К Ви приставили нового охранника, а через пару дней Странник случайно подслушал, что его прошлый надзиратель скончался в бреду. Причина неизвестна, но среди артистов шелестел слух о слабом сердце. И только Ви знал, что на самом деле мужчину убила не болезнь, а уродство прогнившей души.
В тот день Ви впервые выступал с улыбкой на устах.
Ви отбросил мысли о побеге. Ни свобода, ни истина не манили его так, как справедливость.
Его детство было счастливым и беззаботным, и, ослепленный этими чувствами, Ви не знал настоящего мира. Но Мадам, ее цирк уродов, этот театр показали истинное лицо человечества.
Это место было сгустком людской ничтожности. Царством греха, где одни упивались своим мнимым превосходством, пока другие ползали у них в ногах. Лицемерие, нарциссизм, злорадство… Ви тошнило от чужих эмоций, которыми каждые выходные напитывался воздух погруженного в полумрак зала.
Ви никогда не забывал, кто виноват во всем этом. Помнил, кто запер его и других артистов в подвале. Кто истязал его плетью за любую провинность. Кто наряжал его в сверкающие костюмы точно куклу, а потом, когда опускался занавес, лупил по лицу и спине за каждый лишний шаг. Помнил, кто руководил всеми в этом ужасном месте и под чью дудку плясали и уродцы, и зрители.
Мадам оставалась его главным врагом, но Ви не спешил сводить с ней счеты. Он пообещал себе, что сделает это, когда будет окончательно готов покинуть театр. Но сейчас… он не мог оставить этот рассадник душ, гниющих изнутри.
На каждом своем выступлении Ви дарил разлом кому-то из зрителей. Он делал это незаметно для окружающих, не отрываясь от номера. Ви наловчился рвать границу одной силой мысли и чувствовать зов чужой Изнанки. Он знал наверняка, чьи демоны сильны и опасны, а чьи еще могут быть побеждены.
Груз вины, яд злости и гнева, отчаяние или всепоглощающая гордыня. Чувствуя рвущуюся наружу Изнанку, Ви видел людей насквозь и карал разломами худших из них.
Никто не понимал, почему порой во время выступлений Ви кто-то в толпе мог закричать, а потом в слезах выскочить из зала. Мадам нервничала, потому что ряды завсегдатаев ее цирка редели. Люди шептались, говоря о странных смертях, а красавицы больше не заглядывались на Ви. Они смотрели с опаской, ведь печального чаровника все чаще называли дьяволом.
Очередную репетицию прервал громкий хлопок. Повисла гробовая тишина, которая заставила всех артистов отложить тренировки и взглянуть на Мадам. Томас замер на верхушке башни из ступеней. Сиамские близнецы прекратили отрабатывать синхронный танец. Лея скрестила две пары рук на груди.
Ви лениво обернулся, уже наперед зная, что может сказать Мадам: «Тренируйтесь лучше! Добавьте больше трюков!» Однако стоило ему увидеть побелевшую Мадам, скучающее выражение мигом сползло с его лица.
Что-то не так. С Мадам? С театром? Ви еще не знал, но уже едва сдерживал злорадную улыбку.
– На завтрашнем выступлении будет присутствовать городской управляющий, мистер Эрмингтон, – без церемоний объявила Мадам.
Артисты начали переглядываться. Никто не решался и слова проронить, но в каждом взгляде читались одни и те же вопросы: что за управляющий? И что значит его визит?
Ответ на них Ви видел в потерянном морщинистом лице женщины, которую он ненавидел всем сердцем. Все, что она так долго строила, вот-вот рухнет. И Ви не сомневался, что в этом есть и его заслуга.
– О нас ходят слухи, – нехотя ответила Мадам на немой вопрос. Она уже развернулась на каблуках, чтобы уйти, но ее остановил уродец. Парнишка с жабрами на шее говорил невнятно, будто едва шевелил языком:
– О н-а-ас фсегда шефсются. На то мы и ух-ходы.
Мадам замерла. Обвела холодным взглядом всех своих артистов, но остановила взор на Ви.
– О тебе ходят слухи, – поправилась она, смотря в глаза Ви. – Управляющий придет из-за тебя.
– Из-за меня? Что я такого сделал? – притворно удивился Ви. Внутри он ликовал, но внешне должен был играть недоумение. Как же сложно прятать довольный блеск глаз и сдерживать рвущуюся улыбку!
Мадам поджала губы и снова шагнула в сторону выхода из зала. При ярком освещении пустующий во время тренировок зрительный зал выглядел сиротливо и печально. Однако Ви всей душой желал, чтобы так оно и оставалось. Это место принесло ему и другим людям слишком много боли.
– Мадам! – заискивающе позвал Ви и прикусил изнутри щеку, чтобы не выдать самодовольство улыбкой. – Меня заметили? Я понравился кому-то очень важному?
Теперь он издевался над своей мучительницей. Наконец-то! Не зря он остался в театре, не зря не наградил Мадам разломом. Это было бы слишком быстро и просто. Пусть она видит, как вся ее жизнь крошится. Пусть боится этого момента. Пусть питает пустые надежды. А потом Ви вывернет ее скользкую гнилую душу наизнанку и действительно станет свободен.
– Ты знал, что тебя называют дьяволом? – Мадам не обернулась, а потому Ви позволил себе улыбнуться. Коротко, но победно.
«Да».
– Нет.
Артисты зашептались. Кто-то из уродцев, похоже, попытался сбежать со сцены, но по ее периметру стояли охранники.
– Пустите! – голос Леи. – Я дурно себя чувствую! Здесь душно.
Послышался шум короткой перепалки, а затем все снова стихло. Разумеется, Лею никуда не отпустили. Но ничего. Скоро все изменится. Ви все исправит.
– Я не знаю, чем ты заслужил такое внимание, и не верю слухам. Вероятно, кто-то просто придумал удобный предлог закрыть наш цирк. Но клянусь, Ви, если на завтрашнем выступлении ты выкинешь что-то, ты никогда не покинешь театр живым.
По залу точно прошел морозный сквозняк. Мадам прогрохотала каблуками по узкому проходу и исчезла за дверьми.
– Завтрашнее представление будет особенным, Мадам, – пообещал Ви ее исчезнувшей тени.
Ви не помнил, чтобы когда-нибудь еще театр погружался в такую суету. Приготовления начались с раннего утра. Ви слышал, как туда-сюда носятся артисты и охранники, как что-то командует Мадам.
– Все должно быть идеально! – раздавала приказы она, отчего Ви ухмылялся еще шире.
Пусть надеется, будто старания и напускной лоск спасут ее драгоценный театр. Пусть сделает этот последний аккорд великолепным и запоминающимся. Это ничего не исправит – сегодня все будет кончено.
Ви лениво лежал на ящиках и смотрел в каменный потолок. Он не знал наверняка, сколько лет провел в этой тесной одиночной камере, но оставался уверен – больше сюда не вернется.
Ви мысленно прощался с подвалом, театром и всеми, кто его населял. Сегодня их пути навсегда разойдутся.
Дверь приоткрылась, и внутрь заглянул надсмотрщик. Ви по-кошачьи медленно повернул голову на визитера и увидел в руках того небольшой сверток.
– Собирайся, фокусник, – грубо приказал охранник и швырнул в Ви то, что принес.
Сверток упал на пол, но мерзкий тип этого не увидел – уже запер дверь снаружи. Ви щелкнул языком и поднял вещи, которые едва не угодили в воду. Как он и думал, ему принесли наряд для выступления.
Удивительно, но в этот раз обошлось без вульгарного блеска и ярких цветов, неуместных в этом протухшем месте. Рубашка с высоким воротником, строгие брюки и сюртук. Все безупречно черное. Лишь воротник и отвороты сюртука расшиты золотыми нитями.
К собственному удивлению, Ви одобрительно ухмыльнулся. Такой наряд ему по душе. Строго и со вкусом – идеально для вечера, который поставит точку.
Когда Ви натягивал рубашку, что-то звякнуло. Он глянул на пол и увидел тканевый мешочек. Похоже, он лежал среди вещей, но Ви его не заметил. Внутри оказались тонкие серебряные разомкнутые кольца. Один их хвостик был острым, а на другом имелось крохотное отверстие.
Серьги.
Ви высыпал их на ладонь и какое-то время смотрел на пять колец, поблескивающих в свете, что пробивался сквозь решетку окошка в двери. Ну и зачем они ему? Однако Ви быстро нашел ответ и улыбнулся собственным мыслям.
В последний раз такое хорошее настроение у него было лет в восемь, когда он еще путешествовал с матерью. Чувство эйфории и забытой радости и надежды окрыляло и толкало на необдуманные поступки. А тут… Всего-то серьги!
Ви наклонился над лужей, чтобы видеть в воде свое отражение, и поднес одну из сережек к мочке. Острый кончик царапнул кожу, а тупой холодил мочку с другой стороны. Не давая себе времени передумать или испугаться боли, Ви сжал кольцо. Паз защелкнулся одновременно с тем, как боль раскаленной иголкой прошила ухо. Ви зашипел, сжал ладони в кулаки и лишь тогда ощутил липкую кровь, что осталась на его пальцах.
Он наклонил голову, повернул в одну сторону, в другую. Боль все еще пульсировала, но Ви на нее плевал. Ему нравилось то, что он видел в отражении. Всего лишь мелочь, крохотное украшение, но с ним Ви ощущал себя иначе – более дерзко, уверенно. Он чувствовал себя обновленным. Этими физическими изменениями он будто доказывал миру и самому себе – как раньше уже не будет. Да здравствует новый мир и новый Ви!
Он решил использовать все кольца. Еще двумя он так же проколол мочку, а остальными украсил хрящ того же уха.
Когда Ви закончил, ухо было красным от крови, а руки едва заметно дрожали. Однако он смотрел на свое отражение в воде с гордой улыбкой.
Занавес поднялся под грохот торжественной музыки. В чашах у края сцены одновременно вспыхнул огонь, озаряя яркий постамент и стоящую на нем Мадам. Сегодня она выбрала ярко-зеленое платье с узкой юбкой, но широкими рукавами. Ткань переливалась в свете пламени, как павлиньи перья. Впрочем, цвет наряда неудачно контрастировал с кожей: Мадам казалась болезненно бледной. Ви поймал себя на мысли, что, возможно, ее просто мутит от страха и волнения.
Подумав об этом, он улыбнулся. Ви оставался единственным за кулисами, кто сохранял спокойствие, хоть и напускное. Пока все артисты едва ли не грызли ногти от волнения, Ви с трудом сдерживал злорадный смех… Который все же вырвался из горла, когда все пошло не по плану Мадам.