В подтексте всех доводов, приведенных Анастасом Ивановичем на совещании руководства наркоматов, имелась в виду политическая и экономическая необходимость перехватить инициативу коммерции у черного рынка, корнями проросшего в госструктуры, разлагая их перерожденчеством[248].
В связи с этим предполагалось открыть так называемые коммерческие магазины, рестораны и иные заведения, где торговля велась бы без карточек, по ценам примерно таким же, как и на колхозном рынке.
Наркомы поддержали предложение Микояна, и вскоре было принято решение Совета народных комиссаров СССР об открытии магазинов, свободно продающих продовольственные товары по коммерческим ценам. Первые 20 таких торговых предприятий начали работать в Москве 15 апреля 1944 года. В них без карточек продавались рыбная и мясная гастрономия, свежее мясо, масло, вина и другие продукты, цены на которые значительно превосходили те, по которым приобретали «нормированные» товары. Килограмм сахара-песка в коммерческом магазине стоил 75 рублей, сливочного масла – 100 рублей, говядины – 45 рублей. Это считалось «очень задорого», но даже при этих ценах желающих купить продукты оказалось больше, чем предполагали изначально[249].
Удачный опыт в этой области был повторен в Ленинграде[250], а потом еще в нескольких крупных городах Союза. Следом появился коммерческий общепит – открывались рестораны, кафе, чайные, рюмочные и пивные. В результате очень скоро возникла весьма внушительная многопрофильная торговая сеть, управлявшаяся организацией, называвшейся «Главособторг».
Устроиться на работу в систему «Главособторга» хотя бы дворником для простого советского человека считалось большой удачей. Но, как водится, «пирожков на всех не хватало», а потому подавляющее большинство советских граждан входили в коммерческие заведения как покупатели. Если было у них на что покупать по тем ценам. Те же, у кого в карманах было негусто, ходили туда, чтобы просто посмотреть на витрины. Несытому человеку там было на что глянуть!
Молодые кадры
По мере того, как промышленность страны наращивала темпы роста, Коломзаводу пошли заказы на оборудование для доменных печей, чугуновозы, конвекторы для Магнитогорского металлургического комбината, где строили самую большую в Европе доменную печь № 6, для домны в Алапаевске, новых металлургических производств, создававшихся в Казахстане и Узбекистане.
В 1943 году Коломзавод изготовлял оборудование прокатных станов и сталеразливочные ковши для поднимавшегося из руин сталинградского завода «Красный Октябрь». После освобождения Донбасса пришел черед оборудования для возрождавшихся угольных шахт.
За годы войны в Коломне возникло и несколько совсем новых предприятий. По решению ГКО СССР от 11 апреля 1942 года, в Коломне на территории ГАРОЗ им. Ворошилова, эвакуированного осенью 1941 года в Красноярск, было развернуто Специальное конструкторское бюро гладкоствольной артиллерии и при нем опытное производство. Там собрались специалисты Ленинградского завода № 7 и киевского завода «Арсенал», которые занимались разработкой минометов.
По программе ленд-лиза[251] из США доставляли автомобили-вездеходы марки «Додж», производимые фирмой «Крайслер», и машины того же класса «Виллис», выпускавшиеся компаниями «Форд»[252] и «Виллис». Их переправляли морем, в разобранном виде, как комплекты деталей. Так удобнее было перевозить. Больше входило в обычные трюмы.
После разгрузки судов дощатые контейнеры[253] с частями кузовов, двигателями, мостами, шасси и всем прочим[254] везли по железной дороге к местам сборки.
Как раз напротив проходных ГАРОЗ было «кольцо» ветки, отведенной от основной железнодорожной магистрали. Там комплекты разгружали на открытой площадке рядом с поселком Бочманово[255], контейнеры вскрывали и приступали к сборке армейских вездеходов, получивших обиходное прозвище «джип».
Были и другие предприятия, меньших размеров, но работавшие по законам военного времени. То есть работа-то в городе была, но штука в том, что не всякий мог работать. Перед многими семьями встал вопрос: кому идти устраиваться? Вернее сказать, никаких особенных вопросов и не было.
Из домохозяйки с малыми детьми на руках какой работник? Из стариков тоже – не всякий мог уже встать к станку или верстаку: зрение, спина, ноги да и руки тоже были уже не те. Мужчины же были либо на фронте, либо эвакуировались со своими предприятиями. Так кому же идти-то? Вот и пошли оформляться на работу старшие сыновья да дочери. Подростки. Мальчишек и девчонок 13–15 лет охотно брали на работу учениками, а потом, после того как они маленько подучатся (учиться им приходилось быстро), юных рабочих «переводили на разряд».
Несовершеннолетние токари, слесари, шлифовщики и фрезеровщики тогда составили немалую часть трудовых коллективов. Мальчикам и девочкам приходилось рано взрослеть, и к работе они относились очень серьезно. Рабочими карточками и заработком юные производственники фактически содержали свои семьи. Традиционные роли в семейном доме поменялись – матери, бабушки, дедушки оказались зависимы от ставших рабочими мальчиков и девочек. Они им только помогали, как могли, – обстирывали, готовили, убирали, отоваривали их карточки, добывали топливо. Домочадцы работавших на производстве занимались семейными огородами, ставшими важнейшим подспорьем в деле получения семьями дополнительного продовольствия.
Заводскому «добытчику», помимо денег и карточек, полагался от предприятия надел земли. Это право было обеспечено решениями Совета народных комиссаров, обязавшего руководителей предприятий и учреждений выделять своим работникам земельные участки для огородов. Ими занимали свободные земли вокруг городов, рабочих и дачных поселков, не обрабатывавшиеся части земельного владения совхозов и подсобных хозяйств промышленных предприятий. Если же земли в ближайшей окрестности было недостаточно, то пополняли нехватку из государственного земельного фонда.
Выделенные земли закреплялись за каждым предприятием на 5–7 лет. При разделе участков следовало соблюдать непременное правило, согласно которому лучшие наделы, расположенные ближе к месту жительства, предоставлялись в первую очередь семьям фронтовиков, военнослужащих и инвалидов войны.
После раздела огородной территории администрация предприятия уже не могла перераспределять закрепленные за рабочими и служащими участки. При увольнении с предприятия тот, за кем был закреплен участок, лишался права пользования им. Правда, уволенному «огородовладельцу» дозволялось собрать урожай со своего уже бывшего участка. Выращенные овощи «отчуждать» запрещалось.
Участок оставался за семьей, если тот, кому его выделяли, уходил в армию, становился пенсионером, командировался на учебу или другую работу. В случае самовольной передачи огородного участка другим лицам тот, кому предприятие выделяло землю, лишался права пользования ею.
Но одной земли было мало для успешного ведения огородных дел. Постановление Совнаркома обязывало вовлекать в движение огородников самые широкие массы, развивать его, создавая условия. В частности, именно на предприятия и учреждения возлагалась обязанность обеспечения огородников семенным материалом. Продажу семян работникам перед началом сезона посадок огородных культур производили с помощью профсоюзных комитетов[256].
Если заводскому комитету партии или профсоюзному комитету удавалось договориться с МТС[257], совхозом, лесхозом или колхозом, то за плату чем-нибудь (обычно не деньгами) часть огородных участков удавалось вспахать трактором или на лошадях. Это была очень ценная «шефская помощь»!
На Коломзаводе рабочим, инженерно-техническим работникам и служащим под огороды выделяли по пять соток. Сажали на огородах почти исключительно картошку. Это было проще и привычнее для горожан. Идти на какие-то иные ботанические эксперименты решались немногие. С картошкой меньше возни, она лучше адаптирована для климата средней полосы России. Но главное было даже не в этом. Картошка – извечная спасительница голодных. Она сытная, питательная. Положенный по карточкам хлеб да своя картошка в доме – это уже не голод.
Не случайно, не просто так народный поэт посвятил картошке целую песню, и через много лет после войны, в 1970-х годах, внушал «товарищам ученым, доцентам с кандидатами», что негоже отсиживаться за синхрофазотронами, когда на полях гибнет урожай картошки, которую «каждый уважает, когда с сольцой ее помять». Дитя войны, Высоцкий знал, о чем пел.
Подмосковная земля, известное дело, не чернозем. На отведенных под огороды пустошах почва большей частью была глинистая, совсем неудобренная. Возделывать ее было тяжко, а урожай она приносила небольшой. Но и это ценилось – что такое голод, люди хорошо знали, а потому подгонять и агитировать тех, кто работал «на себя», перелопачивая огороды, нужды не было[258].
Частная жизнь
Менялись времена, менялись люди, изменялась политика партии и правительства. По довоенным меркам происходили настоящие чудеса! До войны тех горожан, которые держались за частное хозяйство, власти недолюбливали. Эту нелюбовь к «куркулям» и «недобитым подкулачникам» разделяли те, кто жил одним казенным заработком. Но во время войны советские газеты произвели тех же самых недавних еще «куркулей» в разряд рачительных хозяев и отзывались о них весьма одобрительно. Детей-пионеров, которые помогали взрослым в домашнем хозяйстве, хвалили и ставили в пример.