– Мой первый сын тоже умер. Это случилось пять лет назад, – призналась Кэтлин. – Он прожил всего несколько часов, а затем…
Тяжелое молчание сделало воздух густым и тягучим. Дышать стало невыносимо сложно.
– Я не посмела даже думать о том, чтобы вернуть его так, как я вернула для тебя Вильгельма. Помнила, как ты сбежала от меня с младенцем, не позволив разорвать связь Вильгельма с этим миром, чтобы не переживать его смерть во второй раз. Помнила и понимала, что, если встречусь со своим ребенком вновь, проститься уже не смогу.
– Вернув своего сына, ты бы не сделала ничего плохого, – возразила Амелия, и по ее голосу Вильгельм понял, что мать снова плачет.
– Я бы нарушила равновесие. Он бы был Странником, как и твой ребенок. Таким не место среди живых.
– Ты просто пытаешься убедить себя в этом. Хочешь забрать моего мальчика, чтобы не дразнить себя желанием вернуть своего!
– Нет. Все совсем не так. К тому же моего сына уже не вернуть. Он умер сразу после рождения, его след в этом мире был крохотным. Думаю, он растворился в Изнанке всего за несколько дней.
– Тогда ты просто завидуешь. Завидуешь, что мой сын здесь, пока от твоего не осталось ни тела, ни Изнанки!
– Я не завидую. Не злюсь. Не боюсь. Я верю, что мир живет по своим строгим законам, в которые нельзя вмешиваться. Но я сделала это, когда пошла на поводу у твоей слабости! Помню, как жалела тебя, увидев на пороге. Думала, как же ты меня нашла? Как осмелилась прийти?
– О тебе ходило много слухов, Ведьма, – полушепотом проговорила Амелия. – Я надеялась, что они правдивы…
– И не прогадала.
Вильгельм обхватил голову ладонями и крепко зажмурился, пытаясь сбежать от голосов, что говорили о странных вещах. Не вышло. Он все равно слышал каждое слово, которое выбивало из легких воздух.
Все это неправда. Неправда! Не может быть, чтобы он был призраком в живом теле!
– И зачем же ты пришла сейчас? Хочешь забрать Вильгельма? – спустя недолгое молчание поинтересовалась Амелия. Как бы она ни старалась оставаться хладнокровной, ее голос дрожал от плохо сдерживаемых слез.
– Мне нет дела до мальчишки. Он – оболочка, в которой даже родная душа не прижилась. Она ускользнет обратно в Изнанку, лишившись Якоря.
– Выходит, ты пришла за мной?
– Я пришла за камнем, Амелия. Пусть ты и Якорь, но цепь между тобой и Вильгельмом – это камень, который я принесла с Изнанки и привязала к твоему сыну. Заброшу в разлом камень – все встанет на свои места.
– Ты хочешь убить моего сына! – Амелия закричала. Сдерживать эмоции она больше не могла.
Вильгельм беззвучно плакал, давясь всхлипами. Он все еще боялся выдать свое присутствие, но теперь уже не ради надуманной игры. Мальчик понимал, что, если покажется Кэтлин, она его заберет.
Что за Изнанка, про которую они так много говорят? Это загробный мир? Или нечто иное?
В любом случае узнавать истину на собственной шкуре Вильгельм не хотел.
– Он уже мертв, Амелия, и всегда был. Наши слабости сделали Вильгельма паразитом твоих жизненных сил и сотворили невозможное – позволили умершему телу расти и развиваться. Это ненормально. Противоестественно. Вильгельм уже сочетает в себе способности Странника и Зрячего. Что будет дальше?
– Все будет хорошо. Я буду заботиться о нем, следить, чтобы он вырос хорошим человеком…
– Он не человек! Он – вырванный кусок Изнанки, привязанный к мертвому телу чужой жизненной силой!
Что-то громыхнуло. Похоже, Кэтлин подскочила со стула, и тот упал.
– Никто не узнает об этом. Я буду следить, чтобы Вильгельм не использовал свои способности.
– Это не выход. Вильгельм не сможет жить среди людей, равно как и не сможет умереть.
Зловещая тишина прогнала по коже мальчика холодные липкие мурашки.
– Что ты имеешь в виду? – насторожилась Амелия и, как и Вильгельм, затихла в ожидании ответа.
– Однажды его тело изживет себя, – спокойно проговорила Кэтлин. – Возможно, это случится, когда ты, Амелия, исчерпаешь свои жизненные силы. Тогда связь между телом и душой твоего сына оборвется вместе с твоей смертью. Возможно, Вильгельма сразит болезнь или несчастный случай. Сосуд плоти отвергнет душу, возвращенную насильно, но та не сможет перейти обратно в Изнанку.
– Из-за Якоря? Но разве… Разве не я им являюсь? Не станет меня, не станет ниточки, что удерживает Вильгельма среди людей.
Кто-то из собеседниц тяжело вздохнул. Послышался шелест юбок, а затем размеренный и тихий, завораживающий своим спокойствием голос Кэтлин:
– Ты – живой Якорь, а потому делаешь живым своего сына. У него есть плоть и кровь, он растет и развивается. Он реален и почти неотличим от обычных людей. Но Вильгельм привязан к тебе не напрямую, а через камень, что ты добровольно приняла в обмен на часть своей жизни. Пока камень в этом мире, Вильгельм тоже останется здесь. Но когда живой Якорь пропадет, его заменой моментально станет сам камень, который привяжет Вильгельма к месту, в котором ты, Амелия, перестанешь Якорем быть. Это обречет твоего сына на вечное заточение в мире живых, которому он не принадлежит. Он станет фантомом, призраком, навеки заточенным в клетку. Пока камень здесь, у Вильгельма не будет возможности покинуть свою тюрьму или вернуться в Изнанку. Он будет обречен смотреть, как его собственное тело гниет и превращается в пыль. Лишенный живого Якоря, Вильгельм сам перестанет быть для этого мира живым. Его не смогут касаться, не смогут помнить те, кто не отмечен Изнанкой. А ты сама знаешь, что Зрячих очень мало. Умереть, но вернуться к жизни, – это чудо, которое избирает единиц. Твоего сына ждет бесконечное одиночество. Неужели это та участь, которую ты ему желаешь?
Амелия тихо плакала. Вильгельм тоже давился беззвучными рыданиями. То, что говорила Кэтлин, пугало, заставляло сомневаться в собственной реальности. Может, она лжет? Нет ни одного доказательства, что Вильгельм – не человек.
Разве что… его странный талант, который Кэтлин назвала сотворением разломов.
Вильгельм умел разрезать пространство столько, сколько себя помнил. Потому эта способность не казалась ему чем-то невероятным. Он родился с ней. Хотя, если верить Кэтлин, он с ней не родился, а воскрес.
Его дар – клеймо обманутой смерти.
Вильгельм умел нащупывать тонкую материю, что разделяла его реальность и другую, почти зеркально на нее похожую. Он не только мог чувствовать эту границу и интуитивно понимать, что за ней прячется, но и умел ее разрывать. Сквозь созданные и видимые лишь ему окна Вильгельм порой извлекал предметы, которых в его привычном мире не было: диковинные растения и осколки предметов. Все эти находки никогда не задерживались в его руках. Дольше всего продержался алый цветок, который Вильгельм однажды достал для матери. Тогда мальчик успел только добежать до мамы, и бутон растворился в воздухе.
– И что же ты предлагаешь? – голос матери казался сухим и хриплым, будто она сорвала его после долгого крика. – Хочешь, чтобы Вильгельм создал разлом, в который ты бросишь камень? Хочешь, чтобы он собственными руками начал копать себе могилу?
От слова «могила» Вильгельма передернуло. Он боялся смерти и не хотел даже думать о том, что однажды умрет. А потому мысль – он уже давно мертв – совсем не приживалась в его голове.
Невозможно.
– Это необязательно, – успокаивающе прошептала Кэтлин. – Есть ведь естественные разломы, которые возникают в местах, где копятся сильнейшие людские эмоции.
– Заберешь у меня камень и пойдешь на ближайшее кладбище, так?
Вильгельма крупно колотило. Он едва сдерживал крик и плач, что рвались из горла.
– Да. Так у тебя будет время проститься с Вильгельмом прежде, чем он…
– Хватит! Не строй из себя праведницу! Тебе столько лет было плевать на то, что ты сделала, а теперь, случайно столкнувшись с Вильгельмом на улице, поняла, что он Странник? Только теперь?! Ты проследила за ним и пришла сюда, чтобы отнять у меня сына из зависти!
– Амелия! Нет! Я ведь пояснила, Ви…
– Вильгельм не опасен!
– Ты не сможешь найти другого Зрячего! А Вильгельм сам не сможет вернуть камень в Изнанку. Ты обрекаешь своего сына на вечную, но полную боли и одиночества жизнь!
– Это ложь! Ты говоришь так, чтобы убедить меня, но не можешь знать наверняка!
Послышался хлопок пощечины, а затем – вскрик матери. Вильгельм, напуганный до дрожи, больше не мог сидеть в стороне. Он толкнул двери шкафа и вылетел в комнату:
– Мама! – Он бросился к ней и схватился за материнскую юбку, обнимая подкосившиеся от слабости ноги. – Мама!
– Что ты наделал? Зачем ты вышел, Вильгельм? – вопрошала она сквозь слезы, пока дрожащими руками гладила смоляные кудри сына.
Он посмотрел на Кэтлин снизу вверх и ощутил, как внутренности сжались в скользкий ком страха. В жестком фиалковом взгляде не было ни искры тепла, которую мальчик в глубине души надеялся отыскать. Несмотря на все жуткие слова леди Кэтлин, Вильгельм все еще почти физически ощущал связующую их ниточку. След касания Изнанки?
– Где камень, Амелия? – каждое ее слово, жесткое и грубое, прозвучало как удар молота о наковальню.
Амелия вышла чуть вперед, закрыв собой сына. Одной рукой она стерла со щек бегущие слезы, а второй крепко стиснула ладонь мальчика. Она не сказала ни слова, но в ее осанке, в ее гордо вскинутой голове читался протест.
Бесстрастный взгляд Кэтлин сполз с лица Амелии, бегло коснулся Вильгельма, а затем замер на сцепленных ладонях матери и сына. Тогда она увидела кольцо с заветным желтым камнем, и в глазах Зрячей мелькнуло удовлетворение.
– Отдай мне кольцо, – сказала она и протянула раскрытую ладонь. – Подумай сама, это лучший выход.
– Мама, – жалко пискнул Вильгельм и крепче сжал теплую ладонь.
Амелия не взглянула на него и ничего не сказала. Однако Вильгельм точно знал, что мать его не предаст. Сейчас она походила на медведицу, что грозно защищала своего малыша ценой собственной жизни.
– Лучший выход? – сквозь зубы проскрежетала Амелия. – Издеваешься?!