту, не смеет приблизиться, и вид у него глуповатый. На голову по старинке нахлобучена морда льва, в левой руке дубинка.
Ил. 172. Мастер Бостонской группы 00.348. 360–350 гг. до н. э. Кратер. Выс. 52 см. Нью-Йорк, Музей Метрополитен. № 50.11.4
Ил. 173. Луврский Мастер G 508. Кратер. 400–380 гг. до н. э. Выс. 32 см. Париж, Лувр. № G 508
Упомянув гибридные амплуа Геракла в вазописи, я имел в виду, с одной стороны, наивное до глупости счастье героя на кратере Луврского Мастера G 508 (ил. 173), работавшего в начале IV века до н. э. Геракла обихаживают на Олимпе Гера, которая прячет неприязнь за притворной любезностью, и Афина.
С другой стороны — простодушие, стоившее Гераклу смерти. Примерно к 430 году до н. э. относится пелика из Британского музея, на аверсе которой Геракл, отставив палицу и сняв львиную шкуру, готов облачиться в одежду, протянутую ему служанкой, присланной с реверса очень властной госпожой (ил. 174), которая на сайте музея названа Деянирой либо Омфалой[366]. Следовательно, переодевание сулит Гераклу либо мучительную гибель, либо любовную историю. Однако служанка столь неприветлива, а лицо госпожи так искажено гневом, что, по-моему, о любви здесь не может быть и речи. Сам Геракл — кудрявый и бородатый, большеголовый и довольно щуплый — уставился на скомканную одежду, как загипнотизированный, и чуть ли не склоняется перед угрюмой исполнительницей замысла Деяниры. Он жалкий простак, но я думаю, симпосиасты не были настолько бездушны, чтобы потешаться над героем, обреченным на страшные муки[367].
Ил. 174. Пелика. Ок. 430 г. до н. э. Выс. 15 см. Лондон, Британский музей. № 1851,0416.16
Контраст между скульптурными и вазописными изображениями Геракла острее, чем у любого другого персонажа эллинских мифов. Вообще однофигурные статуи не столько о чем-то рассказывают, сколько нечто показывают. Если повествование и сопутствует восприятию статуи, то лишь благодаря тому, что зритель что-то знает об изображенном и о значении того или иного предмета или атрибута, как, например, когда мы смотрим на «Гермеса с младенцем Дионисом» Праксителя или на «Аполлона Бельведерского» Леохара. Особенность Геракла в том, что ни один другой герой эллинской мифологии не подвергался в быту такому запанибратскому снижению и опрощению, как он, а ведь амплуа счастливчика и простака обязательно обусловлены той или иной сюжетной ситуацией. Поэтому статуарному Гераклу просто не оставалось ничего иного, как быть героем.
Ил. 175. «Геракл Альтемпс». Римская реплика I–II вв. утраченного греческого оригинала второй половины V в. до н. э. Мрамор. Рим, Национальный музей Палаццо Альтемпс
В аркаде патио римского палаццо Альтемпс можно видеть колоссальную статую молодого обнаженного Геракла (ил. 175). Он сидит на скале, подстелив львиную шкуру; левая рука опирается на палицу, в правой, протянутой вперед руке он держит яблоки Гесперид; на кудрявых волосах лежит повязка. Андрогинное лицо Геракла, немного наклоненное в направлении протянутой руки, обобщенно-идеально, бесстрастно. Тело же, напротив, моделировано с пристальным вниманием к индивидуальному сложению и позе героя. Непринужденное положение ног — правая прочно стоит на земле, левая чуть отведена в сторону, поджата и опирается на пальцы — напоминает бронзовую статуэтку Лисиппа «Пирующий Геракл»[368]. Тип «Геракла Альтемпс» известен по монетам, в основном южно-италийским, древнейший известный образец которых — серебряный статир из Кротоны, отчеканенный около 420 года до н. э.: молодой герой, короткие курчавые волосы которого обвиты лавром, сидит на скале, покрытой львиной шкурой, опираясь левой рукой на палицу, поставленную на скалу, и протянув лавровую ветвь над зажженным алтарем. Эллины полагали, что Филоктет пожертвовал лук Геракла храму Аполлона Алея в Макалле, откуда лук попал в Кротону, основание которой было предсказано Гераклом. Ветвь лавра указывает на очистительную и пророческую миссию Геракла, который назван на статире основателем Кротоны. Возможно, Геракл на кротонской монете и «Геракл Альтемпс» восходят к утраченной культовой статуе второй половины V века до н. э. в его святилище в Кротоне[369].
Если бы у эллинов существовал жанр скульптурных памятников мифическим героям как выдающимся историческим деятелям, статуя в Палаццо Альтемпс могла бы считаться классикой жанра — памятником Гераклу как основателю Кротоны. Мемориальный образ героя надо было отвлечь от какого бы то ни было повествовательного сюжета, чтобы чувствовалась триумфальная завершенность всех его славных деяний, справедливым воздаянием за которые стало его посмертное принятие в семью олимпийских богов. Он заслужил того, чтобы вкусить наконец удовольствие ничем не нарушаемого покоя. В какой же позе, как не сидящим, можно было представить вечного скитальца, всю жизнь, не жалея сил, трудившегося во благо эллинов? К тому же сидящая фигура обычно воспринимается как господствующая над стоящими, идущими, бегущими. Помните килик Дуриса, на дне которого сидящему Гераклу подносит вино не кто иной, как Афина (ил. 95, с. 201)?
Позднеклассический скульптурный Геракл расстается с молодостью. Короткие взъерошенные волосы, сложный рельеф лба и щек, прямые брови, сходящиеся к сильно выраженной переносице, глубокие, прячущие взгляд глазницы, окладистая борода и усы, окружающие неплотно сомкнутые губы… Голова героя, обремененная опытом преодоленных трудностей, так тяжела, что, кажется, ему трудно держать ее прямо, да он и не пытается, при том, что телесная его мощь возрастает. Архитектура груди, диафрагмы, брюшного пресса поистине монументальна. Все это относится как к эрмитажному «Отдыхающему Гераклу» круга Скопаса, так и к колоссальному неаполитанскому Гераклу Фарнезе работы афинянина Гликона с оригинала, созданного Лисиппом или кем-то из его окружения. Но, хотя оба стоят перед нами обнаженные, у обоих есть палица, на которую наброшена шкура льва, и оба держат яблоки Гесперид, разница между Скопасовым и Лисипповым Гераклами существеннее всех этих сходств.
Ил. 176. Отдыхающий Геракл. Римская реплика II в. греческого оригинала IV в. до н. э. круга Скопаса. Мрамор, выс. 200 см. Санкт-Петербург, Государственный Эрмитаж. № ГР 26
Ил. 177. Гликон. Отдыхающий Геракл. Ок. 200–220 гг. Копия с бронзового оригинала Лисиппа. Мрамор, выс. 317 см. Неаполь, Национальный археологический музей. № 6001
«Принеся яблоки в Микены, Геракл отдал их Еврисфею, а тот в свою очередь подарил их Гераклу»[370]. Скопас представил Геракла таким, каким его увидел Еврисфей (ил. 176). Осматривать эрмитажную статую, обходя ее кругом, значит не понимать предложенного скульптором сюжета, в котором Еврисфей — каждый, стоящий перед Гераклом. Голова Геракла увенчана дубовым венком в знак проявленной им мощи и доблести. Морда льва спереди не видна: не надо лишний раз пугать трусливого микенского царя. Обращаясь к нему, Геракл на яблоки не смотрит. Но мое внимание, как луч, отраженный зеркалом, переносится с лица и взгляда Геракла на протянутые мне плоды его труда. Поза Геракла — не стояние, а недолгая остановка. Он пришел, остановился и ждет реакции Еврисфея, которая не заставит себя ждать. Красота статуи — в непринужденности героя, которую я воспринимаю как выражение его превосходства над Еврисфеем — стало быть, надо мной.