Ему пояснили, что для всех вход будет из сада, через главные двери вестибюля театра, а для Николая Михайловича Шверника со стороны фабрики-кухни, через левое фойе с буфетом, вход в которое из вестибюля будет перекрыт. Там, в буфете, есть комната, из которой через гримерки можно выйти на сцену. Удовлетворивший свое любопытство представитель уехал, но накануне приезда высокого гостя из Москвы нагрянул полковник НКВД, одетый в штатское. Вот с ним Василий Васильевич намучился весьма основательно.
Николай Михайлович Шверник
Полковник сначала побывал на заводе, а около десяти вечера пришел в театр, где Немов один заканчивал оформление сцены. Полковник осмотрел здание, оценил порядок и уют, спросил, почему Немов один возится в театре. Где же замдиректора завода Шашков, который должен был контролировать подготовку приема? Сделал замечание – потребовал натянуть над сценой сетку, чтобы случайно ничего не упало на голову кандидату в депутаты. Также заметил, что нужно добавить лампочек в софиты и их тоже затянуть сеткой. Удивившийся Немов спросил:
– Зачем софиты-то сеткой затягивать?
Полковник ему вежливо объяснил, что сетка предохранит от падения осколков, если лампы лопнут.
Около полуночи полковник позвонил по телефону на квартиру Шашкову и отчитал его:
– У вас в театре один человек! Немедленно приезжайте в театр!
Когда Шашков приехал, полковник приказал ему обеспечить натяжку сетки на софиты. Замдиректора сказал, что он уже отдал распоряжение начальнику энергоцеха, но полковник ответом не удовлетворился:
– Ну и где же этот ваш Князев? Где сетка? Когда он собирается это все делать? Немедленно езжайте на машине за начальником цеха, вызывайте кого нужно, но чтобы все было сделано немедленно!
Ночью ездили за Князевым, кладовщиком, монтерами. Когда все было сделано, полковник сказал:
– Ну а теперь можно и отдохнуть. Идите все домой. Только оставьте сторожа, чтобы никого не пускал, кроме вас, товарищ Немов, и меня.
Директор театра отказался уходить:
– Смысла нет – рано утром придут полы мыть. Я в кабинете посплю.
На том и порешили.
К полудню, когда всюду навели порядок и все вроде бы было готово, к театру на нескольких машинах подъехали десять человек чекистов, которые еще раз осмотрели театр, придираясь ко всякой мелочи. Один из них, взяв электрический фонарь, вместе с Немовым полез под сцену. Там обнаружили жестяную коробку из-под конфет. Коробку открыли, обнаружив в ней оставленный монтерами белый порошок. Это был то ли гипс, то ли алебастр. Чекист приказал:
– Немедленно убери!
Не спавший всю ночь Немов возмутился и грубо ответил:
– Сам убери, если тебе мешает!
Чекист с опаской взял коробку, вынес ее на двор, где и выбросил. Потом он куда-то ушел с фонарем Немова, да так его и не вернул больше.
Приехавший накануне полковник снова пришел в театр, все осмотрел, все одобрил. Потом они сели в кабинете и полковник сказал:
– Вот что, Василий Васильевич, надо, чтобы в театре не было никого посторонних. Я выдам пропуска только тем, кому ты скажешь, за кого ручаешься. Только вот какое дело – сейчас лето, гардероб-то не работает. Нужно кого-нибудь поставить к вешалке, где Николай Михайлович разденется, чтобы у него приняли пальто, а потом подать ему его, когда он станет одеваться.
Тогда Немов предложил поставить к вешалке свою жену и соседку – за них он ручался. Самому Василию Васильевичу выдали пропуск, позволявший ему проход всюду. Это очень пригодилось, потому что в здании театра были выставлены посты НКВД, требовавшие предъявить пропуск, не давая проходу тому, у кого пропуска не было.
Когда приехал Шверник в сопровождении генерала НКВД, директором фабрики-кухни был организован обед. После обеда Шверник проследовал в театр, и он очень удивлялся порядку, царившему повсюду. Ему понравился цветник у театра – там он недолго пообщался с избирателями.
Когда местные партийцы и руководители завода рассказывали дорогому гостю о заводском театре, Николай Михайлович все удивлялся:
– Кто руководит театром? Все так бережно сохранено! В Москве и области театры и клубы брошены на произвол судьбы. Там все разбито и нет ни одного клубного работника. Все сбежали. А тут деревянный театр старинной постройки уцелел под бомбежками! Все у вас в порядке. Так все заботливо и умело ухожено, как будто и войны нет!
Перед отъездом из Коломны Шверник велел написать от завода ходатайство о правительственной награде тех, кто был причастен к сохранению театра.
Спустя полгода, когда подготовка к выборам в Верховный Совет Российской Федерации перешла в завершающую фазу, 11 января 1944 года в Зимнем театре завода им. Куйбышева состоялось собрание работников завода и крестьян сельскохозяйственной артели им. Димитрова[244].
Старейший кадровый рабочий завода Афанасий Дмитриевич Карасев, проработавший на производстве 48 лет, попросил слова. Выйдя на трибуну, старик Карасев вынес предложение: выдвинуть кандидатом в депутаты Верховного Совета РСФСР от Коломенского избирательного округа верного соратника товарища Сталина, работника ленинско-сталинского толка, кандидата в члены Политбюро ЦК ВКП(б), секретаря ВЦСПС товарища Шверника Николая Михайловича[245]. Зал взорвался аплодисментами.
Ну а дальше пошло-поехало по накатанной колее! Предложение ветерана труда единодушно поддержали. На заводе им. Энгельса кандидатуру Шверника на собрании коллектива одобрили токарь-стахановец Яковлев, секретарь заводского комитета ВЛКСМ Чёткина и сам директор, депутат Верховного Совета СССР орденоносец П. И. Муравьев. Коллектив не возражал. На остальных предприятиях также все прошло гладко, и 15 января окружное предвыборное собрание, состоявшееся все в том же Зимнем театре завода им. Куйбышева, утвердило кандидатуру кандидата в депутаты.
Через восемь дней – 23 января 1944 года – состоялись выборы, которые, судя по газетным отчетам, прошли организованно, так сказать, в плановом режиме. Дисциплинированные избиратели, которых две недели кряду в газетных статьях усердно наставляли, как именно им следует поступать и как себя вести на избирательных участках, явились голосовать ни свет ни заря. Так тогда было принято, чтобы про нерадивого избирателя власти чего худого не подумали. До открытия участков люди толпились перед запертыми дверями, терпеливо ждали, «когда пустят».
Как только в 6 часов утра двери участков распахнулись, избиратели спешили получить бюллетени, чтобы немедля поставить галочку там, где надо, и опустить бумагу в щель урны, тем самым отдав свои голоса кандидату от нерушимого блока коммунистов и беспартийных, конкурентов у которого не было.
Товарищ Шверник был избран депутатом с ошеломительно успешным результатом, не дотянув до 100 % голосов лишь какие-то там жалкие десятые доли процента. Впоследствии, уже волеизъявлением депутатов, Николай Михайлович Шверник был избран на пост Председателя Президиума Верховного Совета РСФСР. Не шуточки!
Коммерческая составляющая
Примерно в те же дни, когда состоялись выборы Николая Михайловича Шверника в депутаты Верховного Совета РСФСР, в стране произошло очень важное событие. Можно даже сказать, несравнимо более важное, чем все эти декоративные якобы выборы без выбора.
В январе 1944 года состоялось совещание руководящих работников наркоматов, на котором член Политбюро ЦК ВКП(б), заместитель председателя Совета народных комиссаров[246], нарком внешней торговли и прочая, прочая, Анастас Иванович Микоян, выступив перед собравшимися, сообщил о том, что в ЦК ВКП(б) состоялся обмен мнениями по экономическим вопросам. В результате этого обсуждения выяснилось, что карточная система, введенная летом 1941 года, дала возможность рационально и экономно распределять продовольствие. Но вместе с тем были отмечены и отрицательные тенденции ее функционирования. На третьем году действия тотального нормирования отпуска товаров и продовольствия выяснилось, что многие люди, имея деньги, не могли приобрести что-то нужное им без карточек, ордеров и прочих разрешительных документов или удостоверений. Тем самым снижалась заинтересованность людей в заработке. У частных лиц скапливалась денежная масса, столь необходимая для увеличения денежного оборота в государстве. Назрела необходимость восстановить равновесие между доходами, получаемыми трудящимися, и их расходами. Нужно было ликвидировать «застой» наличности.
Прежде всего это касалось военных. Во время войны тем из них, кто находился непосредственно в зоне боевых действий, полагались повышенные оклады, подъемные и прочие выплаты. Устанавливались премии за количество боевых вылетов, за сбитый самолет выплачивали тысячу рублей, за подбитый танк пятьсот рублей. Рядовым, сержантам и старшинам платили хорошие премии за качественный ремонт и эвакуацию поврежденной техники с поля боя, ремонт артиллерийских орудий, автомашин и самолетов[247]. При этом военные не имели карточек, и им со своими деньгами практически было нечего делать. В военторговских заведениях прифронтовой полосы много не потратишь. Семейные офицеры пересылали свои аттестаты домой, и их родственники получали деньги за них, но потратиться могли, лишь «отоваривая» свои карточки.
Приобрести что-то без карточек можно было только у частных лиц, в большей или меньшей степени вовлеченных в дела «черного рынка» – не контролируемой государством стихии коммерции, с существованием которой приходилось мириться. За годы войны черный рынок превратился в параллельную реальность. Дельцы черного рынка имели возможность обходить советские законы, пуская в ход золотой ключик подкупа, которым открывались двери кабинетов начальства. Их коррупционные связи стали особого рода товаром, которым торговали, предлагали свои услуги в качестве посредников, для «решения вопросов с властями».