звучного рёва ртом и распахнутыми объятиями. Я задрожала и чуть не упала в обморок от нежданно-негаданно свалившегося мне прямо в руки счастья. Мы обнимались и рыдали так громко, будто вернулись живыми со страшной войны, и тут же поклялись никогда больше не ссориться и вовек не расставаться. С тех самых пор я держала свое слово так же крепко, как и Жанна, а когда нам случалось схлестнуться в стихийно вспыхнувшей перебранке, я всегда вспоминала, как тяжело и невыносимо мне было без нее в те далекие дни и что во всем мире не было у меня человека роднее и ближе, чем она…
Глава вторая. День
Заглядывая в прошлое, я пытаюсь понять, когда именно я окончательно определилась с выбором своей дальнейшей судьбы и решила стать актрисой. Кажется, это произошло, когда мне исполнилось пятнадцать лет, а причиной послужил спектакль по навязшей в зубах трагедии Шекспира «Ромео и Джульетта», который наша интернатская средняя группа поставила в летнем лагере.
Каждое лето интернатских детей в три потока вывозили «на природу», в самый лучший на свете лагерь, устроенный на широкой, расчищенной от зарослей поляне прямо посреди соснового бора. В нескольких десятках шагов от лагеря, в лесной чаще, пестрящей солнечными бликами, будто леопард пятнами, тихо плескало бурыми водами глубокое озеро, куда мы бегали ловить рыбу, по очереди кататься в стареньком ялике, мягко перебирая веслами, чтобы не задеть нежных белых кувшинок с золотым сердечком внутри, и кормить хлебными крошками изредка прилетавших сюда больших и трепетно-прекрасных лебедей. Но помимо всех этих прелестей: озера, солнца, рассыпчатого песка, ухи, сваренной в котелке на костре, и вкусного чая с сосновыми иголками и капельками смолы, – наша лагерная жизнь была наполнена множеством трудностей и маленьких каждодневных мук, связанных с ведением хозяйства в непривычных условиях. По утрам мальчикам приходилось грузить в тележку пустые фляги и преодолевать долгий путь к источнику за свежей питьевой водой, воспитатели назначали дежурных в помощь поварам, а также ответственных за уборку в домиках и порядок на территории. Кроме того, существовали и ночные дежурства, на них назначали по четыре человека, два мальчика и две девочки, и мы всю ночь до рассвета обхаживали вкруговую нашу поляну, перекрещивая во тьме тонкие лучи фонариков и рассказывая друг другу страшные истории и всякие смешные байки, чтобы, подобно лошадям, не уснуть на ходу.
К закрытию летнего сезона традиционно ставили спектакль. Художественным руководителем всегда выступала наша самая строгая и авторитетная воспитательница, Светлана Петровна, или просто Петровна, как мы ее прозвали между собой. С виду Петровна напоминала пожилую оперную певицу: красиво убранная и гордо поднятая, чтобы не уронить воображаемую корону, голова, пышный, похожий на грозовую тучу бюст, глубокое и мощное вибрирующее контральто, от которого у ее подопечных невольно подгибались колени и оседали начесы на головах. Говорить вполголоса Петровна не умела и раскатисто отчитывала нас на весь лес, будто арию исполняла. Мы с Жанкой ее обожали. Моя подружка, такая гордая и неприступная по отношению к остальным учителям, ластилась к Петровне, будто кошка, и буквально не слезала с ее колен. Я вела себя более сдержанно, но и у меня случались моменты, когда я висла у Петровны на шее, прижимаясь к ее груди с блаженным и бессмысленным выражением лица, и представляла, что обнимаю родную маму. Остальные дети ее почему-то побаивались, но при этом безмерно уважали.
Распределяя роли, Петровна назначила Жанку Джульеттой, а я, к своему огорчению, осталась не у дел: для моего привычного амплуа – горничная, служанка, девочка-паж – на этот раз не нашлось места. Будь Петровна менее принципиальной и более склонной потакать своим любимчикам, она наверняка отдала бы мне роль кормилицы Джульетты, несмотря на то что я – малорослая, хрупкая, неразвитая, с бледным лицом и светлыми льняными волосами, в пятнадцать лет выглядевшая как десятилетний ребенок – меньше всего на свете была похожа на чью бы то ни было кормилицу. К счастью для спектакля, любовь ко мне не затмевала Петровне ее зорких глаз, и она подобрала на эту роль другую девочку – полную и румяную хохотушку.
Жанка втайне мечтала, чтобы Ромео сыграл Вася из параллельного – наш общепризнанный клоун и ее верный рыцарь, рыжий, ироничный и бесстрашный, но Петровна обманула и Жанкины ожидания: «Василий, конечно, яркий актер, но он мне всю историю любви превратит в балаган! Он – паяц, вот пусть и играет друга Ромео – Меркуцио, а на главную роль нужен кто-нибудь серьезный». После некоторых раздумий Петровна выбрала Андрея – самого сложного и неоднозначного мальчика из средней группы.
Появившись в интернате полгода назад, Андрей с первых же дней покорил и подчинил себе всю группу: уважение мальчишек он завоевал сумасшедшей лихостью и жестокостью в драках, а также дерзостью в общении с воспитателями, девочки восхищались его «благородными» манерами, умом и начитанностью (по успеваемости он тянул за собой весь класс, а домашние задания у него списывали даже признанные отличники). Наш предыдущий лидер – насмешник Вася сделался его закадычным другом и персональным шутом. И только моя проницательная и всезнающая Жанка поглядывала на Андрея с недоверчивым прищуром, а мне таинственно заявляла: «Погоди, он себя еще покажет!» И она единственная оказалась права.
В какой-то момент Андрей как будто бы устал от всеобщего обожания и раздраженно сорвал с себя маску героя и любимца публики, явив нам свое истинное – высокомерное, разочарованное и злое – лицо. Сбитые с толку столь внезапной и разительной переменой, мальчики поначалу пытались дружески общаться с ним как ни в чем не бывало, а девочки продолжали робко кокетничать, но, нарвавшись на его режущие, словно бритва, шутки, а порой и на явную грубость и жестокость с его стороны, с опаской отшатнулись от Андрея. Вася сдался одним из последних: у этих некогда лучших друзей состоялась нешуточная драка из-за Жанки, которую Андрей при всех назвал неприличным словом.
По итогам поединка Вася попал в медпункт со сломанным носом и осколком стекла в боку, но Андрея все-таки не выдал, а на все вопросы воспитателей с беззаботной усмешечкой отвечал: «Пострадал за любимую девушку – пытался открыть для нее бутылку лимонада. Крышка отскочила мне в нос, я уронил бутылку, она разбилась, а я упал и порезался об ее осколки». Жанке он под большим секретом поведал совсем другую историю, а в заключение добавил: «Андрей – полный отморозок!»
– Я давно это знала, – заявила мне потом Жанка. – Сказать тебе, что у Андрюши в медицинской карточке написано?
– И что же? – затаив дыхание, пролепетала я.
– Диссоциальное расстройство личности! – подняв указательный палец вверх, важно произнесла Жанка.
– Что это значит? – не поняла я.
– Это значит, что он – псих! Про социопатов слышала? Вот Андрюша – типичный социопат!
– А откуда ты знаешь, что написано у него в карточке? – засомневалась я.
– Мышка из архива прибегала, хвостиком махнула и все мне рассказала, – усмехнулась Жанка.
С тех самых пор Андрей сделался одиночкой и изгоем, но при этом прекратил огрызаться и вообще до поры оставил свои агрессивные замашки. Учился он по-прежнему лучше всех, а на окружающих детей смотрел как на пустое место. Мы с Жанкой старательно обходили его за километр и больше никогда о нем не заговаривали. Вася не подавал ему руки́ и делал вид, что никакого Андрея не существует.
И вот такого мальчика Петровна подобрала на роль Ромео, а Жанка и Вася должны были стать его ближайшими партнерами по сцене.
Проблемы начались на первой же репетиции. Я наблюдала за игрой со стороны и сразу заметила в своей подружке замороженность и несвойственную ей скованность в движениях и жестах. Жанка, очевидно, нервничала и в присутствии Андрея ощущала себя не в своей тарелке, а он и не думал ей помогать – произносил положенные реплики куда-то в пустоту, совсем не глядя на свою Джульетту.
Петровна кипятилась и всеми силами пыталась их расшевелить.
– С таким выражением лица, как у тебя, Андрюша, впору Каменного гостя, а не влюбленного юношу изображать! – кричала она. – Повернись к Жанне да в глаза ей смотри! С такой красавицей играешь, а топчешься при ней, как гимнаст у снаряда! А ты, – обращалась она к Жанке, – тоже не спи на ходу! Порхай вокруг него эдакой голубкой и воркуй! Чего ты встала столбом, как статистка?
Не привыкшая к критике, Жанка заметно стискивала зубы и угрюмо глядела в сторону.
– Хороша голубка со стиснутыми зубами! – вполголоса усмехался Андрей. – Дайте ей капу в рот, а то язык прикусит! И остудить ее не мешало бы перед следующим раундом!
За репетицией ястребиным взором наблюдал сидевший рядом со мной Вася. Услышав краем уха боксерские термины, он тут же вскинулся и бросился на защиту Жанки:
– А сам-то не хочешь поостыть? Отдохнуть чуток в нокауте?
– Молчать! – грозно пропела Петровна, властно рубанув кулаком воздух. – А то разгоню всех посторонних к японской матери!
Пока длилась перепалка, Жанна собралась, настроилась по-боевому и решила, что называется, показать класс: повернулась к Андрею всем корпусом, глубоко и прерывисто вздохнула, будто бы захлебываясь воздухом от мнимого волнения, и с вызовом окатила своего Ромео горячим взглядом, а потом проникновенно и отчаянно, на одном дыхании произнесла свой самый трудный монолог, не сводя глаз с лица Ромео и время от времени быстро и с притворным смущением поглядывая на его губы. Даже Петровна, наблюдая эту сцену, как будто слегка опешила, и только Андрей остался равнодушным к Жанкиному искусству.
– Ах, какие страсти! – ровным голосом произнес он, с холодным презрением разглядывая Жанну. – Не пускайте в зал детей! Тут у нас спектакль для взрослых! Надеюсь, мне не придется после всего на ней жениться, а?
– Ты сейчас у меня договоришься! – дернулся с места Вася, причем так резко, что я едва успела удержать его за руку.