– Договорились встретиться с Этель, – моментально солгал Каспер.
Он часто врал, упоминая Этель.
«Я натурал, мы встречаемся с Этель».
«Я не смогу прийти, Тобиас. Этель против наших тусовок».
И вот снова…
Только вместо привычного сдержанного кивка, что обычно следовал после безупречной отмазки, сейчас Каспер получил плохо сдерживаемый нервный смех.
– Я сказал что-то не так? – насупился он и крепко стиснул ладонь, лежавшую на коленке, в кулак. Сжал бы и вторую, если бы гипс не мешал…
Дарен мотнул головой и прикрыл веки, точно силясь скрыть что-то, что Каспер мог прочесть по его взгляду.
– Нет, все круто, – Дарен отвернулся к пакету и зашелестел полиэтиленом, дрожащими руками вынимая две бутылки с чаем.
Все время, что Йоркер откупоривал напитки, он сидел полубоком. Так, чтобы Каспер не мог видеть его лица. Это сначала задело, а потом – быстро встревожило.
Дарен все понял.
– Хорошо вам отдохнуть с Этель, – Йоркер протянул одну бутылку Касперу, не глядя тому в глаза. Он вперил взгляд в землю и попытался натянуть маску доверчивости и доброжелательности.
Только вот из Дарена выходил плохой лжец. Каспер понял это еще в универе, когда однажды весь поток прогулял лекцию. Тогда на следующем занятии преподаватель поднимал случайных студентов и просил пояснить, как так вышло. Дарена, сидящего за последней партой, спросили одним из первых, а он даже не смог повторить придуманную легенду об удаленном расписании… Помнится, тогда-то свита впервые познакомилась с Йоркером «поближе». Тобиас устроил Дарену хорошую взбучку в туалете и тогда же «нанял» его, чтобы скинуть на тихоню всю домашку, рефераты и отработки.
В то время Каспер только влился в коллектив свиты и даже представить не мог, что ради Дарена однажды осмелится пойти против «друзей». А теперь он сидит рядом с Йоркером, сгорая от чувств, которых сам боится.
Каспер залил в горло как можно больше чая, искренне жалея, что Дарен не принес чего-то покрепче. Немного расслабиться и сбросить оковы – вот что ему сейчас бы не помешало!
Но едва подумав об этом, Каспер тяжело сглотнул. Сразу после встречи с Дареном ему предстоит нелегкое дело, где малейший недостаток концентрации может дорого обойтись. Так что все к лучшему, а бороться со своей нерешительностью нужно один на один. Без допинга.
– Дарен, послушай меня, пожалуйста.
Йоркер, который тянулся в этот момент к девственной коробке с пиццей, тут же прекратил это делать. Его спокойный, открытый взгляд переменился, став уязвленным и печальным.
– Ты ведь знаешь, что я собираюсь сказать, так? – догадался Каспер, нервно хохотнув.
Дарен задумчиво прикусил губу, и его песочные брови жалобно выгнулись.
– Я догадываюсь. Но все равно хочу услышать. Вдруг это наша последняя…
Каспер похолодел. И даже то, что Дарен быстро прикусил язык, нисколько не улучшило ситуацию. Наоборот, молчание парня – точное подтверждение тому, что это не простая оговорка.
– Ты ведь не к отцу поедешь.
– А ты не к Этель.
– Я не пущу тебя.
– Каспер… Ты уже столько сделал для меня. Больше, чем я мог бы заслужить.
Каспер уже хотел возразить, но Дарен не позволил ему даже слова вставить:
– Не надо. Не переубеждай меня. Я знаю, что все эти дни, – он запнулся. Усмехнулся. – Да что там. Всю жизнь – я ничтожество. Только и делаю, что ною. Знаешь, когда все это началось… Ну, эти видения, бред, чувство приближающейся смерти… Я был даже рад, что наконец-то получил основание страдать. Наконец-то мне прилетело по заслугам.
– Прекрати.
– Нет, послушай, пожалуйста. Ты ведь слышал, что я проговорился, и понял, что другого разговора у нас с тобой может не быть. Я знаю, что хочешь сказать мне, но ты понятия не имеешь, что на душе у меня.
Касперу точно плеснули ледяной водой в лицо. Он оторопел и замер, каждой клеточкой ощущая, как сердце немеет. И пусть Дарен не сказал этого вслух, в летних сумерках повисло недосказанное: «Ты не знаешь меня. Твоя любовь – беспочвенна».
Каспер хотел возразить, но еще больше желал действительно узнать Дарена. По-настоящему. И даже если это и правда их последний разговор, тем ценнее все, что Йоркер скажет.
– Я был ничтожеством, потому что мне не за что было бороться. Я потерял мать, семью и себя. Я жил в вечном чувстве вины, которое смаковал все эти годы, добивая себя. У меня не было ни цели, ни стремлений. Я существовал по инерции и не смел наложить на себя руки лишь потому, что она умерла из-за моего появления на свет. Понимаешь? Ее гибель не была жертвой, которую стоит чтить, но все же я внушил себе – если прикончу себя, значит, ее смерть была еще более бессмысленной.
Сердце тяжело билось, перекачивая леденеющую кровь. Каспер смотрел на Дарена, и горечь сожалений становилась все концентрированнее. А ведь он сам со своими дружками делал жизнь Дарена, что и так походила на ад, еще невыносимей.
– Парадокс, – продолжил Дарен, усмехнувшись, – чувство вины заставляло меня жить дальше, но и оно же меня все-таки убило.
– Убило? – Губы и язык не слушались, не желая произносить это ужасное слово вслух. Каспер выплюнул его точно яд.
Дарен невесело отмахнулся. Сделал несколько глотков чая так, будто под стеклом плескался крепкий алкоголь. Донышко звякнуло, коснувшись каменной ступеньки, когда Дарен вновь заговорил:
– Я просто хочу пояснить тебе, что большую часть своей жизни я не был ее достоин. Не было ничего, чем я мог бы быть полезен, никого – кому мог бы помочь. Теперь же все изменилось, и я готов рискнуть, даже если плата будет высока. Поэтому, Каспер, не останавливай меня. Дай мне шанс стать человеком, которого я сам буду уважать. Дай мне повод ощутить, что я живу не просто так.
Неоновая подсветка моста загорелась синим, и в этом жутком свечении Дарен походил на привидение. Эта мысль, навеянная словами Йоркера, больно уколола Каспера. Он резко подскочил на ноги, случайно опрокинув коробку с пиццей. Та перевернулась, и некогда аппетитные треугольнички рассыпались по земле.
– Что за бред ты несешь?!
Изумленный взгляд Дарена снизу вверх метнулся к искаженному злостью лицу Каспера.
– Неужели думаешь – чтобы быть важным и нужным, необходимо нести пользу этому миру?! – проорал он так, что голос эхом отскочил от подпорок и моста.
– Да, я так считаю, – непоколебимо и сухо отозвался Дарен. Будто вовсе не на него был направлен гнев Каспера. – А ты разве нет?
– Придурок! Не знаю, куда ты там собрался, но это того не стоит! Тебе не нужно доказывать свою значимость, чтобы тебя любили!
– Я не смогу любить себя, если не сделаю то, что должен, – не выдержав, Йоркер тоже поднялся на ноги. Каспер был несколько выше, и чтобы смотреть ему в глаза, Дарену пришлось в дерзком жесте вскинуть подбородок.
Они упорно не отводили взгляды, сверля друг друга в немом поединке, пока Каспер твердо не заявил:
– Тогда я буду делать это за нас двоих.
– Что?
– Любить тебя.
Повисло короткое молчание, которое разбавили лишь тяжелое дыхание Каспера и плеск речной воды. На мосту шуршали шины. Вдалеке слышались неразборчивые голоса неторопливых прохожих.
Этот момент неопределенности, застывший между прошлым и будущим, прочно врезался в память Каспера, а спокойное, полное нерушимой уверенности лицо Дарена – точно высекли на сетчатке.
– Вот именно поэтому я и должен сегодня уйти, Каспер. Ты делаешь для меня слишком много, а я…
– Я никогда не просил и не собираюсь просить тебя делать что-то взамен! Даже любить меня в ответ!
– Ты прав. Прости, что не могу принять твои чувства.
Голова Дарена опустилась, будто он был марионеткой, а кто-то обрезал нужную ниточку. Глядя на него, Каспер ощутил, как в груди что-то увядает, однако вслух признался:
– Я был готов к такому ответу и все понимаю. Я парень, ты парень…
– Ты усложняешь, – выдавил Дарен, не поднимая головы.
– Правда? – язвительно спросил Каспер и тут же об этом пожалел.
Дарен отступил на шаг и уперся поясницей о ржавые перила. Одной дрожащей рукой он схватился за прутья, а второй коснулся своей груди и сжал ладонь в кулак, сминая ткань светлой футболки.
– Тебе меня не понять, – сломленно проговорил Дарен и вскинул глаза, в которых дрожала печаль, – но все же я попытаюсь пояснить. Невозможно искренне любить кого-то, если не любишь себя. Иначе это не любовь, а способ самоутвердиться и что-то себе доказать.
Каспер задумался. А любил ли себя он?
Еще пару недель назад он бы усомнился в ответе, но сейчас знал его наверняка. Дарен, может, и не помог Касперу принять себя, но чувства к нему точно дали к этому толчок.
«Я не ошибка!» – кричал в воспоминаниях голос Каспера, записанный на диктофон. И Элон в этом больше не сомневался.
– Я не хочу использовать твою любовь, чтобы притворяться перед самим собой, будто я – не пустое место. Будто я и правда важен.
– Кретин, – тихо буркнул Каспер, но Дарен все равно услышал. Кончик его губ дернулся в кривой улыбке.
– Я не смогу полюбить кого-то, пока сам не полюблю себя.
– И это все, что ты мне скажешь, возможно, прощаясь?
– Нет. Прощаясь, я скажу, что ты замечательный, Каспер.
Горло сдавили подступающие рыдания. Каспер стиснул челюсти, чтобы изо рта не вырвался непрошеный всхлип. Замотал головой, прогоняя слезы, и заставил себя рассмеяться. Это лучше, чем расплакаться у Дарена на глазах и навсегда остаться в его воспоминаниях таким – разбитым и отвергнутым.
– Серьезно. Я всегда думал, что ты обычный говнюк, который затесался в компашку таких же говнюков, – не замечая за смехом Каспера боли, заявил Дарен.
– А я оказался «замечательным» говнюком, – Каспер изобразил в воздухе кавычки, цитируя Дарена, за что тут же оказался пронзен укоризненным взглядом точно стрелой.
– Ты лучше, чем думаешь о себе. Понятия не имею, что у тебя в голове было, когда ты решил подружиться с Тобиасом Вальетти, но рад, что из-за чего-то твои мозги встали на место.