ди театра видят в принципах театра и музея антитезу, а выражение «музейное искусство» употребляя как синоним мертвого, косного, отжившего. Я думаю, это пережиток того времени, когда музеи были непопулярны, а театры – в расцвете, когда музейное дело было поставлено плохо, а театральное – хорошо. Не буду настаивать, что в 80-х было наоборот, но что в тот период ни в одной области культуры так не очевиден прогресс, как в музейном деле, для меня бесспорно. С каким вкусом и с какой любовью к малейшей детали прошлого создавались тогда музеи и с какой культурой и энтузиазмом работают в них люди!
Конечно, театр не музей, но театр – часть культуры, в которой мотив установления связей с прошлым, реконструкции, реставрации, сохранности, памяти являются весьма существенными. Современные ученые отмечают: «…в последние десятилетия возникает ностальгическая тяга к прошлому с его действительной или мнимой органикой, соприродной человеку и человекообразной, к придумыванию альтернативных вариантов развития европейской истории, начиная со Средневековья, к возврату в той или иной форме к насильственно оборванному развитию культур и языков ряда народов, к призванию таких обрывов потерей не только для пострадавших и ушедших с исторической сцены, но и для уцелевших, для всех сознающих свое хотя бы частичное сиротство и обездоленность и к признанию своей ответственности и вины – исторической или личной – в этой потере»[49]. Сказанное справедливо и по отношению к утрате-обретению художественных языков, и тенденции к восстановлению связей с не потерявшей обаяния и значения традицией старого театра нельзя не приветствовать. Другое дело, что на практике пока еще эта связь тогда выглядела, как «смесь французского с нижегородским», что умение носить костюм, манера поведения, сценическая речь актеров, общая режиссерская культура были далеки от идеала. Прекрасно, что в постановках классики мы удалялись от «эстетики коммунальных квартир» 60-х годов, когда Чехова трактовали едва ли не как Зощенко, но беда будет, если Островского или Чехова будут ставить в «эстетике благоустроенных дач и садовых участков», хрен редьки не намного слаще. «Новый традиционализм» – такое определение получили некоторые современные тенденции в изобразительном искусстве[50]. Верно ли это определение по отношению к театру 80-х годов, может ли оно стать термином, сказать трудно, но какую-то часть истины оно, несомненно, отражает. Театр медленно выходит из «промежутка» и кризиса благодаря к приобщению к забытым, но благотворным традициям.
Заключение
Итак, прошло почти 40 лет. Изменилась жизнь, изменилось государство, его название, изменились названия городов, улиц, названия театров. Появились новые театры, новые имена. Постепенно менялась и культура…
В то время, когда писалась это книга, еще только открывались первые кооперативные кафе и не было ничего похожего на тот недоразвитый капитализм, который появился у нас в начале 90-х годов. Не было представления о том, что может быть частный театр, спонсоры.
Одним словом, за прошедшие десятилетия изменилось все: политика, экономика, культура. Но, несмотря на эти кардинальные изменения, остается главным тот стержень, на котором фактически держится вся история отечественного театра.
Конечно, театр как развлечение существовал еще и во времена Белинского, который воевал, зачастую, и с водевилем, и с мелодрамой. Мелодрамой, которая развлекала слезами, а водевиль, который развлекал не очень высокого качества смехом. И такое свойство театра, как и других видов искусств, конечно, будет сохраняться.
И все-таки не случайно тот же Белинский писал «Любите ли вы театр так, как я его люблю, то есть всеми силами души вашей, со всем энтузиазмом, со всем исступлением…», ну и так далее. Такой театр. Вот любить театр со всеми силами души и всем энтузиазмом можно только тогда, когда он затрагивает что-то самое главное, то, что волновало, волнует и будет волновать человечество во все времена. Вот этого всегда не хватало, и не только в театре, но и в литературе, и в появившимся уже в конце XIX–XX веке кинематографе.
Театр в России – больше чем театр. Я в этом абсолютно убежден, и сейчас, и 40 лет назад. Конечно же, как писал один поэт, «Я не актера зрю, а бытия черты». На самом деле самые главные спектакли последних десятилетий все равно остаются все те же, где зритель, приходящий в театр, видит не просто развлечение, не просто провокацию, а черты бытия. Сохранится ли эта тенденция на ближайшие годы? Кто знает? Мне кажется, что сохранится. Читатель будущего скажет об этом точнее.
Хочется думать, что когда-нибудь и жизнь отечественного театра в 90-е годы и в первую четверть XXI века тоже будет рассмотрена подробно и обстоятельно.