— Не по работе я здесь. Послушай меня! — говорит Монтейру. И дальше, кашлянув, каким-то другим голосом: — Не надо тебе туда. Не надо. Не ровен час.
Убийца заботится о ней?!
Монтейру отпускает ее плечо. Совсем отпускает. И идет к двери подъезда.
Останавливается. Оборачивается. Так странно смотрит. Как смотрел бы отец на выросшую дочь, если бы она только знала, как смотрят отцы.
— Сам всегда успею уйти. А тебе не надо.
И выходит.
Русский след
— Никакого Монтейру не знаю и знать не хочу, — багровеет от злости отставной адмирал. — Я Кинг! И точка!
Попытка разговорить адмирала провалилась! Зря я после окончания затянувшегося собрания, пожертвовав поисками своего брелока-талисмана, бежала за Комиссариу, сообщала ему потрясающую новость, что наш Адмирал Кинг — сын подельника Тиензу и, как следует из «Википедии», одного из самых страшных злодеев в истории не только Португалии Казимиру Монтейру.
Адмирал категорически отрекается от родного отца.
— Осознанно взял фамилию деда по материнской линии! Выбирал между фамилией отчима Почмак и фамилией деда Кинг. И ни о каком Монтейру слышать не желаю! Мало нашей семье от него бед выпало, теперь еще и это! Хорошо, бедная Лора этого не видит!
Сын адмирала вместе с невесткой просят Комиссариу не задерживать отца, у которого явно давление подскочило, и грозят, что еще одна госпитализация из «Барракуды» будет теперь на совести полицейского чина.
Комиссариу машет рукой, на всякий случай бормоча вслед адмиральскому семейству положенные слова про необходимость не покидать «Барракуду» до окончания расследования.
— Врет, конечно, что «не знает и знать не хочет». Апартаменты явно получил как наследник Монтейру, но это недоказуемо. У здешнего владельца и его «нужных людей» все так шито-крыто, сам черт голову сломит.
Комиссариу вытирает пот со лба, все остальные бесконечное собрание высиживали в легкой пляжной одежде, а он в форме.
— Но теперь, чей он наследник, уже не важно. Во время падения Тиензу он был внизу, еще не успел зайти в здание — проломить голову профессору тоже не мог, — «Барракуду» не покидал. На момент смерти Каталины, как утверждают родственники, спал послеобеденным сном, эти англичане так поздно обедают, что впору уже ужинать!
Закончить рассуждения об особенностях британской традиции приема пищи Комиссариу не успевает. Отставной адмирал, не дойдя до входа в здание, разворачивается и столь же грозно, как отрекался от отца, заявляет:
— Немедленно уехал бы отсюда, если бы не это ваше заточение! То один приставал с этими глупостями с Монтейру, ворошил прошлое, теперь вы!
— «Приставал с глупостями»?! — удивляется Комиссариу.
— Кто приставал? — взвиваюсь я.
После короткого разговора становится ясно — с вопросами о биологическом отце к Адмиралу Кингу приставал Профессор Жозе. Два дня назад. Ровно накануне падения Тиензу с крыши. Да, я еще тогда видела отставного адмирала и профессора внизу около бассейна, адмирал явно был недоволен разговором, резко отвернулся и ушел на лежаки в другой стороне бассейна.
Увести страдающего повышенным давлением отставного адмирала домой его родственникам не удается. Комиссариу только на вид простачок, а как вцепится, не отвяжешься — это я еще в момент нашего с ним первого разговора в полицейском участке, когда он из меня информацию о знакомстве с убитой, которую тогда считали Лушкой, вытягивал. И теперь вытягивает из Адмирала Кинга подробности вчерашнего разговора с профессором.
Отхожу в сторону, только обрывки фраз долетают:
— Говорил о причастности вашего биологического отца к убийству его матери Аражарир ди Кампуш?..
— Звучали ли в речи профессора Кампуша угрозы в отношении вас или сеньора Тиензу?
— Были ли вы знакомы с сеньором Тиензу ранее?..
Что ж, это его работа. Пусть занимается. А мне бы быстро ускользнувшую после собрания консьержку найти и с навороченным пылесосом, сожравшим мой брелок-талисман, разобраться.
Но и на этот раз найти Мануэлу я не успеваю. Оставшийся после собрания около бассейна неприметного вида мужчина, показавшийся мне знакомым, окликает. Даже не сразу соображаю, что окликает он меня по-русски:
— Не узнаете, Татьяна?
А вот и «русский след» не заставил себя ждать!
Всматриваюсь в его лицо, пытаясь стереть черты прошедших лет и понять, где и при каких обстоятельствах мы могли встречаться.
— Татьяна Малинина! Звезда перестроечного телевидения…
Председатель демократического движения Панин Андрей Александрович. Приходивший на эфир в Останкино накануне моей командировки в Спитак.
— …и любительница русского рока!
И капитан КГБ Панин, задерживавший нас с Олегом после рок-концерта. Сообщивший мне, что Лушка у Олега дома. С ним наедине.
— У вас что, в «Барракуде» собес для ветеранов спецслужб всех стран? Прошу прощения за «собес». Санаторий, скажем так.
Усмехается.
— Всегда ценил умных женщин, — уходит от прямого ответа Панин. И с тем самым выражением лица, с каким делают предложения, от которых невозможно отказаться, добавляет: — Еще поговорим. Есть что обсудить.
Интересно, что же? И что он здесь делает? Не канадку же, приставшую к олимпийской надежде советского спорта, он столько десятков лет пасет!
Отговариваюсь общими фразами, что еще увидимся, а пока мне пора идти, да, конечно, все вспомним, все обсудим, да, конечно, может, и по бокалу — не плевать же сразу в рожу человеку, которого не видела лет тридцать, с криками, что с кровавой гэбней я не пью!
В который уж раз делаю попытку дойти до Мануэлы и заняться поисками брелока, но снова не получается. Теперь Комиссариу идет мне навстречу. Так наедине, без посторонних мы сегодня еще не сталкивались. И странно будет теперь не отдать ему телефон Профессора Жозе, полицейский комиссар может это неправильно понять.
Отдаю. Вместе с фотографиями из «Голоса океана», звуковыми файлами и с паролем. Комиссариу смотрит на меня достаточно изумленно, снова бормочу что-то про опыт сценаристки детективных сериалов. И, дабы сэкономить Комиссариу время, добавляю, что у Профессора Жозе на мысе Сагреш была назначена встреча с отставным полковником Витором Сантушем. Который сейчас здесь, в «Барракуде».
Комиссариу набирает номер консьержки — почти кричу после него в трубку, чтобы Мануэла никуда не уходила, пока мы с ней не спасем из навороченного пылесоса мой брелок, узнает номер телефона в апартаментах, где остановился Герой Революции, набирает номер, что-то быстро говорит по-португальски, нажимает отбой и кивает.
— Идемте!
— Куда?!
— Разговаривать с Витором ду Сантушем.
— Так а я здесь при чем?!
— А кто видел его на мысе в момент покушения на профессора Кампуша!
Вздыхаю. Иду следом за полицейским комиссаром. Спасибо, хоть встречу с Героем Революции он назначил внутри здания, не придется дальше плавиться от жары, которую я переношу не лучше отставного адмирала.
Вместе с отцом спускается его сын, тоже полковник Пауло Сантуш.
— Почему вы так рветесь проведать профессора Кампуша? — с места в карьер начинает Комиссариу.
— Профессор назначал мне встречу, сообщив, что у него есть некая важная для меня информация, — отвечает старший Сантуш.
— Информация о чем?
— Это личное.
— Личное?! После вашей встречи профессора находят с проломленной головой, и вы говорите «личное»?! Нет и не может быть личного, когда речь идет о покушении на убийство? Вы, как военный человек, должны это понимать, — наезжает на Героя Революции полицейский комиссар.
Полковник ду Сантуш в летах. Сколько ему? Если в середине семидесятых, во время Революции гвоздик он был ее Героем, а героями тогда стали капитаны, организовавшие «заговор капитанов», — это я в «Википедии» успела прочитать, то он, скорее всего, был капитаном. Во сколько лет, интересно, в Португалии присваивают звание капитана? Если примерно как у нас, то на момент Революции гвоздик ему было около тридцати-тридцати пяти. С тех пор прошло сорок с лишним лет. Значит, ему за семьдесят. Выглядит отлично. Намного лучше, чем сгорбленный Луиш. Интересным мужчиной полковника можно назвать и сейчас, от одного взгляда мурашки по коже, а в момент Революции гвоздик от такого героя-капитана женщины, наверное, просто с ума сходили.
Но что это я… Мы тут, считай, допрашиваем плохого парня, пробившего симпатичному профессору голову, а я про мурашки… Кроме него, и подозревать некого, но…
Черт! То Профессор Жозе, подозреваемый в убийстве Каталины и покушении на убийство Тиензу, мне симпатичным показался, а теперь и подозреваемый в покушении на убийство самого профессора отставной полковник волноваться заставляет. Что ты будешь делать!
Сеньор Комиссариу моим метаниям не подвержен. Методично ведет допрос, чтобы я понимала, о чем речь, ведет допрос на английском. Герой Революции, как многие люди его поколения, выросшие в закрытых странах, на других языках говорит неуверенно, но, похоже, понимает. Иногда к его уху склоняется сын, переводит то, что отец мог не разобрать.
Витор Сантуш закуривает, предварительно спросив у меня разрешения. Работавшая в молодежной редакции ЦТ в восьмидесятых, все никак не могу привыкнуть, что в новой реальности спрашивают разрешения закурить. В пору моей юности, возвращаясь после работы, одежду и белье минимум на два дня приходилось вывешивать на балконе, а уж потом стирать, настолько все было прокуренным, при том, что сама никогда не курила. О пассивном курении в моей юности слыхом не слыхивали.
Витор закуривает и спокойно, с каким-то красивым достоинством отвечает на все вопросы полицейского комиссара.
— Да, встреча была назначена…
— Нет, прежде не встречались…
— Профессор Кампуш изучал Революцию гвоздик, я был участником «заговора капитанов». Его интересовали детали, подробности.