К тому же Этель все же хотела знать.
Переборов себя, она вложила дрожащую ладонь в холодную и твердую руку Ви. Он победно улыбнулся и резко потянул. Мир закрутился, когда они вместе ухнули в темноту. Жуткие призрачные руки, порождения Изнанки, сплелись, поймав Зрячую и Странника в непроницаемый кокон.
Этель даже вскрикнуть не успела. Темнота вокруг, театр, запах пыли и сырости, голос Ронды и дыхание Ви – все растворилось в чужой реальности, как в кислоте.
Глава 21Вильгельм
В съемной комнате пахло табаком и уличной пылью. Она просачивалась в гостиницу даже сквозь закрытые окна третьего этажа. Ветер приносил песок, сажу и запахи от близлежащей железной дороги. Когда поезда проезжали мимо, казалось, будто их колеса грохочут прямо под окнами. Этот мерный шум на какое-то время топил под собой другие звуки, но даже сквозь него женщина услышала щелчок открывшейся двери.
– Вильгельм, – она появилась в дверном проеме строгой тонкой тенью. Черные волосы собраны на затылке. Темное платье с длинными узкими рукавами подчеркивало стройную фигуру и жесткую, как струна, осанку. – Где ты был?
На пороге виновато топтался мальчик в светлой рубашке и черных шелковых штанах до колен.
– Смотрел на поезда, – проронил он.
Мальчику было не больше десяти. Еще круглолицый, по-детски милый, он совсем не походил на родную мать, хотя их волосы были одинакового черного ониксового цвета, а глаза напоминали осколки янтарной луны.
– Я ведь говорила, что мы сходим на вокзал вечером. Вместе, – женщина сделала акцент на последнем слове, и мальчик виновато опустил глаза. – Вильгельм, тебе опасно гулять одному.
Жесткое выражение на лице матери быстро растворилось: уголки губ выдали таящуюся на сердце тоску, а в желтых глазах задрожали слезы. Вильгельм много раз видел, как мама плачет, но никогда не понимал почему. Ему казалось, что их жизнь – воплощение мечты. Они с матерью никогда не задерживались в одном городе дольше, чем на пару недель. Путешествовали на лошадях, в повозках, а один раз даже на поезде.
Вильгельм не успевал обрастать друзьями, но все равно много общался со сверстниками, от которых получил еще одно подтверждение – он живет как в раю. Ведь пока все дети помогают в сложном хозяйстве или ходят в школу, где целый день сидят на скучных уроках, Вильгельм беззаботно путешествует, а грамоте и счету учится у матери.
Будучи всего лишь ребенком, он не задумывался о причинах такого везения. Никогда не спрашивал у мамы, почему им приходится всю жизнь искать приют и попутчиков. Куда они едут? Есть ли у их путешествия конечный пункт?
Вильгельм верил, что нет. Ему нравилось кочевать, смотреть на мир и не думать ни о чем. Он чувствовал себя особенным: его жизнь удивительна и непредсказуема, а способности – уникальны. А потому их еще сложнее скрывать, как бы мать ни просила.
– Ты правда смотрел на поезда или снова показывал уличным ребятам фокусы? – насторожилась женщина и внимательно взглянула на сына.
– Правда, – тонко выдавил он ложь и нервно заломил руки. Еще ребенок, Вильгельм не понимал, что этот кричащий жест выдавал его с головой.
– Вильгельм, – голос матери сильно дрожал. Бледные пальцы вцепились в темный подол строгого платья, юбка которого доходила до самого пола. – Зачем? Мы могли бы задержаться в этом городе подольше, а теперь…
За дверью в общем коридоре послышались шаги. Женщина тут же испуганно притихла, а когда поняла, что незваный гость идет к их съемной комнатке, в пару шагов, шурша юбками, подлетела к сыну.
– Спрячься в шкафу! – шепнула она и легонько подтолкнула мальчика. Теперь она сама заняла место сына у двери и застыла, настороженно ожидая, что кто-то вот-вот постучится.
Вильгельм бесшумно прокрался по дощатому полу между узкой кроватью и пустым столом к шкафу. За створками пряталась всего одна дорожная сумка, поэтому мальчик легко поместился в укрытии и сел так, чтобы щель между дверцами была прямо перед глазами.
Как раз в этот момент раздался стук. Вильгельм увидел, как мать на шаг отшатнулась от двери. Мальчик боялся даже дышать, хотя не понимал причины суеты. От кого и почему он должен прятаться? Что будет, если его найдут?
Происходящее виделось ему лишь игрой, из которой он, однако, хотел выйти победителем. А потому всеми силами старался следовать правилам, которые установила его мать.
– Кто? – спросила она, когда в дверь постучали вновь.
– Обслуживание гостей, – ответил незнакомый голос.
– Нам ничего не нужно.
– Я принесла постельное белье, мисс.
Немного поколебавшись, женщина все же отворила. Но стоило ей чуть приоткрыть дверь, краска мигом сползла с ее лица.
– Нет! – вырвался короткий вскрик, когда мать Вильгельма всем телом налегла на дверь.
Ничего не вышло. Гостья оказалась сильнее и проворнее. Она пихнула дверь снаружи, юркнула внутрь и схватила мать Вильгельма за плечо. Мальчик уже дернулся, чтобы кинуться на помощь, но замер, когда гостья сказала:
– Значит, ты меня все-таки узнала, Амелия.
Ее голос завораживал. Он звучал вовсе не так, как прочие. К нему хотелось льнуть, как к ручейку хрустальной воды, пока что-то внутри Вильгельма тянулось к этой незнакомке.
Вильгельм, затаив дыхание, наблюдал. Женщина отпустила его мать, поняв, что та больше не пытается сопротивляться. Кто эта незнакомка? Вильгельм ее не помнил, хоть и чувствовал с ней необъяснимое родство. Такое, каким даже с собственной матерью связан не был.
– Все эти годы ты преследовала нас? – голос матери потускнел. Вильгельм не видел ее лица, но был уверен, что оно сейчас ничего не выражает.
– Нет. Я пыталась найти тебя лишь первые несколько месяцев после нашей сделки, но потом поняла, что ничего не выйдет. Сдалась, но сама судьба столкнула нас. Судьба, о которой я предупреждала, Амелия.
– Никакой судьбы нет, Кэтлин. Это случайность.
– Я так не думаю, – Кэтлин делано окинула взглядом полупустую съемную комнатку и печально улыбнулась. – Куда бы вы ни убегали, сколько бы городов ни сменили, мы все равно встретились. И привел меня не кто иной, как твой сын.
– Неправда. Его здесь нет, – спокойно произнесла Амелия, но легкая дрожь голоса выдала ее ложь.
Кэтлин понимающе кивнула и снисходительно улыбнулась. Вильгельму показалось, что она вот-вот поднимет свою тонкую, затянутую в элегантную перчатку руку и подбадривающе коснется плеча его напуганной матери.
– Значит, он где-то рядом. Я чувствую его присутствие так же, как он – мое. У душ, тесно связанных с Изнанкой, всегда особенное родство.
Вильгельм не понимал, о чем идет беседа. Он сквозь щель наблюдал, как Кэтлин обошла его мать, будто сама была в этом доме хозяйкой. Ее каблуки стучали по полу почти так же громко, как сердце в висках мальчика. Он понятия не имел, кто эта светловолосая леди с ожогом на лице, но кожей ощущал – она не такая, как его мать. Не такая, как большинство людей. Но в ней есть нечто общее с ним, с Вильгельмом.
Кэтлин встала напротив окна, сквозь которое в комнату заглядывало полуденное солнце. В его лучах глаза молодой женщины казались фиалковыми и были такого же насыщенного фиолетового цвета, как и брошь на груди гостьи.
– Твой сын даже не пытается скрывать, что он не человек. Я бы никогда не узнала его по внешности, потому что видела его лишь однажды, когда он только родился. Но эти способности… Он сеет разломы ради развлечения и вынимает из них части Изнанки, как фокусник достает из шляпы кролика. Это плохо кончится, Амелия.
– Он не такой, как ты. Он не Зрячий. Вильгельм не может призывать Изнанку надолго, ты же знаешь…
– Ты ему и имя дала, – покачала головой Кэтлин и обернулась к собеседнице.
И без того бледная Амелия сейчас и вовсе побелела.
– Он мой сын.
– Он мертв.
Вильгельм отпрянул от щели. Только чудом ему удалось не удариться о стенку шкафа и не выдать себя шумом.
Что эта женщина такое говорит? Как он может быть мертв?!
Мальчик коснулся груди, где билось живое сердце. Попытался задержать дыхание, но не продержался долго – легкие начало жечь. Разве это уже не доказательство того, что он жив?!
– Он мертв, – с ужасающим спокойствием повторила Кэтлин. Вильгельм больше не смотрел в зазор между створками, а потому теперь только слушал голоса. – Мальчик должен вернуться в Изнанку. Пойми, Амелия, в этом мире он Странник.
– Он не сделал ничего плохого!
– Он не принадлежит этому миру, – будто не слыша отчаяние напуганной матери, продолжала Кэтлин, – а потому может создавать разломы между нашей реальностью и Изнанкой. Это опасно.
– Разве не ты мне говорила, что лишь Зрячие, погибшие, но вернувшиеся к жизни, способны перемещать материи сквозь разломы?
– Говорила. Но я собственными глазами сегодня видела, как твой сын извлек из разлома осколок зеркала. Полагаю, это из-за того, что сейчас Вильгельм действительно стоит на границе – он и не жив, и не мертв, потому что ты согласилась стать его Якорем. Иллюзия обманутой смерти наделила мальчика частью дара Зрячего и сделала его «творения» Истинными – они оставляют память и ощущения даже у тех, кто Изнанки никогда не касался.
– Даже если так, даже если из-за меня в Вильгельме есть слабые способности Зрячего, это не опасно. Он не может извлекать Изнанку надолго, она ускользает обратно в разлом, – торопливо проговорила Амелия.
– Вопрос не в способностях. Как ты не поймешь? Дело в том, что мертвому не место в мире живых. Я знала это сразу, когда ты только пришла ко мне с просьбой вернуть твоего мертворожденного ребенка…
Вильгельм прижался к стенке шкафа, боясь, что даже сидя упадет. Голова кружилась, а голоса беседующих женщин звучали неестественно громко. Он хотел бы их заглушить, хотел бы не слушать это безумие, но не мог.
Может, это еще одна игра?
– Мне нужно было проститься с ним, – Амелия всхлипнула. – Если бы у тебя были дети, ты бы меня поняла!
В тишине послышались шаги, а затем жалобный скрип стула.