1 мая 1918
Ирочка первый зуб. И никто не подарил девочке серебряную ложку Фаберже, как Оле и Маше. Мать обещает, «как все уладится», да когда ж оно уладится! Пока дали просто серебряную из фамильных. Мир перевернулся.
Оля расстроена – Саша и Шура плачут. Их отцу Павлу, бывшему нашему конюху, который был председателем местного Совета, пришлось бежать. Жив ли он, не знают. Авто матери, реквизированное Советом, вернули. Но под расписку при первой же надобности предоставить на нужны немецкого оккупационного командования.
Немцы в Севастополе. Командующий оккупационными войсками генерал Кош объявил нас всех «туземцами» и ввел военное положение.
Сегодня в газете: «Германское военное судопроизводство будет применяться к туземным жителям в следующих случаях: 1) когда туземные жители обвиняются на основании законов Германского государства в преступных деяниях против германского войска и лиц, входящих в состав его; 2) при нарушении и неисполнении туземными жителями распоряжений и приказов, изданных военными начальниками». Как такое может быть?!
ДмДм в Севастополе видел Ирину Любинскую под руки с немцами. Как такое может быть?!
Приказано ко 2 мая сдать все имеющееся у населения оружие. Пистолет отца мать спрятала в тайник под обрывом, где и все ценности. Управляющий собрал все ружья, которыми от волков (кроме Антипки, разумеется!) работники защищаются, и собрался везти сдавать. Мать едва его остановила. Немец Штох никак не может понять, как это – не выполнить приказ немецких властей!
Франц Карлович во всем за оккупационное командование. Мать выгоняет его с должности «к чертям собачьим к вашим немцам». Работал у матери больше 17 лет, и вдруг такое.
2 мая 1918
Девочкам на завтрак не подали кашу. Нет молока. Без управляющего никто не заказал.
Тепло, но ветрено.
Мать ссорится с Набоковым. Тот призвал руководство кадетов считаться с фактом оккупации и готов войти в правительство. Она за Петрункевича (мужа С.Д. Паниной), который «верен антантовской ориентации». Не знаю, что значит, но ссоры всегда печальны. И так здесь совсем нет приличного общества, теперь еще и Набоковы не будут приезжать.
6 июня 1918
Оля – из «Медного всадника» на отлично.
Мать и ДмДм в Гаспре. С Набоковым примирение. То ли сам в новое правительство не вошел, то ли немцы его кандидатуру не утвердили. С матерью они сошлись, что Крым – часть России, и что кадеты категорически против включения Крыма в состав Украины, чем грозят оккупационные власти. Мать говорит о правительстве «немецкой марионетки Сулькевича» и что тот выпрашивает себе у кайзера Вильгельма II ханский титул! Слухи, что из императорских дворцов на побережье вывозят имущество и отправляют в Берлин.
18 июня 1918
Ирочку первый раз купали в море. Ей понравилось. Олюшка уже хорошо плавает. Маша немного трусит, хватается за ногу няньки, стоит у берега.
Нового управляющего найти невозможно. «Все неучи и шарлатаны», – утверждает мать. Продукты теперь заказывают повар и горничная Марфуша. Полная путаница.
ДмДм говорит: флот перестал существовать. В Цемесской бухте затоплено 14 кораблей.
10 июля 1918
Маша ветрянка. Нянька Никитична говорит: переболеют все девочки, чем раньше, тем лучше. Взрослые переносят тяжело, дети легко. ДмДм помнит, что в детстве болел. Мать не знает, болела ли она и болела ли я. Про меня помнит нянька – я тоже болела. Понятно, в детстве переболеть лучше, но так тревожно ждать, как заболеют другие девочки.
Перебои с хлебом. Булочек для девочек нет. Говорят, «таможенная война с Украиной». Гетман Скоропадский не признает самостоятельности Крыма и запретил ввоз продуктов.
Мать сама вместо управляющего ездила в верхние села, высчитывала доходы и расходы по новому урожаю, какой процент нужно отдавать на объявленные «обязательные заготовки». Многие крестьяне подались в город, с материнских земель ушли. Оставшиеся в селах после красной экспроприации считают земли своими. Мать говорит, жалела, что ружье с собой не взяла. У Семёна (видели осенью проездом со станции – сын Игнат, дочка Маруська – «маленькая разбойница», теленок или телочка, мать не спросила, жив ли), застрелили брата. Кто застрелил, Семён и не знает: «Все приходят, грабят и стреляют!» Мать уверена, что это были красные, но Семён говорит, много разных через село проходило. Мать оставила Семёна в Верхнем селе за старшего. Говорит, еда у нас будет. Кто бы сказал год назад, что буду радоваться тому, что у девочек будет самая простая еда!
12 июля 1918
Ветрянка и у Оли, и у Иры. Мажем всех раствором viridis nitens – бриллиантовой зелени. Хуже всего переносит Маша. Ирочка, по счастию, не может расчесать всё до крови. Олюшка уже понимает, что расчесывать высыпания нельзя. Маша еще не понимает, расчесывает, приходится привязывать к рукам плотные журналы, чтобы согнуть локти и чесать на животе, лице и руках не могла. Но до ножек дотягивается и расчесывает там.
В газете сообщение – немецкие водолазы в Ялтинской бухте поднимают со дна полуразложившиеся тела мертвецов с привязанными к ногам камнями. Пьеса ужасов.
15 июля 1918
Ветрянка у матери. Переносит много хуже, чем девочки. Жар. От раствора бриллиантовой зелени отказывается категорически: «Как я после с зелеными пятнами в люди выеду!»
Должна была ехать с Набоковым в Киев на съезд кадетов, а дальше и в Петроград пробовать пробраться, дом проверить и, по возможности, ценное вывезти, но вынуждена остаться. Злится от этого.
24 июля 1918
Плавала до третьего мыса. Впервые за всё лето. Легкость как в детстве.
Старший Набоков вернулся из Киева со съезда кадетов, до Петрограда не добрался, дома наши на Большой Морской не проверил. Владимир-мл. говорит, что пойдет добровольцем в армию после того, как закончится сезон бабочек, и «не во славу правого дела», а чтобы добраться до украинского хутора, где теперь его девушка. Как это романтично.
4 августа 1918
Заработал телеграф! Новости станут доходить быстрее!
Были в Ялте в театре. Первый раз за целый год. Давали «Сирано». Играли бездарно. Будто нет теперь хорошего театра, только тень его осталась. Но стихи Ростана, перевод, сцена и запах театра – всё волшебно! Немецкие военные в ложах злили. Вся жизнь теперь театр тающих теней нашей прежней жизни.
Вечером в ресторации большим обществом. Знакомство с поэтом Волошиным, о котором я столько слышала! Он нынче в Ялте, приехал из своего Коктебеля. Набоков привел его. Читал «Родина» – четырехстопный ямб с пропуском ударения на первой, второй и четвертой стопах. За ним свой рассказ читал писатель Сатин. Своеобразно. Не впечатлило.
После в ресторации мать и Набоков снова спорили о скучном: «Милюков поддержал немцев, а они за курс на “пассивное сопротивление оккупации”».
19 сентября 1918
Оля вчера спросила: «Мама, а кто родил первого человека?»
Набоковы съехали из Гаспры в Ливадию – в Дом Певческой капеллы. Младшим – Сергею, Ольге и Елене идти в гимназию, которой в Гаспре нет. С Олюшкой занимаемся дома, сдает экзамены в Ялте дважды в год. Следующий в декабре. Набоков Володя гимназию еще в прошлом году окончил и предоставлен сам себе. Гостил у нас. С Саввой поймали редкую бабочку – Hippolyte Euxinus. Говорили с ним о стихосложении – гекзаметры, ямбы. Володя анализирует стихи по системе Андрея Белого, чертит схемы. Я так препарировать стихи не могу. Но когда меня нет в комнате, мальчики говорят о женщинах и о плотской любви. Случайно слышала. Обдало жаром. Нехорошо это. ДмДм нужно с племянником говорить.
Вводят «Гражданство Крыма». Пишут в указе, что гражданином может стать «любой, рожденный на крымской земле, если он своим трудом содержал себя и свою семью. Приобрести же гражданство могут только приписанные к сословиям и обществам, служащие в государственном или общественном учреждении, проживающие в Крыму не менее трех лет, и обладающие судебной и нравственной непорочностью». Мы все, следовательно, остаемся без этого гражданства.
12 октября 1918
Художественная выставка в Ялте. В основе – работы обитателей дач Нового Мисхора. Всё при содействии княгини Елизаветы Владимировны Шуваловой. В ее поместье «Мой сад» и рядом на дачах целая колония петербуржцев и москвичей, которые, отбросив сословные предрассудки, творят вместе. О таком можно только мечтать.
Как я соскучилась по выставкам, по разговорам об искусстве, а не политике и убийствах. «Пирушка среди развалин», – говорят сами авторы. «Ощущение карнавала среди непроходящей опасности!» Как точно!
Выставка просто восхитительна! С. Судейкин, С. Маковский – его здесь зовут «капитаном тонущего корабля», И. Билибин. Из новых, незнакомых доселе, – Лилия Жолткевич – своеобразная. Работы старых мастеров из коллекций Шуваловых-Долгоруких.
Ирина Любинская, как водится, тоже здесь. От немцев отстала, теперь уже с художниками.
ДмДм от нового искусства далек. Встретил коллегу – Палладина Владимира Ивановича – академик Петербургской Академии наук и профессор Таврического университета, теперь здесь в своем имении под Алуштой. ДмДм весь вечер говорил только с ним.
18 октября 1918
Маша не дала сестре мяч. Наказана. ДмДм привез пирожные из кондитерской Бове в Ялте. Маша оставлена без пирожных к чаю. «Я не виновата, что я такая, не всегда добрая! Это всё боги и ангелы виноваты, что меня такой сделали!» На вопрос: «Кто это тебе сказал?!» отвечает: «Сама так решила!»
Мать, ДмДм и старший Набоков вчера в Ялте. На квартире Н.Н. Богданова – заседание кадетского руководства. Задача – отрешение правительства Сулькевича. «Призыв Добровольческой армии в Крым». Богданов командирован с обращением к Деникину в Екатеринодар.