потому что другого способа дойти до конца нет.
Гроб привезли завернутым в полотнище флага. Обгорелый труп Морти сначала похоронили на острове Лейте, на Филиппинах, на военном кладбище. Когда я уже плавал, гроб вернули на родину. Отец написал мне со своими привычными ошибками иммигранта, что гроб был покрыт флагом и что после погребения «военный передал флаг матери, как положано». Этот флаг в коробке, а коробка — в буфете. В пятнадцати футах от меня.
Они опять сидели на диване, держась за руки. А ведь он понятия не имеет, кто я такой. Стащить коробку — раз плюнуть. Надо только улучить момент. Хорошо бы еще Фиш не помер в процессе.
— Я думаю. Когда я думаю о том, как буду умирать, — говорил Фиш тем временем, — я думаю, лучше бы я и не родился. Лучше бы не родился. Да, так было бы правильно.
— Почему?
— Потому что смерть, смерть — ужасная вещь. Знаете, смерть — это ничего хорошего. Так что лучше бы я не родился. — Он говорит это с какой-то злостью.
Я вот хочу умереть, потому что мне не обязательно умирать, а он не хочет умирать, потому что должен. «Такая у меня философия», — говорит.
— Но у вас была замечательная жена. Такая красивая женщина.
— О, да, это да.
— И двое хороших детей.
— Да, да, это точно.
Он смягчается, но это происходит очень медленно, понемногу. Его не так просто убедить в том, что есть вещи, которые компенсируют нам смерть.
— У вас были друзья.
— Нет. У меня не много было друзей. У меня времени не было на друзей. Но моя жена, она была очень славная женщина. Она скончалась тридцать-сорок лет назад. Славная женщина. Меня с ней познакомила моя… погодите-ка… ее звали Итта.
— Итта вас познакомила. Правильно. Вас с ней познакомила моя мать.
— Ее звали Итта. Да. В Бронксе. Это я помню. Они гуляли по парку. И я тоже пошел прогуляться. И мы встретились. Нас познакомили. И в эту девушку я влюбился.
— У вас хорошая память для человека вашего возраста.
— О, да. Слава богу. Да. Сколько сейчас времени?
— Почти час.
— Правда? Уже. Пора ставить мою баранью котлетку. У меня на обед баранья котлетка. А на десерт — яблочный мусс. Уже час, вы говорите?
— Да. Без нескольких минут час.
— Серьезно? Надо готовить обед. Это у меня обед.
— Вы сами готовите себе баранью котлету?
— А-а, да. Ставлю в духовку. Десять-пятнадцать минут — и готово. Да. Яблоки у меня выходят превосходно. Я кладу в духовку яблоко, и оно запекается. Это мой десерт. А потом еще съедаю апельсин. По-моему, я хорошо питаюсь.
— Отлично. Вы следите за собой. А как вы моетесь? — Посадить его в ванну, а самому смыться с коробкой.
— Я принимаю душ.
— А это не опасно для вас? Не упадете?
— Нет. Это стоячий душ, с занавеской. Там я и принимаю душ. Да, там я и моюсь. Никаких проблем. Раз в неделю. Душ принимаю.
— И никто никогда не повезет вас посмотреть на океан?
— Нет. Я любил океан. Любил купаться в океане. Это было очень давно. Я довольно хорошо плавал. Научился уже здесь, в этой стране.
— Да-да, я помню. Вы были членом клуба «Полярный медведь».
— Что?
— Клуба «Полярный медведь».
— Не помню.
— Да, точно. Это были люди, которые купались в холодную погоду. Они называли себя членами клуба «Полярный медведь». В холодную погоду вы раздевались, заходили в воду… и сразу же выходили. Это было в двадцатые. И в тридцатые.
— Клуб «Полярный медведь», говорите?
— Да.
— Да, да. Кажется, я помню.
— Вам это нравилось, Фиш?
— Клуб «Полярный медведь»? Да я его ненавидел!
— Тогда зачем вы этим занимались?
— Клянусь богом, я не помню, зачем я этим занимался.
— Вы меня научили плавать, Фиш.
— Да? Я учил Ирвинга. Мой сын родился в Осбери-Парк. А Лоис родилась здесь, на втором этаже, в этом доме. В спальне. В той спальне, где я сейчас сплю, она и родилась. Лоис. Малышка. Она скончалась.
В углу гостиной, за спиной Фиша, Шаббат увидел американский флаг, намотанный на короткое древко. Он только сейчас заметил этот флаг в углу. Только прочитав надпись на коробке: «Флаг Морти и его вещи». Так это он и есть? А коробка, значит, пустая? В ней больше нет вещей Морти, а флаг с его гроба нацепили на эту палку? Флаг выглядит таким же потрепанным, как шезлонг во дворе. Если бы эта уборщица хоть немного занималась уборкой, она бы давно пустила его на тряпки.
— Откуда у вас американский флаг? — спросил Шаббат.
— Он у меня уже несколько лет. Не знаю, откуда взялся, но вот, стоит. А, погодите-ка. Я думаю, он из банка в Бельмаре. Когда я скопил денег, они выдали мне этот флаг. Этот американский флаг. Я был вкладчиком банка в Бельмаре. А теперь прощайте, вклады.
— Вы хотите пообедать, Фиш? Хотите пойти приготовить себе баранью котлету? Я пока тут посижу, если хотите.
— Ничего. У меня есть время. И оно никуда не убежит.
Смех Фиша все больше напоминал человеческий смех.
— И у вас еще сохранилось чувство юмора, — сказал Шаббат.
— Немного от него осталось.
Ну что ж, даже если в коробке ничего нет, я сегодня узнал две вещи: страх смерти не оставляет человека никогда, а крупица иронии живет до конца даже в самом простоватом еврее.
— Думали вы когда-нибудь, что доживете до ста лет?
— Нет, не думал. Я читал о таком в Библии, но сам не думал. Слава богу, дожил. А сколько я еще протяну, бог знает.
— Как насчет обеда, Фиш? Насчет бараньей котлетки?
— Что это тут у меня? Посмотрите, — у него на коленях опять оказались два письма, которые он вертел в руках, когда я вошел. — Вы не прочтете мне? Это счет или что?
— Фишелю Шабасу, Хаммонд-авеню, 311. Позвольте, я вскрою. От доктора Каплана, специалиста по коррекции зрения.
— От кого?
— От доктора Каплана, он подбирает людям очки. В Нептьюне. В конверте открытка. Я прочитаю. «С днем рождения…»
— А! — Его лицо освещает радость узнавания. — Как, говорите, его зовут?
— Доктор Бенджамин Каплан, специалист по коррекции зрения.
— Коррекции?
— Да. «С днем рождения, удивительный пациент!»
— Никогда не слышал о нем.
— «Надеюсь, ваши дни рождения такие же удивительные, как вы сами». У вас недавно был день рождения?
— Ну да.
— А когда?
— Первого апреля.
Все правильно. День дураков. Моя мать всегда считала, что это очень подходит Фишу. Точно, моей матери был отвратителен его член. Это было непостижимо для нее, и она это возненавидела.
— Значит, это поздравительная открытка.
— Поздравительная открытка. Открытка? Как, говорите, его зовут?
— Каплан. Он врач.
— Никогда не слышал о таком враче. А он, должно быть, слышал, что у меня день рождения. А другое письмо?
— Распечатать?
— Конечно, давайте.
— Из страховой компании. Не думаю, что тут что-то важное.
— А что они пишут?
— Они хотят застраховать вашу жизнь. Тут сказано: «Страховой полис для граждан от сорока до восьмидесяти пяти лет».
— Можете выбросить в помойку.
— Ну вот и вся почта.
— Ну и черт с ней.
— Нет, вам это не нужно. Вам не нужно страховать свою жизнь.
— Нет, нет, у меня есть страховка. Кажется, пять тысяч долларов или около того. Мой сосед платит, я ему доверяю. Такая у меня философия: никогда не страхуюсь на крупную сумму. Зачем? Кому это нужно? Пяти тысяч долларов достаточно. Так что он этим занимается, сосед. Отдам концы — меня на это похоронят, а остальное пусть достается ему.
«Отдам концы» он произносит как «отдам долг».
— Кто знает, — говорит Фиш, — сколько мне еще осталось жить. Время бежит. А как же. Сколько еще можно прожить после ста? Очень мало. Самое большее год или два, и то, если повезет. Даже если час или два — и то большая удача.
— Как насчет бараньей котлеты?
— Тут ко мне должны были прийти из местной газеты, брать у меня интервью. В полдень.
— Да?
— Я оставил дверь открытой. А никто не пришел. Не знаю почему.
— Брать интервью, потому что вам исполнилось сто лет?
— Ну да. Столетие. В полдень. Наверное, этот, из газеты, ноги промочил по пути или еще что-нибудь. Как вас зовут, мистер?
— Моррис. Микки — так все зовут меня с детства.
— Погодите-ка. Я знал одного Морриса. Из Бельмара. Моррис, Моррис. Я вспомню.
— А фамилия Шаббат.
— Как у моего двоюродного брата.
— Все правильно. Того, который жил на Маккейб-авеню.
— А того парня тоже звали Моррис. Вот ведь как. Моррис. Гм-м. Я вспомню, вспомню.
— Вы сразу вспомните, как только скушаете баранью котлетку. Пойдемте, Фиш, — сказал я и поставил его на ноги. — Сейчас вам надо поесть.
Шаббат очень хотел бы посмотреть, как он готовит себе баранью котлетку. Взглянул бы, какая она, эта баранья котлетка. Было бы забавно, подумал кукловод, дождаться, когда он ее себе приготовит, а потом, когда он отвернется на секунду, выхватить ее у него из-под носа и быстро съесть. Но он отвел Фиша на кухню, тут же сказал, что ему нужно в туалет, вернулся в столовую, вынул коробку из буфета, — оказалось, она не пустая, — и вышел с ней из дома.
Чернокожая женщина по-прежнему сидела на верхней ступеньке своего крыльца: смотрела на дождь и слушала радио. Счастливая — абсолютно. Тоже прозак принимает? Судя по чертам лица, в ней есть индейская кровь. Молодая. Нас с Роном другие матросы отвели в один район на окраине Веракруса. Что-то вроде ночного клуба с кафешкой на улице, загаженного и убогого, в дешевом квартале, с гирляндами лампочек и десятками и десятками женщин и моряков за грязными столиками. Договорившись о цене и покончив с заказанной выпивкой, шли в низенькие домики, где сдавались комнаты. Все девочки были со смешанной кровью. Это же полуостров Юкатан, и майя жили здесь не так уж давно. Смешение рас, это всегда интригует. Возвращает тебя к истокам. Та девушка была просто прелесть. И очень по-человечески симпатичная. Очень темная кожа. Славная, приветливая, обаятельная. Лет двадцати или чуть старше. Просто очаровательная. И спешки никакой не было, все шло своим чередом. Помню, она потом натерла меня какой-то мазью, которая стягивала кожу. Может быть, для профилактики какой-нибудь болезни. Очень милая была девушка. Совсем как эта.