Ты знаешь, что правда. Всегда знала.
– Джульетта.
Итан замер, и Джульетта заметила, что стоит на коньке, узком и ненадежном, и прямо из-под ног уходит гигантский скат крыши. Голова закружилась – от пустоты внутри, оттого, что до падения всего лишь шаг. Что останется от тебя, прежде чем земля разожмет хватку и ты упадешь в небо?
– Нет, – снова сказала она. – Нет.
– Джульетта. – Итан медленно протянул ей руку. – Иди ко мне.
Головокружение стихло, сменилось ясностью, прозрачностью, стеклянной хрупкостью.
Джульетта снова заговорила, и голос звучал ровно:
– Кто эта девушка?
– Джульетта. – Итан рискнул подойти на шаг и подпустить в голос командную ноту. – Дай руку. Сейчас же.
– Я не Девушка в Серебряных Туфлях. – Слова доносились из пустоты внутри, отражаясь насмешливым эхом, словно целый хор Оливий, Эсме, других личностей и темных отражений хохотали над самой мыслью, что Джульетта могла стать здесь своей. – Я ее ночной двойник.
– Джульетта, прошу тебя. – Итан сделал еще шаг. – Дай мне руку.
Когда Джульетта задрала голову к небу и посмотрела на звезды, мерцающие в чистом, холодном небе, желая просто уплыть прочь и никогда больше ни о чем не думать, Итан бросился к ней, крепко обхватил ее и затащил обратно на карниз. Прижатая к его груди, Джульетта чувствовала, как колотится его сердце, и этот испуганный ритм как будто вновь запустил ее собственные застывшие эмоции. Ее сотрясла дрожь. Она ненастоящая Девушка в Серебряных Туфлях. Она зеркальное отражение, теневая версия. Ночной двойник.
Эта мысль притащила из глубин следующую, и Джульетта отпихнула Итана, посмотрела на него в упор:
– Моя мать была не Лунария, да? – Слова выдирались из горла с болью. – Она тоже была двойником.
– Да, – тихо сказал Итан. – Она была двойником. Говорят, идеально похожим. Абсолютное подобие, и талантом тоже ничуть не уступала. И ужасно хотела играть. Дейнс рассказал однажды – единственный раз, когда о ней упомянул. Но он думал, что справится.
– Я не понимаю, – сказала Джульетта. – Спонсоры…
– К тому, что случилось с твоей матерью, Спонсоры отношения не имеют, – ответил Итан. – Правила для двойников установлены не просто так, но Режиссер думал, что он выше такого рода запретов. – Он помолчал. – Нет, зря я так. Веками Округ забирал что-то ценное у всех, кому было что предложить, и однако, мы считаем, что люди снаружи ниже нас, что они другие. Дейнс, при всех его ошибках, в вопросах крови оказался сторонником равноправия. Для него все было просто. Возникла проблема, а он нашел решение.
– Какая проблема?
Все это было слишком сложно.
– Один артист заболел, – ответил Итан. – Опухоль позвоночника. Это случилось внезапно, и он не тянул больше пары часов в день. Его сюжет был завязан на историю Лунарии, и он тоже стал очень популярен. Дейнс не успевал выпутать эту нить из Шоу, поэтому он нарушил правила и заменил актера.
– На его двойника, – сказала Джульетта.
Итан покачал головой:
– Мужчин среди двойников очень мало. За единичными исключениями, большинство популярных персонажей играют женщины. – Его лицо потемнело. – И это не вполне дело случая. Спонсоры сильнее, чем готов признать любой Режиссер, влияют на то, какие сюжетные линии выходят на первый план, а вкусы их консервативны – хотя бы в некоторых смыслах. Нет, не ночной двойник. Замена.
– Я не знала, что артистов заменяют.
– Потому что это неслыханно, – сказал Итан. – Но Стивен Грейс был в этом смысле на одной волне с Режиссером – оба считали, что правила пишутся для простых смертных.
– Мой отец? – уставилась на него Джульетта.
Итан кивнул:
– Он вырос в семье рабочих сцены на Окраинах, и от него ожидали, что он проведет всю жизнь в тени, обеспечивая работу Шоу. Но он втерся в доверие к юной артистке, а она убедила Дейнса ввести Стивена в Шоу. Они с самого детства много времени проводили вместе. Она научила его танцевать, и оказалось, что у него природный дар и тысячеваттная харизма. Когда все раскрылось, случился скандал. Но любимица Режиссера Лунария получала то, что хотела. Дейнс протолкнул на Совете решение дать Стивену исполнительские привилегии и обязанности. Говорят, Лунария так сияла от любви и счастья, что зрители буквально дрались за один взгляд на нее.
– И что случилось? – Джульетта слишком долго верила, что ее мать – Лунария, и в голове не укладывалось, что это чей-то чужой лучезарный, осиянный любовью образ. – Что пошло не так?
– Она забеременела, – ответил Итан. – Тяжелая беременность, и ее ночной двойник забирала все больше и больше ее смен. Совет, надо думать, с Дейнса уже глаз не спускал. Мало того что рабочий сцены получил статус артиста, вдобавок еще и с ног на голову перевернулись отношения между принципалом и двойником, как будто Дейнса хлебом не корми, только дай нарушить правила. Впрочем, у него, пожалуй, особо не было выбора, и он просто ждал, что Катерина вернется к роли после родов. Но этого не случилось.
Катерина. У настоящей Лунарии появилось имя.
– Почему? – спросила Джульетта.
– Ей становилось все хуже и хуже, – ответил Итан. – Она говорила, что не может танцевать, не может выйти к зрителям. Она часами плакала в темноте, толком и не смотрела на новорожденную дочь и хотела, чтобы Стивен не отходил от нее ни на секунду.
Джульетта уже понимала, как сложится эта история. Она видела такое и раньше, дрейфуя в кильватере Стивена.
– Он же ее бросил, да?
Итан кивнул:
– Выяснилось, что не очень-то он ее любил. Она была просто ступенькой оттуда, где он быть не хотел, к чему-то иному. Предки рабочих сцены – кочевое племя, и Дейнс говорил мне, что, видимо, тяга к дороге была у Стивена в крови. Он вечно искал чего-то нового, чего-то другого, опять и опять. И очень скоро он переключился на двойника Лунарии. Твою мать это, разумеется, должно было прикончить. Мало того что она перешла все мыслимые границы, – она еще и увела Стивена у любимицы Режиссера, которую это предательство чуть не доконало. Ирония в том, что распад Катерины сохранил жизнь твоей матери. Из двух Лунарий выступать могла лишь одна. И она танцевала, даже когда забеременела.
– И никто не заметил?
У Джульетты перехватило горло. Ее носили по этому театру – она лежала, свернувшись калачиком, у матери под сердцем, а Мадлен танцевала, блистала и верила, что ей не о чем больше мечтать.
Итан чуть дернул плечом:
– Немного подшить костюм, слегка подправить петлю, чтобы зрители стояли подальше, – это все и раньше делали сто раз. Разница была в том, что на последних неделях, когда на место актрисы обычно заступала дублерша, выманивать на локацию приходилось настоящую Лунарию.
– И она опять вступила в права?
– Она пыталась, – сказал Итан. – Я не уверен, но, по-моему, Дейнс внушил ей, что Стивен может к ней вернуться, если увидит ее прежней – прекрасной, сияющей Лунарией. – Он покачал головой. – Но она больше не сияла. От нее осталась только тень. Зато Мадлен родила ребенка и спустя несколько дней уже танцевала, вновь прекрасная и безупречная.
Две Лунарии. Два младенца.
Если бы Джульетта вообразила такое до приезда в Округ, она бы только и думала – какое чудо, что у нее есть сестра. Она бы грезила об их встрече: поначалу обеим неловко, они заговаривают одновременно, однако обе не знают, что сказать. Но, справившись с неловкостью, они замечают, что у них одинаковые жесты, одна манера речи. Они бы проболтали до поздней ночи, и, когда Джульетте настало бы время уходить, сестра протянула бы руку и сказала: Не уходи. Никогда больше не уходи.
Вместо этого зависть пронзила Джульетту – несправедливость острым и зазубренным лезвием разодрала ее напополам. Они одинаковые, просто по случайности родились от разных матерей. Но сестра получила все, чего Джульетту лишили.
– Она настоящая Девушка в Серебряных Туфлях, – глухо произнесла Джульетта. – Моя сестра.
– Да, – ответил Итан. – Мне ужасно жаль.
Вот почему ей разрешали приходить в театр только на выступления. Иначе она увидела бы рыжую девушку, исполняющую ее роль. В памяти проигрывались обрывки диалогов – то, что последователи говорили о недавних переменах, о новой участнице состава. Сколько раз осколки правды проплывали мимо, потому что не вписывались в картинку, которую Джульетта якобы видела?
И снова ее осенило.
Оливия.
Отношения с воображаемым другим «я» были раздерганные, конфликтные, но сейчас Джульетта испытывала боль потери и иррациональное ощущение, будто ее предали.
– Что случилось с моей матерью? – Она понимала, что ответ ее ранит, но ей надо было знать.
– Некоторое время все худо-бедно так и продолжалось и могло идти бесконечно, – возможно, со временем люди стали бы забывать, что Мадлен, сияющая, как лунный свет, – на самом деле не настоящая Лунария. Но ненависть и ревность Катерины росли и росли. А потом вмешался еще кое-кто. Тоже артист. Он увидел Стивена с Мадлен и донес Катерине. Он был совсем юный и считал, что влюблен в нее. Я думаю, тогда она удостоила его взглядом в первый и последний раз, а он, вероятно, надеялся, что в конце концов она со своим разбитым сердцем придет к нему.
Он был совсем юный. Сколько лет было тогда Арлену? Он поэтому не может даже смотреть на нее?
– Однажды ночью Катерина уложила ребенка спать, надела сценический костюм и пришла на локацию. Там она дождалась, когда ее ночной двойник поднимется на платформу над бальным залом, и… столкнула ее.
Джульетта закрыла глаза. Она хотела узнать правду, но теперь предпочла бы развидеть все, что случилось, вернуться назад в незнание. Ее мать поцеловала ее на ночь, ушла в «Дом дверей», а там женщина, которая ее ненавидела, столкнула ее с высоты, и она осталась лежать сломанной на полу театра. А зрители видели, как она умирала? И она подняла на них мутный, темнеющий взгляд, увидела, как они смотрят из-под масок?
Ее снова осенило, и она открыла глаза: