Или, скорей, сойдутся наши тени.
Я так хочу, чтоб в мир карьер и лени
Ты взял с собой тот искренний прибой,
Что нашим стать — он гордый — не посмел
И окатить любовью, как волною.
Но в восхожденье к праведности дел
Осталась я нехоженой тропою,
Ушедшей в сторону от твоего пути.
Я — календарь, не знавший брачной даты.
Но день придет, и скажешь ты когда-то:
Мне без тебя до храма не дойти.
Не я виной — решеньем судии
На острый нож легла приличий вата.
Нам, не проснувшимся в объятьях рос,
Нам, не посмевшим это думать даже,
Оставит свою легкую поклажу,
Свою надежду сводник наш Форос.
Жалеешь? На поклон назад приму,
Позволю замолить свои проступки.
Но в быстротечности тяжелой ступке
Столкла былое для чернил перу.
И развела в густом растворе слез,
Что солью породнил меня с морями,
А все, что не придумалось меж нами,
Форос оплатит, как античный Крёз.
Но не захочет оценить наш вид
Парк, где сошлись, нам не прощавший лоска,
Где появилась контурным наброском
Я — девочкой, не ведавшей обид.
«Не стоит так вымучивать слова…»
Не стоит так вымучивать слова —
Они живые.
С тобою мы планеты полюса —
Совсем чужие.
Не стоит так изнеживать тоску
И сердце ранить.
Не стоит так изламывать строку
Тебе на память.
«Та улица пустынна и грустна…»
Та улица пустынна и грустна,
Как хруст листвы осеннего погоста.
И кажется, все в жизни так непросто,
Особенно добраться до утра.
Как призрачны мечтанья и тихи.
Безликое природы состоянье.
Рассвет всегда прелестней увяданья,
Но муки пред восходом не легки.
Как белизна бумажная трудна,
Хотя она души лишь отраженье,
Пустых страданий беглое сожженье
На пламени тетрадного листа.
А хочется мне написать стихи,
Где жизнь простую отражают строки,
Любви не ограничивая сроки,
Не забывая тех, кто далеки.
Мне хочется нанизывать слова,
Как ягоды, рассыпанные летом,
И что-то тихо бормотать про это
До самого янтарного утра.
Как улица пустынна и тиха.
Безликое природы состоянье.
Рассвет всегда прелестней увяданья,
Но как дожить до нового утра?
«Нарциссы-актрисы…»
Нарциссы-актрисы
Играют невинность.
И белый их абрис,
И контуров длинность.
И кроткость принцессы,
И взгляд непорочный.
Но знаю — нарциссы
Целуются ночью.
«День дождя…»
День дождя —
От покоя до вихря два шага.
Нет зонтам —
Пусть напьется всей влагой рубаха!
Тополя —
Мокрая сонность дерев.
Пьет земля,
Условность любую презрев.
Добрый дождь —
Беспокойный водоворот.
Листьев дрожь
Дирижирует каплями нот.
Гроз всех бог
Разложил на небесном пюпитре
Легкость строк
И в бушующей музыки титры
Ввел меня.
И смонтировал с кодою грома,
Все маня
Из удушливой кроткости дома.
И сирень
На площадке в ряд с мокрым бельем.
Думать лень.
Мы послушаем с нею вдвоем
Отплеск рифм,
Что летят с ливня струн на бумагу,
Молний риф
Прочертил в них восторг и отвагу.
Смолк финал.
Отряхнулись в своих гнездах птицы.
Ты узнал
Всей земли настоящие лица.
«Мне плохо. Тишина мертва…»
Мне плохо. Тишина мертва,
Как стылость зимнего асфальта,
И заунывность контральто
Свербит бессмысльем бытия.
Мне плохо. Клавиш дряблый стук
Остаток мыслей разворочит
И все грозит преддверье ночи
Испортить трезвостью разлук.
Мне плохо. Истинность высоко
В ответ, забившись тетивой,
Стрелу отпустит — «Я не твой.
Хоть и ничей». Но что ж… Мне плохо.
«Пробую крылья на взлет…»
Пробую крылья на взлет —
Не расправляются. Больно.
Утихомирил нас год.
Жизнью довольна.
Сытость. Покой. Все пустяк.
Слов всех зашторены лица.
Но вопросительный знак
В конце страницы.
«Ты — состояние сегодняшнего дня…»
Ты — состояние сегодняшнего дня,
Когда не в полные права вступила осень
И ветер беглостью налетов косит
Побеги недозревшего огня.
И есть надежда на возврат тепла,
И не забыто августово пекло.
Но неба нет — так эфемерно блекла
И так неосязаемо мала
Граница света. Тусклых туч конвой.
Прицел — на расстоянии два шага
Расстрел. И не спасет отвага
Надежды иль смирения постой.
Тебе прописан жития остаток.
Хватай его засохшими губами.
Нахлынет он нечаянно стихами,
Где правды яд так нестерпимо сладок.
«Вы — краткость лезвия бритвы…»
Вы — краткость лезвия бритвы.
Лукавая копия сфинкса.
Полный покой среди битвы —
Выше значение Икса.
Молния вы иль небо?
Всходы иль бьющий их град.
Полно. Кто бы вы ни были,
Вы мне брат.
«Матовой — холст…»
Матовой — холст,
Бликующей — атлас,
Секрет ее прост —
Дым. Газ.
Химера. Язва встреч
С бумагою дана.
Не бросить, не сберечь.
Бал Сатана
Сбирает. Свой наряд
Сметаешь, не крича.
Мраморный каскад,
Бумажная парча.
Но ночь! Прочь суета —
Господь благословил.
И на шитье листа
Сапфир чернил.
«Нежнее двух рук…»
Нежнее двух рук,
Пронзительней глаз
Чуть слышимый звук
«Я вас…»
И дальше, даст бог,
Закончит, решась,
Банальнейший слог,
Связь.
Не пошлость затей,
Не сплетни вокруг,
Лишь отданный ей
Звук.
«Ты — осень. Если я весна…»
Ты — осень. Если я весна,
Не знавшая еще, что будет,
Боявшаяся летних будней.
Ты — осень. Ты — размах крыла.
У дней, летящих в никуда,
У чувств, зачем-то возвращенных,
И всех пристрастий отвлеченных
Похолодания беда.
Ты не набросок, ты — чертеж,
Что воплощен лишь на бумаге,
Но силы нет, как нет и шпаги,
Доказывать: Что было — ложь!
И новый день, который просит
Надежды суетность, забыт.
И все по-старому. Летит
Листок несбывшийся. Ты — осень.
«Амальгама стекала в корчах…»
Амальгама стекала в корчах,
И огня лакающий почерк
Полыхал, мне веки корежа
На остатках зерцала. И кожа
Проявившимся излученьем
Фосфорилась. Тайна в сочельник
Выливалась кипящим воском,
Застывая зловещим наброском.
И в твоих влажных стынущих пальцах
Отражалась в догадки зеркальцах,
Не раскрыв лишь развязку драмы —
Дрожь в конвульсиях амальгамы.
«Как смели соскучиться вы…»
Как смели соскучиться вы,
Которому так не присущи
Все чувства земные. Увы,
Вам ближе умы, хоть и лгущи.
Как вы, кто и сыт, и пресыщен,
Одуматься смели,
Хоть шанс был из сотенной тыщи
Вам сдвинуться с мели.
Как вы, кто с блестящей тоской
Шарады привык разрешать,
Вы, нового быта герой,
Как смели дышать?
«Если день отгорел и стих…»
Если день отгорел и стих,
Оставляя не след, а перлы,
Если каждый свой новый стих
Я вымаливала как первый,
Если светом в моем окне
Каждый новый рассвет разбужен,
Если каждый кружочек не
Мечтал стать колечком мужа,
Если каждый журавль в гнезде
Жить не хочет, что в день свил давний,
Если каждый из нас в гневе,
Не в надежде жаждал свиданий,
Если каждый, кто мудр и смел,
Подыграл дуракам досужим,
Если видеть меня не смел,
Хоть в гордыне, хоть в нашествии дел,
Ты мне в жизни такой не нужен —
Но сужен.
«Вседневно, всечасно…»
Вседневно, всечасно
В обычной логичности дня
С тобою встречаюсь
Единой единости для.
Чтоб в сердце болезнью,
Невстречей как нож не вошел.
Так таинство плесни
Рождает студенейший пол,
Так корочки льдышек
В вчера еще теплой воде,
И жертвенность вспышек,
Чей пик совпадения не
Заправлен в реалий
Вседневных тугие бока.
Мы сами не знали —
Не встречи подвластны богам.
А встречи беспечны
В сознаньи, что краток их час.
И мучат, и лечат,
И мечут условности в нас.
«Ласка. Скала…»
Ласка. Скала.
В тело вросла.
Въелась. Сроднилась.
Свилась — гнездо.
Не разделилась
На после и до.
Каменна ласка.
Ласков обрыв.
Брошено лассо.
В петлю двоим.
Брошена карта,
Жребий решен.
Вопросом — как ты
Жил в мире жен
Чуждых. Рутина,
А жизнь мала.
Жесть ссоры— тина,
Ласка — скала.
«Жест — дерзкое пламя…»
Жест — дерзкое пламя,
Жест — детские сны.
Застывший на грани,
Где жертвенный смысл
Укутает негу
В томления мех.
Реальности немы.
Реальнее смех.
Сквозь дней анфилады,
Сквозь своды утех,
Сквозь бедствий шарады
Укутает снег
Все старые вещи —
Побелка на жесть.
Оставив лишь вещий
В величии жест.
«Обнимали друг друга морем…»
Обнимали друг друга морем,
Только море дано двоим,
Две руки для объятия горем
Разлученности — Ницца и Крым.
Обнимали друг друга духом —
Неотчетное наше — дух.
И сойти не давала с круга