Оказывается, вчера в это время отменились три рейса, и люди, просидев час на августовском солнцепеке, штурмом брали автобус, – мол, не случится ли и сегодня такое. Мне-то что, я не устал в городе и, в общем, был налегке. А Гена каждое утро встает в 5.30, чтобы успеть на первый рейс. Я думаю, любой читатель согласится, что тут и 15 минут дороги после рабочего дня покажутся долгими. А кроме того, у Гены с собой был кефир, который он вез годовалой дочери Маринке.
Я не силен в химии, но, может быть, специалисты скажут, какой эффект дает реакция кефира на часовое ожидание поезда на станции, пребывание в переполненной электричке, часовое ожидание под солнцем и тряску в автобусе. А вдруг в портфеле у Гены окажется напиток, который не только детям, но и взрослым теперь пить нельзя?
Опасения Гены подтвердились: одна за другой подъезжали электрички, один за другим отменялись рейсы автобуса, вместе с асфальтом накалялась атмосфера, тем более что в десятке метров стоял автобус № 30, а в нем сидел водитель. Водитель сидел, автобус стоял, а не ехал. И когда невнятный ропот пассажиров перешел в мощный хор протеста, в котором начали выделяться и истеричные нотки, шофер вдруг лихо подъехал к остановке и открыл двери автобуса. Как мы попали в автобус, сколько ссадин, отлетевших пуговиц, сколько душевных царапин и шрамов на нервной системе ежедневно получают люди, едущие с работы или на работу, – этого не опишешь. И если люди приезжают на работу раздраженные, опоздавшие, мятые, взъерошенные, то это, во-первых, не всегда только их вина, а во-вторых, далеко не личная, а острая социальная проблема.
Но автобусный сюжет еще не кончен. Ворвавшиеся пассажиры стали честить шофера, и когда они перешли от предпоследних слов к последним, не выдержали нервы шофера. «Вылезайте, автобус идет в парк». Но он не учел простого обстоятельства. Безнаказанно издеваться над людьми можно при закрытых дверях, а когда люди уже в автобусе и терпение их лопнуло, ничего не попишешь.
«Вези, – был ответ, – мы с твоим начальством поговорим». Что тут сделаешь? Пришлось шоферу смириться и вне всякого расписания отвезти пассажиров. Разумеется, всю дорогу обсуждался инцидент. Кто-то робко пытался заступиться за шофера: «Ведь он на работе, а вы – дачники». Как взревел весь автобус! «А мы не люди, что ли?», «Здесь бездельников нет», «Я в ночную смену еду». «А мы не люди, что ли?» – так могли бы ответить персонажи некоторых пьес того времени критикам, негодующим на то, что авторы этих пьес местом действия избрали дачу.
О быте сказано в «Философском энциклопедическом словаре»: «Уклад повседневной жизни. Быт оказывает огромное влияние на другие области социальной жизни и прежде всего на труд, общественную деятельность (выделено мной. – Б. Л.), настроение и поведение людей». Вот что такое быт, если посмотреть на него с философской, а не обывательской точки зрения…
Александр Чхаидзе оказался вторым после Владимира Арро драматургом сезона 1982–1983 – в московских театрах шли две его пьесы. Сам он достаточно трезво и не без горечи отозвался на эту московскую тягу к нему, объяснив это тем, что театры отмечали 60-летие образования СССР.
Тут самое время подступиться к теме деликатной, но необходимой. Сначала небольшое отступление.
В 1972 году Москва тоже отмечала юбилей образования СССР. Вспомним эти спектакли, их авторов. «Я, бабушка, Илико и Илларион» Нодара Думбадзе в ТЮЗе, «Пока арба не перевернулась» Отара Иоселиани во МХАТе и в Театре им. Гоголя, «Таблетку под язык» Андрея Макаёнка в Театре сатиры, «Птицы нашей молодости» Иона Друцэ в ЦАТСА и в Малом, дебюты Диаса Валеева у ермоловцев и Рустама Ибрагимбекова у вахтанговцев. Самым значительным и самым ярким ансамблевым спектаклем, с моей точки зрения, стал спектакль «Современника» «Восхождение на Фудзияму» Чингиза Айтматова и Калтая Мухаммаджанова в постановке Галины Волчек.
Что можно сказать о следующем юбилее? Во-первых, театры не сохранили в репертуаре свои прежние достижения. А во-вторых, бросается в глаза, что имена-то остались в большинстве своем прежними! Отар Иоселиани, Нодар Думбадзе, Рустам Ибрагимбеков, Мустай. Карим, Александр Чхаидзе и Алексей Коломиец, Ион Друцэ и Чингиз Айтматов. Из дебютов сезона порадовал лишь «Порог» Алексея Дударева. Юбилей прошел в дежурной обстановке. Пьесы пишутся в ударном порядке, в последнюю минуту перед юбилеем. Кто из нас любит получать такие подарки? Вот и неудивительно, что вскоре спектакли такого рода сходят со сцены. Об этом стоит сказать, потому что, как показывает изучение репертуара, ряд спектаклей, подготовленных московскими театрами к ХХII съезду КПСС, оказался на грани снятия спустя два года, а из спектаклей, поставленных к 60-летию Октября, в репертуаре сохранилось всего несколько спектаклей спустя пять лет.
Впрочем, были и приятные сюрпризы. Вот один из них – «Печка на колесе» Нины Семеновой в Театре им. Моссовета. Конечно, мы привыкли к тому времени к удачам малой сцены этого театра (в сущности, только эта малая сцена и отчасти малая сцена МХАТа и поддерживали репутацию остальных). Привыкли и к интересным репертуарным поискам этого театра (полагаю, здесь следует добрым словом помянуть литературную часть Театра им. Моссовета – неблагодарный труд завлитов вызывал достаточно много нареканий, часто вполне справедливых, тем важнее указать на пример удачной работы). Но открытия здесь не штампуются, а всякий раз делаются заново – разными авторами, такими как Вячеслав Кондратьев, Сергей Коковкин, Нина Семенова, разными режиссерами: Гарием Черняховским, Камой Гинкасом, Борисом Щедриным, разными актерами: Сергеем Прохановым, Ниной Дробышевой, Натальей Теняковой, причем во всех трех случаях «солистов» поддерживал сильный и слаженный актерский ансамбль.
Всякий раз театр затрагивал иные временные и социальные пласты. История солдата Сашки, балерины Ляли и колхозницы Фроси; город и деревня; война и наши дни… Театр пробивался к пониманию человека во всем многообразии его проявления, ему дорого самое сокровенно-интимное в его жизни и то, что сказывается на судьбах всего человечества, память о прошлом и каждый миг, полноправно прожитый сегодня.
И все же «Печка на колесе» – сюрприз. Скромный и неподготовленный преждевременной шумихой и неумеренными эпитетами приход Нины Семеновой, а с нею вместе – красавицы печки с полдюжиной «черепков» на ней (символ единства прошлого и будущего), второе рождение Бориса Щедрина, когда-то одним из первых затосковавшего по «другой сцене» и нашедшего ее в фойе театра («Театр Гарсиа Лорки», поставленный третьекурсником Борисом Щедриным, был заметным явлением театральной Москвы 1966 года, а спектаклю «Эдит Пиаф» шел 13-й год), самая удачная роль Натальи Теняковой за время ее служения московскому зрителю, наконец, мир сельской жизни, ее нелегкий быт, сказочно решаемые жанром лубка, – все это сделало спектакль одним из самых радостных событий сезона.
Конечно, «есть какая-то сладкая грусть в промежутках и узах жизни». Но что-то мы больно расслабились за время этого «промежутка».
Глава IV
В настоящем и прошедшее не уходит, и будущее прежде прихода ощутительно.
История дала свои сигналы на рубеже десятилетий – седьмого и восьмого прошлого века. Антракт кончился, хорошо или плохо, но началось очередное действие исторической драмы.
«Промежуток» – это как раз конец 70-х, когда мы двигались по инерции, используя силу толчка конца 50-х – начала 60-х. Но в конце концов инерция исчерпала себя. Тогда наступила пауза – «Все то, что было, уже прошло. Все то, что будет, еще не наступило».
Болезнь, кризис – а сезон 1982–1983 годов протекал болезненно – всегда следствие предшествующего периода, наказание за слишком длительную эксплуатацию предшествующих открытий, своих или чужих.
Как сохранить накопленное, не растерять его, как воспитать в себе сознание того, что традиционное не есть синоним косного, что история – не отмена предыдущего, а накопление, что в искусстве и в жизни самоотвержение плодоноснее самовыражения, а в театре, искусстве коллективном, это свойство становится законом? Как укреплять связи между всеми звеньями театра – во «времени и пространстве», между драматургом, актером, режиссером и художником, постановочными цехами, дирекцией, между театром и зрителем (критика сюда тоже входит), между поколениями, между «звездами» и рядовыми артистами? Это проблемы производства. Как убедить себя, и не просто убедить, но и провести в жизнь убеждение, что «растворенье // Нас самих во всех других // Как им в даренье» может быть не только императивом эстетическим, но и эстетической заповедью, что «продуктивные», «первичные» стили в искусстве всегда на этом камне и строили дома, и поныне стоящие незыблемо в памяти?
Достоевский считал, что в «неустанной дисциплине и непрерывной работе самому над собой и мог бы проявиться наш гражданин». Сумеет ли драма увидеть и воссоздать эту реально существующую в жизни работу над собой? Сумеет ли театр провести ее «над собой»? От ответа на эти вопросы зависит ближайшее будущее театра и драмы.
Острота критических суждений, устных и письменных, неотъемлемо присущая сезону 1982–1983 годов, – следствие неудовлетворенности достигнутым, она связана со стремлением наметить перспективы в движении вперед. Переходный период в жизни любого организма всегда связан с отказом от каких-то устоев и с обретением Нового, оплодотворяющего. Отсекаются дурные привычки, более того, наступает осознание того, что эти привычки дурные. Сезон 1982–1983 годов ясно обнаружил смутно предощущавшееся, предполагавшееся.
Переплетение этих тенденций и создало иллюзию «волны». Но это именно тенденции, а не «направление». На самом деле «новая волна» еще не наступила: мы слышим, с одной стороны, последние всплески прежнего вала и торопливо вглядываемся, а не показался ли на горизонте новый исторический вал?[39]